Ночные смены - Николай Вагнер

Пронзительные гудки грузовой машины всколыхнули и раскололи толпу. Машина остановилась и тарахтела мотором рядом с лежавшим на снегу человеком. Шофер и милиционер деловито откинули задний борт и затащили тело в кузов. И вот грузовик уже увозил старика, неведомо какими путями заброшенного в далекий от его солнечной родины уральский город. Кому-то он был любимым отцом, кому-то — дедом, но не знали дети и внуки о его бесславной кончине и, возможно, никогда не узнают о ней. Алексею стало жаль старика, и он тут же с тревогой подумал о маме.

Она лежала, верно, сейчас одна в своей крохотной комнатушке, исхудавшая и желтая, и не с кем ей перемолвиться словом, некому приготовить для нее хотя бы какую-нибудь еду. Разве только Мария Митрофановна забежит на несколько минут, согреет чай, да и то вряд ли. Она работает в театре и кассиром, и костюмершей. Нет у нее свободного времени, хотя женщина она добрая и отзывчивая.

Алексей прощупывал взглядом каждого встречного, надеясь увидеть в руках хотя бы у одного из этих людей кусок хлеба. Неожиданно он отметил, что фигура высокого грузного мужчины ему знакома. Очень похож на Тихомирова из цеха нормалей — такая же с нависающими ушами бобриковая шатка, такое же бурое, потрепанное и перетянутое ремнем полупальто. Человек повернулся, и у Алексея исчезли всякие сомнения: это и в самом деле был Степан Евстигнеевич Тихомиров. Он тоже узнал Алексея, по-доброму улыбнулся и пошел навстречу ему.

— Искренне рад, Алексей Андреевич. Читал о ваших успехах на заводе. Вы просто настоящий герой! Какими судьбами здесь? — спросил Степан Евстигнеевич и, не дав ответить, заключил: — Что же, побывать тут порой необходимо. Окажу откровенно, есть в этом самом рынке свой резон. Пусть его называют как угодно: и хитрым, и черным, но иногда именно он дает единственный выход из положения. Государству трудно, оно сейчас не в силах удовлетворить всякие неожиданные потребности. Дай бог справиться с основным — прокормить как-нибудь народ. Тут не до ассортимента. А ведь потребности самые разнообразные никуда не делись. Мне вот позарез нужна была сегодня черемуховая мука. И — вот она, в моих руках. — Степан Евстигнеевич вытянул из кармана полупальто небольшой самодельный кулек. — Но все это так, житейские мелочи. Расскажите лучше, как жизнь, как здоровье?

— Да ничего, не жалуюсь. Мама вот плоховата.

— Голодает, верно?

— Не то чтобы голодает. Точнее, недоедает. Картошка у нас замерзла в подполье. Никогда не замерзала, а нынче не выдержала. Морозы-то до сорока доходили. Да и продуха без отчима забыли закрыть.

— Больше сорока! Вспомните декабрь, январь… А мы — наоборот, как-то попривыкли. Да и распределитель выручает. Специально для эвакуированных открыли. Вот уже второй месяц не пропадает ни один талон. И крупу отоварили, и жиры. Вместо мяса, правда, выдали сушеные грибы. Но, говорят, они по калорийности не уступают. И потом — это же прелесть! Тут вам и похлебка, и грибная икра. Словом, жить можно, а после того как всыпали этим бандитам под Москвой, вообще стало на душе веселее.

— А как ваши нормали?

— Работаем не покладая рук. У нас, между прочим, появился новый парторг, из бывших политруков. Замечательнейший человек! С ним как-то и трудностей не замечаешь. Знаете, говорят, душа-человек? Так вот это и есть душа. Красивый человек, одним словом. Жаль только его, без ноги вернулся с фронта, но он этого как будто не замечает. Не замечаем и мы. А Галина!.. Галина, по-моему, влюбилась в него с первого взгляда. Да и невозможно иначе! Боевой моряк. Рост, наверное, под метр восемьдесят с лишним. Китель с золотыми пуговками. А костыли — что? Костыли тетерь, если хотите, даже уважение к человеку вызывают. Как-никак, мы тут пороха не нюхаем, а они лицом к лицу с врагом сталкивались, кровь проливали. Понимаете — кровь…

Упоминание о моряке, у которого нет ноги, сразу же заставило Алексея вспомнить о Саше Карелине, и он не замедлил уточнить это. Оказалось, что нового парторга цеха нормалей действительно звали Александром и фамилия у него была — Карелин. Значит, Саша недолго сидел дома со своими переживаниями, пошел на завод и вновь почувствовал себя нужным человеком. Вот, оказывается, каким может быть боевой командир и коммунист! Даже в самый трудный момент своей жизни он нашел силы переломить себя, не сдался на милость свалившимся на него невзгодам. И разве мог он, Алексей Пермяков, сравниться с такими мужественными и с такими стойкими людьми? Грачев наверняка переоценил его достоинства, предлагая подать заявление в партию. Он, Алексей Пермяков, еще ничего не сделал такого, чтобы получить право на этот серьезный и ответственный шаг.

А если сравнить себя с Тихомировым? Нет, и на это сравнение рассчитывать он не может. До лет Тихомирова надо еще дожить, и неизвестно, сколько пользы принес Степан Евстигнеевич за все предыдущие годы. В жизни человека бывают взлеты и падения, и нельзя забывать, как много сумел сделать он в пору своего подъема. Наверное, иногда полезная отдача человека за короткое время подъема может измеряться годами последующей жизни. Да и неправильно расценивать сегодняшнюю работу Тихомирова как падение. Галина говорила, что он очень способный инженер, и в партии он тоже не первый год. Слабости же, которые заметны в Степане Евстигнеевиче теперь, могли происходить и от его сердечной болезни, и от переживаний за детей. И что отрадно — Степан Евстигнеевич переменился за это время, стал бодрее, не жалуется на трудную судьбу. А может быть, благотворно повлиял на него Саша? Не зря Тихомиров так восторженно говорит о нем.

— С такими людьми, как Карелин, готов идти в огонь и воду. Вы только задумайтесь на минуточку: у человека нет ноги, а улыбка с лица не сходит, и всегда он слова найдет самые нужные, и решение подскажет единственно правильное. Я теперь на свои горести, Алексей Андреевич, грубо выражаясь, плюю. У меня нет сомнений в том, что мы победим, а если так, то и девочки мои будут живы-здоровы. — Глаза Степана Евстигнеевича, прежде унылые, безразличные, задорно светились и только на какой-то миг словно потухли, когда он заговорил о дочках. — Вот мучицы черемуховой приобрел. Это Машеньке. Никаких ведь медикаментов не достанешь, а черемуха — надежное народное средство. — И снова оживились глаза. — Приходите к нам в цех. Я вас познакомлю с Александром Всеволодычем. Право же, в общении с ним черпаешь силы. Радостно становится, так и чувствуешь, что получил заряд бодрости. А теперь я побегу. Надеюсь, вы купите то, что вам нужно. Очень был рад, очень!..

Степан Евстигнеевич бережно сжал огромными теплыми ладонями руку Алексея и пошел домой. Настроение у Алексея поднялось. Ему приятно было думать о переменах, происшедших в Саше, да и в Степане Евстигнеевиче. От этого у самого становилось светлее на душе, отступала усталость и болезнь мамы не казалась безнадежной.

Раздобыв наконец хлеб, Алексей быстро отшагал три квартала по Молодежному проспекту и повернул на свою улицу. Вот и дом, вот и крыльцо, припорошенное снегом. Алексей взбежал на него, вставил в замочную скважину ключ и вдруг почувствовал, что дверь не заперта. Он быстро прошел через сени, прихожую и недоуменно остановился на пороге комнаты, увидев встревоженное лицо Марии Митрофановны и седобородого старика в пенсне, который сидел у края стола и что-то писал. Мария Митрофановна подошла к Алексею и, понизив голос до шепота, объяснила:

— Это профессор Борщов. Маме стало совсем плохо, и я пригласила его. Он наш давнишний знакомый. Профессор считает, что маме нужна срочная операция.

— Вот! — произнес профессор, вырвав из блокнота листок. — Надо вызвать карету «скорой помощи» и отвезти больную в клинику. Медлить ни в коем случае не рекомендую.

Быстро сбросив верхнюю одежду, Алексей прошел к маме и увидел ее осунувшееся лицо. Большие глаза выражали страдание и надежду.

— Ну, что ты, мама? — участливо спросил Алексей.

— Неважно мне, сынок. Совсем расхворалась. Ты уж поторопись. В больницу так в больницу.

— Я сейчас, сейчас, — почувствовав, как гнутся ноги в коленях, ответил Алексей.

Непослушными, словно не своими руками он стал натягивать пальто. «Борщов — это, наверное, дед Альберта, — как-то отрешенно думал Алексей. — Один из дальних родственников Альберта был в прошлом известным в городе профессором. Теперь о нем стали уже забывать. Он давно не служит, но все знают: Борщов никогда не ошибается и, если он говорит, что нужна операция, значит, она действительно нужна…» Алексей уже был на улице, он спешил к почте. Вот и телефон, вот и монетка. Алексей вызвал скорую помощь и снова заторопился домой, чтобы успеть встретить машину.

Все это время Алексей пребывает в полузабытьи, и кажется ему, что не он встречает машину с красным крестом, не он сидит на клеенчатом холодном сиденье возле носилок, на которых лежит мама, не он держит мамину руку, пожимая ее время от времени, чтобы хоть как-то успокоить маму, передать ей свое тепло.