Город может спать спокойно - Николай Томан

— Что же мы теперь будем делать? — спрашивает капитана Трошина майор Огинский.

— Задача не из легких, — вздыхает капитан. — По этому мосту проходит больше половины наших военных грузов. И, честно вам признаться, я пока не представляю себе, как мы выйдем из положения, если взорвем его.

— Мост, однако, должен быть взорван, — убежденно говорит майор Огинский. — Кто может утвердить такое решение?

— Только командующий армией.

— А начальник инженерных войск?

— Его согласие, конечно, необходимо, но окончательно решить это может только командарм.

В это время в штаб входит подполковник Бурсов и, увидев лейтенанта Азарова, громогласно басит:

— Азаров!.. Чертовски рад вас видеть, старина!

— Доложите подполковнику ситуацию, товарищ Азаров, — попросил капитан Трошин, как только Бурсов выпустил лейтенанта из своих богатырских объятий. — Подполковник Бурсов исполняет обязанности начальника штаба инженерных войск армии, пусть он и решает, как быть.

— А что, если не взрывать его, а замаскировать под взорванный? — предлагает Бурсов, выслушав Азарова. — В нашем подчинении сейчас отдельный маскировочный батальон. Его специалисты так искусно загримируют этот мост под разрушенный, что никакая воздушная разведка не распознает. К тому же мы приостановим на какое-то время все движение, создадим искусственные пробки на подступах к мосту…

— А если у них тут еще и наземная разведка? — сомневается Азаров. — Какой-нибудь искусно замаскировавшийся лазутчик? Могли ведь и специально послать кого-нибудь для контроля за мной. Для них сейчас очень важно меня проверить…

— При таком варианте Азаров будет, конечно, разоблачен, — замечает майор Огинский. — А мы потеряем возможность иметь своего человека во главе их диверсионной школы, с помощью которой можно было бы и у них организовать кое-какие диверсии. Азаров надеется ведь укомплектовать эту школу нашими партизанами. Как же упустить такую возможность?..

— Тогда, может быть, удалось бы наконец взорвать в их тылу железнодорожный мост через Бурную! — восклицает Бурсов. — Это было бы чертовски здорово!

— Азарову это удастся! — убежденно говорит майор Огинский. — Нужно только сначала помочь ему оправдать доверие Вейцзеккера. А для этого нужно подумать, как восстановить в течение полутора-двух суток взорванный мост. Есть же у нас опыт скоростного строительства мостов подобного типа.

— В такие сроки это не реально, — сокрушается подполковник Бурсов. — Мост ведь многопролетный, грузоподъемностью до шестидесяти тонн. Товарищ Трошин, у вас должны быть подробные данные о нем. Доложите-ка их нам.

Капитан торопливо роется в своем столе и извлекает сложенную гармошкой карту мостов и дорог в полосе армии. Расстелив ее перед Бурсовым, он указывает на обведенный черным карандашом условный знак моста, сбоку которого аккуратно выписаны его цифровые характеристики: длина и ширина, грузоподъемность. На карте «подняты» и усилены цветными карандашами ее контурные линии, подцвечены условные знаки дорог, рек и искусственных сооружений, представляющих интерес для инженерных войск.

— Идите-ка к нам поближе, товарищ Азаров, — просит подполковник Бурсов. — Вот тот самый мост, который вам надлежит взорвать. Не знаю, каковы данные о нем у немцев, а по нашим — он четырехпролетный, предназначен для пропуска всех видов грузов, вплоть до шестидесятитонных. И дорога тут бойкая, двухпутная, с асфальтированным покрытием. Разрушение моста на такой магистрали, как вы сами видите, грозит нам серьезными затруднениями.

— Весь поток грузов придется пустить тогда по этой вот дороге, — замечает капитан Трошин, проводя карандашом по карте. — А она в плохом состоянии. И я боюсь, что, как только мы переключим на нее грузы с главной магистрали, ее покрытие не выдержит.

— Но тут много и грунтовых дорог, — замечает Азаров, всматриваясь в карту.

— Да, много, — соглашается капитан. — Но ведь уже осень, а они не профилированы, и как только пойдут дожди…

— На грунтовые, конечно, плохая надежда, — подтверждает Бурсов. — Да и мосты тут не для всех типов танков.

— А вы уверены, Азаров, — спрашивает майор Огинский, — что им важен не столько взрыв этого моста, сколько возможность проверить таким образом вашу благонадежность?

— Взрыв моста для них, конечно, немаловажен, — отвечает Азаров. — Это само собой, но главное, по-моему, окончательное испытание моих возможностей…

— Почему окончательное? — не понимает Огинский.

— Они пытались уже проверить меня, и я чуть было не загремел… В бумагах Куличева имелось письмо его племянника, и стоило им сличить почерк Стецюка с моим…

— Да, черт побери! Почерк подлинного Стецюка мог вас здорово подвести. Ну и как же вы вышли из положения?

— К счастью, письмо Стецюка попало ко мне раньше, чем к Вейцзеккеру, и я переписал его своей рукой. А конверт уничтожил.

— Ну, что я вам говорил об этом человеке! — обрадовался Огинский. — А Вейцзеккер, значит, обнаружив это письмо, решил проверить вас по почерку?

— Он обнаружил его вовсе не случайно, — уточняет Азаров. — Вейцзеккер знал о нем от начальника полиции, который читал это письмо до меня. К счастью, оно было написано такими же чернилами, какие были в моей авторучке, и на обычной бумаге. Да и почерк Стецюка не очень отличался от моего. Вот Дыбин и не заметил разницы, запомнил только содержание письма. А Вейцзеккер сличал мою заявку на взрывчатку уже с тем почерком, каким я переписал письмо Стецюка.

— Этот Вейцзеккер, видать, тип дотошный. И, вне всяких сомнений, послал он вас сюда не только с целью диверсии…

— Даже если у него не осталось больше сомнений, что я и Стецюк одно и то же лицо, ему, наверно, нужно проверить, чего я стою как подрывник и будущий руководитель школы диверсантов.

— Нужно, значит, сделать все возможное, чтобы убедить его в этом, — заключает Огинский, вставая из-за стола.

— А как? — пожимает плечами подполковник Бурсов. — Сами видите, какова ситуация.

А Огинский уже расхаживает по штабной комнате, отвергая идеи, слишком поспешно приходящие в голову. «Бурсов прав, конечно: такой мост за двое суток не восстановишь. Если же разрушить только один его пролет, немцам это покажется подозрительным…

А что, если Азарову вернуться к Вейцзеккеру и сказать, что взорвать мост не было никакой возможности?.. Нет, это тоже не годится! Во-первых, этим лишь усилишь его подозрительность, во-вторых, неизбежно снизишь цену Азарова как подрывника.

Что же тогда еще?..»

— А какой дан вам срок для выполнения задания? — спрашивает он лейтенанта.

— Неделя. Но не больше. Это предел.

«Неделя… неделя, — торопливо думает Огинский. — Целых семь дней… Неужели так ничего и не придумаем за это время?»

— Ну ладно, товарищ Азаров, придумаем что-нибудь. А пока вам нужно познакомиться с офицерами разведотдела нашей армии и сообща с ними наметить объекты диверсий в немецком тылу. Если вам удастся зачислить в диверсионную школу кого-нибудь из партизан, вы многое сможете сделать.

— Если, например, взорвете железнодорожный мост через Бурную, ничего иного от вас и не потребуется, — уточняет подполковник Бурсов. — Очень бы содействовало это успеху наступательной операции, которую мы сейчас готовим. Взрыв этого моста отрезал бы отход главных сил противника, не дал бы возможности увести его бронепоезд и подвижной состав с военной техникой.

А когда лейтенант Азаров в сопровождении связного ушел в разведотдел, капитан Трошин, с сомнением покачав головой, сказал:

— Трудно даже представить себе, как Азаров с этим справится. Мост через Бурную тщательно охраняется. Да и подступы к нему затруднены. Хоть вы, товарищ майор, и верите в вашего Азарова как в человека, которому все посильно, боюсь, что на сей раз едва ли ему это удастся. А если бы удалось, я лично считал бы это настоящим чудом.

— Ну, а я, в отличие от вас, — усмехнулся Огинский, — не верю ни в какие чудеса, но не сомневаюсь, однако, что Азаров совершит этот подвиг.

Тревога майора Вейцзеккера

На третий день после благополучного перехода «Стецюка» через линию фронта, майор Вейцзеккер, ежедневно наблюдавший теперь, за ходом строительства железнодорожной ветки, спросил Дыбина:

— А не надул ли нас с вами этот Стецюк?

— Не понимаю вас, господин майор…

— Не перешел ли на сторону русских?

— С его-то грехами?

— Мог ведь и скрыть их от чекистов.

— Не могу я этому поверить. Дядя его лютой ненавистью ненавидел Советскую власть…

— Так то дядя!

— И Тимофей, видать, в него пошел. Аж зубами скрипел, как только кто-нибудь заводил речь о Красной Армии. А что, нет разве от него никаких вестей?