Искатель. 1986. Выпуск №5 - Валерий Алексеев

— Конечно, — ответил Тан Тун.

Все трое бирманцев сняли свои сандалии и аккуратно поставили рядком на песок.

— Да, но Хаген… — пробормотал Володя.

— Ты же не Хаген, — остановила его Инка.

Помедлив немного, я оперся рукой о валун и стал разуваться. Нелепо было останавливаться здесь, на пороге, из-за простой протокольной формальности.

— Сашка! — вдруг отчаянно крикнула Инка.

Я вздрогнул и выпрямился.

— Послушай, Майя, — сказал я с возмущением. — Так можно сделать человека…

И не договорил. Инка и Володя, оба с помертвелыми лицами, смотрели на камень, на то самое место, о которое я только что опирался. В щели между двумя половинами валуна (я ее принял просто за трещину) выпирала, вздуваясь, светло-серая с коричневыми поперечными полосами спина змеи. Потом внезапно и очень быстро высунулась непропорционально маленькая головка. Мгновенное шевеление — и щель опустела.

— О господи, — проговорила Инка, прижимая руки к сердцу. — Сашенька, не ходи!

Но я, хотя от омерзения весь покрылся как будто бы тонкой корочкой льда, теперь уже не мог пойти на попятную.

— Побудьте здесь, — сказал я, скинув ботинки, и осторожно ступил на теплые, прогревшиеся за день камни.

Вспоминаю сейчас, как шли мы гуськом по камням — впереди Тан Тун, за ним Ла Тун, далее Зо Мьин и последний я, — и волосы встают дыбом на коже моих зимних ботинок. Это изящное выражение подарил мне Володя, я вставляю его в текст не потому, что оно мне ужасно нравится, а для того, чтобы доставить автору удовольствие.

— Нет, хватит с меня! — сказал вдруг Зо Мьин, круто повернулся и, толкнув меня плечом, быстро пошел вниз.

Ла Тун оглянулся и что-то крикнул одному из рыбаков, ожидавших нас возле лодок. Тот подобрал прислоненное к камню ружье.

Больше я не стал оглядываться, потому что буквально меж моими ступнями прошмыгнула длинная тонкая черно-серая змейка. Груда камней кишела, как террариум в Московском зоопарке, только змеи здесь были не за стеклом.

— Осторожнее, Александр Петрович! — крикнул мне по-русски Ла Тун.

— Ничего, — успокоил нас поджидавший у подножия пагоды Тан Тун, — мы идем босиком, и они нас не тронут.

— Ты так думаешь? — меланхолически проговорил, балансируя на верхушке валуна, Ла Тун.

— Ну, конечно, — сказал Тан Тун. — Рыбаки сюда каждый день ходят их кормить.

— Кого «их»? — спросил Ла Тун.

— А вот посмотрите. — Тан Тун кивнул на черную отдушину в груде камней.

Мы подошли, заглянули. Это было похоже на кадр из какого-нибудь фильма Хичкока… в более дешевых экранных поделках перед такими кадрами для слабонервных и женщин подается световой и звуковой сигнал: экран становится огненно-красным, и взвывает сирена. Да, Жоао Силвейра был большим докой по части захоронения кладов: мало того, что спрятать под одною пагодой то, что награблено на другой, — это идея далеко не ординарная, здесь же был еще и двойной замок. Что там ядовитые колючки, разбросанные вокруг клада в одном из приключенческих опусов… детская выдумка. Мне пришла даже в голову мысль, что Жоао Силвейра сам приказал построить пагодку на вершине этого террариума: он достаточно хорошо изучил психологию бирманцев, которые никогда не станут разбирать поставленную кем-то пагоду, даже если она заброшена и вся обомшела, по всей Бирме из-за этого пропадают сотни тысяч земельных участков. Но позднее выяснилось, что я все же не прав — Змеиная пагода стояла здесь задолго до появления в Индокитае португальцев. Я переоценивал Жоао Силвейру: ревностному католику даже в голову не могла прийти мысль своими руками воздвигнуть языческий храм.

Ступа пагодки была ухожена и совсем недавно побелена, камни у ее подошвы уставлены чашечками с остатками какой-то еды, а из темного провала доносилось глухое шипение.

— Вы не там смотрите! — крикнул нам снизу Зо Мьин. — Идите на противоположную сторону!

Мы осторожно обошли вокруг ступы и наткнулись на свежеотваленный камень. В основании пагоды открывалась глубокая ниша, змей в ней не было, только древесная труха, смешанная с белым песком.

— Здоровый, черт, — с уважением заметил Тан Тун, трогая босой ногой камень. — В одиночку старался.

— Жалко, жалко, — пробормотал Ла Тун и заглянул в нишу, почти засунув туда голову.

Тут сверху на плечо ему тяжело шлепнулась черно-красная змея. Точнее, она показалась мне черно-красной (Тан Тун уверял, что красные у нее были только глаза): резко зашипев, змея извернулась и исчезла между камнями.

Реакция Ла Туна оказалась на удивление замедленной, он выпрямился, обернулся, поправил всклокоченные волосы.

— А что такое? — спросил он.

— Ничего, ветка, — как можно спокойнее ответил Тан Тун. — Давай посмотрю, нет ли царапины.

Мы тщательно осмотрели плечо — царапин не было.

— А я думал, змея, — простодушно сказал Ла Тун, и мы все трое принялись хохотать как помешанные.

— Ну, что у вас там? — крикнула, заходя с другой стороны, Инка. — Нашли что-нибудь?

— Нашли! — отозвался я. — Камень отвернутый, на нем буквы высечены и цифры:

АД 1618.

— И больше ничего?

— Пусто.

Нам очень хотелось поскорее убраться отсюда, но все-таки мы обошли подошву ступы несколько раз, тщательно осматривая камни.

— Нет, — сказал наконец Ла Тун, — Боост знал, с какой стороны искать. Больше ничего не тронуто.

— Если это тронуто Боостом, — проговорил я.

— А кем же еще? — возразил Тан Тун. — Бирманец не тронет.

«А Зо Мьин?» — мог бы спросить я, но не стал, потому что эта мысль пришла в голову и обоим моим коллегам.

— Нет, пожалуй, это все-таки сделал Боост, — задумчиво проговорил Ла Тун. — Посмотрите, там что-то блестит…

Он хотел было вновь сунуть голову в нишу, но передумал. Пробормотав что-то по-бирмански, зашагал по камням вокруг пагоды. Если бы толстяк знал, что за ветка хлестнула его по плечу, он не ходил бы так уверенно. Оказавшись за ступой, он крикнул что-то рыбакам и через минуту вернулся с длинной суковатой палкой.

Мы молча наблюдали, стоя за его спиной, как он копается палкой в трухе на дне ниши.

— Ага! — торжествующе крикнул он, и Зо Мьин, давно уже приплясывавший внизу на мокром камне у самой кромки прибоя, начал подниматься к нам. — Нашел!

Но это была всего лишь пустая ампула.

— Вот здесь она его и ждала, — проговорил Тан Тун.

— Ну, хорошо, — сказал я, — а где перчатки?

Мы остановились в нерешительности. Я живо представил себе, как все это происходило: вот Хаген наклонился над нишей, вот запустил туда руку, почувствовал укус, выпрямился, может быть, прошипел «Х-химмель!», оглянулся. Вокруг — только небо и океан. Лихорадочно сдернул перчатки, достал шприц, сделал инъекцию, нажал кнопку селф-таймера на часах… Перчатки должны быть брошены где-то поблизости, но их не было ни в яме, ни среди камней. А шприц? А сумка? В чем-то надо ЭТО нести, не в пустых же руках. Спрятал? Зачем? Он понимал, что времени у него мало, надо возвращаться к людям, к нам, к Тимофею.