Дела семейные (сборник) - Ирина Велембовская

Васька молчал.

– Плохо, чай?

Васька кивнул. И вдруг сказал:

– Я цельную четверть пропустил: пальта не было.

Полина чуть поменялась в лице. Наверное, она сейчас уже жалела, что хвасталась санаторным питанием для Валика.

Прожили гости в деревне совсем недолго. Может быть, пожили бы и еще, но Полина вдруг сорвалась, заспешила: нечаянно услышала, когда дремала в сенцах на травяной подстилке, как сестра тихонько говорит старшему близнецу:

– Валечка, не скучаешь ты без родной-то мамочки?.. Не обижат тебя тетка-то? Былочка ты моя цветочная!..

Видимо, уж слишком тоскливо говорила это мать, и Полина смолчала, сделала вид, что ничего не слышала. А вечером того дня стала поговаривать об отъезде.

У матери с Пасхи была собрана сотня яиц. Хотела сменять: сельпо за каждый десяток давало лист шифера, а из избы после дождя лоханкой выносили воду.

– Не надо, – сказала Полина, избегая глядеть на сестру, которая суетилась с плетушкой. – Ваське пиджак теплый купи или себе чего…

Уезжая, она дала сестре две полсотни. Дала, не взглянув ей в лицо и как бы за спешкой не поцеловавшись. Васька неотрывно смотрел на ружье-автомат, но Валик крепко держал его и даже сделал движение, будто хотел спрятать за спину.

– А мне и не надо, – сведя выгоревшие брови, сказал Васька.

Он пробежал немного за подводой, которая увозила на станцию гостей, и, когда вернулся в избу, увидел в ведерке рыбок-попов, которых он наловил брату на прощание и которых тот забыл. Кошка уже запустила туда лапу: два попа валялись на полу, еще слабо пошевеливаясь, а из-под лавки неслось урчание.

На кровати, накрывшись с головой, в голос плакала мать.

– Мам, – сказала Васька, не решаясь тронуть ее, – мне не надо пальта. Только ты не плакай и не отдавай меня!..

Через восемь лет братья встретились на том же зеленом лугу. Васька лежал, закинув бурые руки под большую ежистую голову. Бесцветная майка, бумажные штаны в полосу, парусиновые башмаки с оборванными шнурками на босых крупных ступнях.

Валентин сидел, выбрав место почище, чтобы не запачкать темно-синий матросского кроя клеш. Белую тугую рубаху напрягал ветер, задирал синий воротник. Но загар на его узком большеглазом лице был по-прежнему слабый, неплотный.

– У нас в училище почти все ребята с девушками переписываются, – говорил Валентин. – Бывает, конечно, по-всякому… Но я думаю, что лично у меня дело перепиской не ограничится. Отец у нее работает в Киеве, в театре. Артист. У них даже дача есть…

Васька помолчал. Только когда Валентин показал ему фотографию девушки, Васька немногословно согласился, что девушка красивая.

– На Тамару Макарову похожа, – вдруг заключил он. – Она, чай, может себе тоже артиста найти. Много ведь артистов-то…

– Ничего ты не понимаешь, – оборвал Валентин. – При чем тут артисты, когда она учится в педагогическом?

На это Васька опять сказал задумчиво:

– Вон Нинка Рязанова тоже в педагогический хочет. Боится, не сдаст… А Нюрка ихняя – на медсестру. Если в колхозе отпустят.

Брат поглядел на него как-то иронически.

– А ты сам-то, что же, никуда не собираешься?

– Я-то?.. – Васька поглядел в глубокое небо. – Я пока никуда. На тот год в армию ведь… А пока на водителя сдам. Дома-то, чай, тоже кому-то надо…

Он приподнялся и сел. Валентин видел, какие у Васьки большие, не юношеские руки, какие клещеватые пальцы, какие наеденные ржаным хлебом скулы. Ему вдруг стало жалко брата, но он не удержал просящееся наружу чувство собственного превосходства.

– Ну что же, браток!.. – сказал он, как старший и как совсем взрослый. – Каждому свое. А у меня академия морская впереди.

И он встал во весь рост, словно принял строевую позу.

Васька поднял зеленые глаза, прошелся по клешам, по белой матроске брата.

– Валяй! – подумав, сказал он. – Только, чай, трудно будет поступить в академию-то?..

…Васька как в воду глядел: дорога в академию Валентину не легла. Осенью шестьдесят первого приехала в деревню со слезами Полина. Не успев поздороваться и не попив с дороги чаю, принялась выкладывать свое горе: из училища Вальку отчислили. И теперь дальнейшую воинскую службу он отбывает в какой-то строительной части.

– Пишет, что никакой ему жизни нет: один только кирпич видит да цемент… – горько сказала Полина. – А ведь какая перспектива была у парня!

Родная мать молчала. Смысл происшедшего туго шел ей в голову.

– Да за что же его, господи?.. – вымолвила она наконец.

– Нервный очень, обидчивый, – вздохнула Полина. – С начальством никак не мог отношения наладить. Бездушно очень подходили к нему.

Тогда мать спросила гневно:

– А ты чего же смотрела?

– Что же я-то могла сделать, Маря? – даже испугалась Полина. – Уж я слез сколько пролила и деньгами все время помогала сколько было возможно.

На отечное, по-прежнему нездоровое лицо матери легла какая-то желтая тень.

– Помогала ты!.. – сказала она презрительно. – Загубила ты Валечку моего. Чего ты сюда теперь приехала? Чего тебе тут надо? Взяла ребенка, должна была до ума довести.

Тем же вечером Полина, не успев даже сходить на кладбище к отцу и матери и не проводив престольного праздника, поехала обратно домой.

А мать села писать письмо Васе, который уже нес первый год службу в Карелии, на границе: «С Валечкою у нас беда, загнали его неизвестно куда. Полька приезжала, говорит, начальство Валюшку погубило. Известно, что, кабы родная мать, такого бы не вышло, а ей какая боль?..»

Вася прочел материно письмо и ничего не понял. Но в письме был новый адрес Валентина, поэтому Вася узнал, что брата «загнали» не «неизвестно куда», а на Урал, и что Валентин к своей родной деревне ближе, чем он, Вася, на добрую тысячу километров.

В письме к брату Вася без всякого подвоха спросил, как насчет той девушки, которая похожа на Тамару Макарову. Но Валентин ничего не ответил.

2

В Лангур, на молодежную стройку, к шоферу Васе Разорёнову приехала гостья…

В начале марта зацвел в горах миндаль, резко обозначилась душистая среднеазиатская весна. Лангур весь купался в солнце, река Нурхоб пенилась, как брага, лезла из берегов, Вася пришел к главному диспетчеру гаража и попросил «газик». Сам он водил трехтонку, приспособленную под перевозку рабочих на дальние участки. А тут сказал, что ему нужно встретить в центре и привезти в Лангур одну женщину…

Началось с догадок, потому что молчаливый здоровяк Вася никому и ничего не объяснял. Когда Васе дали «ГАЗ», молодые ребята, прикинув примерно, во сколько должен вернуться Вася со своей предполагаемой нареченной, поджидали их у самого въезда на стройку, под транспарантом с надписью: «РЕКА НУРХОБ ПОКОРИТСЯ НАМ!».

Такое повышенное внимание к Васиным делам было легко объяснимо: девчат в Лангуре было совсем негусто. По выходным дням парни отправлялись гулять в горы мужской компанией, и отрады в таком гулянье было немного.

То ли Вася заподозрил, что его будут встречать любопытные, то ли привык аккуратно водить свою трехтонку с «живым грузом», но он вернулся в Лангур уже в полночь, черную азиатскую полночь, когда огни стройки горят, как глаза зверя, затаившегося в остывающих камнях.

…Вася не сразу узнал среди пассажиров свою тетку, которую не видел уже лет десять. У Полины было еще свежее, хотя и бледное, большое лицо, прямая спина и полная грудь. Но Васе бросилось в глаза, как выражением лица, движением губ, бровей она стала походить на свою старшую сестру Марью, его, Васи, родную мать.

– Здравствуй, Васенька, – жалобно улыбнулась Полина. – Ты уж меня извини. Если бы не обстоятельства…

– Да что вы, тетя Поля, – пробасил Вася. – Живите. Тут у нас скоро хорошо будет. Вот дома сдавать начнут, комнату получу. Будете у меня за хозяйку.

Они уже садились в машину, когда к Васе подошла девушка. Маленькая, в черном свитере и брючках. В руках у нее был совсем небольшой саквояж.

– Вы не подвезете меня до Лангура? – спросила она, отодвинув со лба прямые черные пряди. Вася увидел большие, удлиненные краской глаза. Зрачки цвета пива пристально и ласково целились в Васю. – Я вам заплачу.

– Еще чего!.. – смутился Вася. – Садитесь так.

Девушка шмыгнула на заднее сиденье и замолчала, будто уснула. Зато тетка говорила и говорила.

– Я Валю после армии на обувную фабрику устроила. По щетинно-щеточному профилю. Место хорошее, но какие уж, Вася, щетки, когда парень мечтал морским офицером быть! И еще, я тебе признаюсь, Вася, девчонки его с толку очень сбивали. Ведь сейчас в девушках совсем серьезности нет.

– Ну, разные есть девушки, – осторожно сказал Вася и оглянулся на вторую свою пассажирку.

Маленькая черноволосая голова ее лежала на саквояже, но глаза пристально смотрели из-под подкрашенных ресниц. Она улыбнулась Васе, и он, ободренный, заявил громко:

– Сейчас через перевал поедем. Вы, тетя Поля, если голова закружится, по сторонам не глядите.