Феликс - значит счастливый... Повесть о Феликсе Дзержинском - Юрий Михайлович Корольков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько позже появился еще один человек, Михаил Дитерикс, студент политехнического института, занимался он доставкой нелегальной литературы. Ради этого ему приходилось частенько ездить в Санкт-Петербург, где у польских революционеров налаживались все более прочные связи с русскими социал-демократами.
Врачи определили у Дитерикса туберкулез, да это и видно было по нездоровому румянцу на впалых щеках, по воспаленным, горящим глазам. Но в болезни своей Дитерикс никому не признавался и на уговоры товарищей заняться своим здоровьем отвечал одной и той же фразой:
— Вот съезжу еще раз в Петербург, привезу багаж — и тогда на юг, в Крым, к теплому солнцу!
Михаил все ездил и ездил за «багажом», а поехать в Крым не было времени.
Иногда в Варшаву наезжал Юлиан Мархлевский — из Заграничного бюро польской социал-демократии. Появлялся на один-два дня и снова исчезал. Он одобрительно отзывался о работе варшавского подполья, которое стало за последнее время значительно оживляться.
Невысокий, заросший густой бородой, Мархлевский отличался веселым характером, и его считали непревзойденным оратором-полемистом. На рабочих сходках вспыхивали горячие споры между сторонниками и противниками объединения с российской социал-демократией.
Неизменными союзниками Мархлевского в этих спорах выступали Дзержинский и Росол-младший. Кудлатому чаще, чем кому другому, доставалось от противников слияния с Российской социал-демократической партией. Они бешено обрушивались на Антона и, когда против его горячих, убедительных слов не хватало аргументов, вспоминали о его возрасте: даже, мол, в такой демократической стране, как Швейцария, подобные юнцы не пользуются правом голоса, а Кудлатый, видите ли, учит собрание... Но собрания одобрительно воспринимали выступления Антона, что еще больше раззадоривало оппонентов. Подпольщик Росол упорно отстаивал свои позиции: там, где есть общий враг — царизм и капитализм, должна быть и общая, единая борьба, без различия национальностей.
Именно в тот период для варшавской организации, подвергшейся атакам охранки, объединение с русскими социал-демократами было задачей первостепенной важности. Но до решения этого кардинального вопроса требовалось объединить польских и литовских социал-демократов в единую организацию. Ради этого в конце декабря Феликс поехал в Вильно.
Конечно, ему хотелось повидать сестру, но от свидания пришлось отказаться: теперь-то наверняка жандармы караулят его в Заречье у Альдоны и на Поплавской улице — у дома тетки Софьи Игнатьевны. С большими предосторожностями Феликс дал знать Юлии о своем приезде, и они снова встретились в Замковом парке.
Юлия говорила:
— Я так рада, Феликс, твоему приезду, но прошу — будь осторожен! Я чуть не уехала сама в Варшаву, но поездку пришлось отложить. Конечно, найти там тебя я бы не смогла. Но теперь дело другое — к Новому году обязательно буду в Варшаве. Ты смог бы меня встретить?
— Не уверен, — признался Феликс. — Все зависит от обстановки.
— Тогда приходи к моей тетке. Ты помнишь, где она живет? Там безопасно, мы спокойно можем у нее встретиться.
...Итак, была последняя пятница 1899 года.
Накануне Феликс все же встретил Юлию на Петербургском вокзале, помог ей добраться до Жолибужа, где жили ее родственники.
Ехали на извозчике. По мосту пересекли Вислу. Река еще не стала, но у берегов была запорошена снегом, и только посредине плескалась вода, почти черная рядом с белизной снега. За мостом извозчик свернул, поехали берегом реки. Лошадь бежала рысцой мимо Варшавской цитадели, звонко цокая подковами по мостовой. Сквозь обнаженные деревья виднелась высокая кирпичная стена крепости, тянущаяся вдоль реки и повторяющая ее изгибы. А на той стороне Вислы, как два перевернутых восклицательных знака, поднимались готические башни костела.
Феликс зашел к родным Юлии, которые никак не могли припомнить того гимназиста, что приходил лет пять назад, когда Юлия еще училась в гимназии...
Тетка гостеприимно пригласила Феликса встречать с ними Новый год. Но он отказался, сказав, что у них уже собралась большая компания, в которую он хотел бы пригласить и Юлию. Конечно, если родные не возражают.
Компания действительно сколотилась довольно большая. Собрались в облюбованном студентами кафе «Лурса». Были здесь Станислав Малиновский с Марией Троповской, Антон Росол, пригласивший приятеля, Дитерикс с незнакомой девушкой, которую представил как свою невесту. Еще несколько студентов и курсисток — знакомых Малиновского. Сначала чинно уселись за стол, но вскоре в просторных залах стало тесно от танцующих пар и расхаживающих между столиками повеселевших студентов.
Ровно в двенадцать, перешагивая в другой год, подняли бокалы. Оркестр, только что исполнявший кафешантанную музыку, заиграл «Боже, царя храни». За соседним столиком студент в расстегнутой куртке громко и вызывающие крикнул:
— Пьем за победу революции! — Он порывался сказать что-то еще, но его усадили на стул.
Звон бокалов, веселый гомон, выстрелы хлопушек и картонных бомбочек с конфетти заглушили оркестр, слились в сплошной праздничный гул.
Мария Троповская сказала, кивнув на соседний столик:
— Чего это он вздумал кричать о революции? Уверен, что здесь нет шпиков?..
— Возможно, и нет, — согласился Дзержинский. — Филеры в России отдыхают два раза в году — на Новый год и в день Михаила-архангела, покровителя жандармского корпуса. В остальное время — бодрствуют и подслушивают... Я хотел бы присоединиться к тосту соседа, но не так громогласно: выпьем за наше Дело, за рабочую правду, чтобы она всюду торжествовала в новом году...
Из «Лурсы» вышли поздно, но никому не хотелось отправляться домой. Антон предложил пойти к нему — родители будут рады гостям. Но от предложения Росола отказались, решили заглянуть в какой-нибудь кабачок в Старом городе. Выбрали подвальчик, где Феликс встречался с Яном Росолом сразу после приезда в Варшаву.
Даже в такую позднюю пору в подвальчике было много посетителей. Но хозяин все же нашел отдельное помещение с низким сводчатым потолком, где стояли только стол и скамейки, притиснутые к стенам.
— Что будете пить, господа?
— Чай! «Польский чай»! — раздались голоса.
— Что это? — спросила Юлия.
— Марасан, — объяснил Феликс. — Не знаешь, что такое марасан? Напиток рабочих окраин — пиво с вишневым ликером. Чудесная штука!
Пили из кружек «польский чай» и говорили о счастье. Говорили разное, но в одном все сошлись: быть счастливым — значит бороться за правду, за лучшее будущее.
Потом все сидевшие за столом должны были произнести спич на тему, предложенную остальными. Темы были разные. Все изощрялись, стараясь придумать
