Марш на рассвете - Александр Семенович Буртынский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Наконец-то понял, зачем он ко мне подсел. В эту минуту я по-настоящему позавидовал Рубену. Не каждый мог похвастаться таким уважением, признательностью товарищей.
— Так что же произошло?
— Да ошибки. Опыта, по сути, никакого. В первой посадке стесал фальшкиль о бетонку, потом шлепался на три точки. Одно за другое, знаете, как это бывает. Чем больше нервничал, тем хуже выходило. Ну, все, прощай пилотаж, отчисляют… В глазах темно. И тут он, Рубен, выходит от комполка: «Полетим с тобой на спарке». Не помню, что уж я тогда колбасил с отчаянья. Кажется, огрызался даже. А он все мимо ушей, знай бросает реплички: «Хорошо, совсем хорошо. Выбирай ручку, круче. Ну, ты, оказывается, молодец». При посадке главное видеть землю, точно рассчитать. И, знаете, начало получаться. И увидел, и рассчитал, сам уж не знаю как. А сам слезы глотаю…
— Боря! — донесся голос Восканяна. — Кончай отдыхать.
Грабовецкий подскочил, точно на пружине, и, махнув мне, помчался к самолету.
И снова один за другим взлетали «миги», выписывая в темнеющем небе немыслимые вензеля. И снова мужчина в плаще хронометрировал петли и бочки; «дрались» одиночки и пары, взмывая под небеса. Группы менялись. И ко мне подсаживался то один, то другой летчик. Завязывалась беседа, к вечеру я перезнакомился почти со всеми ребятами из эскадрильи Восканяна.
Вечером автобус отвез всех в летный домик, на ужин, после которого должны были начаться ночные полеты с перехватом «противника».
Командир полка Хиль затащил меня в маленькую столовую, где уже сновала официантка, с какой-то особенной заботой, совсем по-матерински выпытывая у ребят: «Ну как, вкусно? А картошка не пережарена, может, помидорчика дать?»
Мы ужинали за одним столом — Хиль, Рубен и Женя Аведиков. Здесь на земле они снова были просто товарищами, весело переговаривались, обсуждая полет.
— Малость растянул интервал, — сказал Хиль Рубену, — резче атакуй.
— Знаю, — сказал Рубен. — Мне с КП скомандовали: отстань, еще отстань. Им виднее.
— Что-то парный бой не очень смотрится, — заметил Аведиков. — Может, вам рассыпаться на одиночные, придумать новую задачу?
Рубен, казалось весь поглощенный едой, уловил суть и, немного погодя, когда разговор зашел о ночных перехватах, сказал Хилю:
— Может, в самом деле, что-нибудь устроить поинтереснее с парным боем?
— Надо подумать, — ответил Хиль. — После смотра. Кстати, проведем тщательный разбор. Ну, все, пошли.
…Я присутствовал на этом разборе после смотра и видел, как Восканян, не щадя ни себя, ни товарищей, озабоченный единственно тем, чтобы добиться совершенства, вел откровенный разговор о самых, казалось бы, незаметных для постороннего глаза промахах и как те, кому он, а затем и командир полка делал замечания, принимали их, а если чувствовали свою правоту, не стесняясь требовали ясных доказательств.
— Одиночный бой показан хорошо. Только учтите, но так резко бросать самолет на перевороте. Плавней, больше разгон. У Восканяна, как всегда, блестящая посадка. Кстати, Рубен, обратите внимание на товарищей, которые приходят из отпуска. Перерыв. Восстановление навыков. Это очень важно…
Минута молчания. Слышно было, как в окошко позванивала муха. Все, затаив дыхание, ждали, что же наконец скажет командир о результатах смотра. Люди сделали все, что могли, выложились без остатка, а все-таки… Со стороны видней.
Губы командира полка, смотревшего в карту, тронула улыбка, и в классе будто стало светлей.
— Ну, а теперь, товарищи, — сказал он, — самое приятное: работу полка старший начальник оценил на «отлично». — Пауза. — Поздравляю от души, желаю хорошо провести выходной. Разумеется, с чувством меры. Поняли? У меня все.
В классе рассмеялись, стали вставать, шумно двигая стульями.
Я спустился вниз и стал ждать Рубена. Короткая моя командировка подошла к концу. Пора прощаться.
Он вышел легкой своей походкой, в фуражке набекрень. Такой же, как всегда, только белозубая улыбка подчеркивала усталую смуглость лица.
— Попьем чаю, — сказал он, — потом поедешь.
Галя уже ждала нас, хлопотала у стола. Увидев мужа, замерла, сложив под грудью руки.
— Порядок, — сказал Рубен.
— Никаких ЧП? — Она не сводила с него глаз. — А почему в час примерно вдруг в небе затихло?
— Да это транспортник летел, мы в зону ушли. Паникерша.
— И часто вы так… волнуетесь? — спросил я.
— Слава богу. Мы-то уж знаем, когда все в порядке. Гудит. Значит, летает. А нет — душа в пятки. Ждешь.
— Ну, эти жены, — отмахнулся Рубен.
— Эти жены, — сказала Галя, — вас бы на наше место. Ему что! Аппендицит недавно вырезали. Двадцать дней лежал, не выходил. Капризничал, как мальчишка, совсем свял. На двадцать первый услышал — гудят. Вышел на балкон. Вы не поверите — ожил. Глаза другие… А для ваших жен в эту минуту спокойная жизнь кончилась.
Он все отмахивался, словно стыдясь ее откровенности, и не мог сдержать счастливой улыбки, когда она, сев рядом, положила голову ему на плечо.
— Иные жены, — сказала она, подтрунивая, — могут позволить себе какие-то радости, чуточку жизни для себя, а ваши жены — военнослужащие. Плечом к плечу. Только бы вам спокойно было. — И, вздохнув, добавила: — А другого и не надо. Понял? — И легонько стукнула его пальцем по подбородку.
— Понял, — сказал Рубен.
Мы вышли из дому под вечер.
— Рубен, — сказал я, — тебе надо отдохнуть. — Он молчал, шагая рядом. — Не вздумай меня провожать. Если только до остановки, за ворота.
— Послушай, — сказал он, — что это Аведиков придумал? Тоже друг — парторг!
Я сначала и не понял, о чем это он.
— Что это тебе ребята наговаривали обо мне? Это ведь он организовал. Никто и не знал, зачем ты, собственно, приехал. А тут на тебе — обрадовались.
— А, — сказал я, — ничего особенного. О себе говорили, я спрашивал, они отвечали.
Он недоверчиво повел глазом.
— Правда, правда. Могу рассказать о каждом. Биографично. Муша из Белоруссии, мальчишкой партизанам помогал. Отец у него погиб, братишку фашисты убили. Грабовецкий мой земляк. После техникума — литейщик, потом летчик. Аведиков с Кубани…
— Гм…
— Ну, еще о летных буднях. Как ты их учишь, о том, как сложно вести бой в стратосфере, где все протекает в сложных условиях и нужна максимальная точность, расчет. А также на малых высотах — у земли не развернешься.
— Ну, — сказал он, — это и я мог рассказать. Я думал, тебе нужно что-то особенное.
Мы свернули на боковую аллею.
— Хорошие ребята, — вдруг сказал он с солнечной своей улыбкой, будто благодарил судьбу, подарившую ему таких товарищей. — Какую жизнь прошли, в люди вышли. Летчик-перехватчик… Он и инженер, и радист, и штурман. Целая академия в голове. Я на них надеюсь… Полностью. Верю, как себе. Так что
