Прогулки по чужим ночам - Алла Полянская

— И что?

— Суши волосы, пока не простудилась.

О нет, простудиться я не хочу. Собственно, я бы удивилась, найдись человек, который любит болеть, но у меня этот процесс протекает столь ужасно, что страшно подумать. Поток из носа, головная боль, воспаленные глаза — и никакой повышенной температуры. Нет, только не это!

Мы мчимся по темным улицам. Если Остапов дозвонился до своих, то из города нам надо убираться немедленно.

— Лиза, тебе нужно поспать.

— Да, но не буду. И я ужасно хочу есть. — У меня как-то так устроен организм, что любой стресс вызывает бешеный аппетит, а потому иногда, чтобы не превратиться в свиноматку, мне приходится садиться на жесткую диету и делать гимнастику. — А ты будешь?

— Чисто риторический вопрос. У нас все равно ничего нет.

— А вот и есть.

Я достаю из сумки бутерброды, которые соорудила на кухне Стаса. И бутылку колы, холодненькой — самое то! Сейчас мы остановимся и перекусим, потому что мой желудок скулит, как брошенный пес.

— Лиза, ты королева всех хозяек.

— Я тоже тебя люблю. Ешь, Рыжий.

Мы молча расправляемся с бутербродами, потом как по команде достаем пакетики жвачки — только у меня мятная, а у Рыжего — ментоловая. Все-таки у нас много общего. Фактически у нас общая жизнь, и если бы мы вдруг поженились, между нами вряд ли что-то изменилось бы — ну, кроме секса. Интересно, отчего это мне в башку приходят такие мысли? Это все Танька с ее первобытной философией! Словно отношения между мужчиной и женщиной вращаются только вокруг размножения! Старый лис Фрейд, кстати, тоже так считал, но я с ним не согласна. Секс — это просто физиологический процесс, а человеку нужно что-то еще... Думаю, бог именно так все и замыслил, а умники типа Фрейда все упростили до уровня гениталий — так им легче объяснять свою отвратительную похотливость. Наверное, сейчас старый развратник горит в аду за свои постыдные теории.

На шоссе почти нет машин, если не считать нескольких длинных фур, ослепивших нас фарами. В Новопокровске мы бывали на разных семинарах, но мне не нравится этот город, совсем.

— Снимем квартиру. Там, где сдают посуточно. — Рыжий не смотрит на меня. — В гостиницу нам нельзя, да и дорого.

— Ты прав, так и сделаем.

У меня в сумке снова играет мелодия. Как я могла забыть о телефоне, который дал мне Стас? Я совсем голову потеряла. Стрельба, трупы, гонки по пустому городу, еще мне не удалось принять душ, а это уже совсем плохо.

— Чего тебе, Стас?

— Лиза, ты все неправильно поняла. Где вы сейчас?

— Если ты еще раз попадешься мне на глаза, я тебя пристрелю.

— Лиза, ты в опасности! Нам нужно встретиться.

— Стас, тебе жить надоело? Все, не о чем нам говорить, телефон я выбрасываю.

— Лиза, не делай этого!

Я бросаю мобильник в окно машины. Я все правильно поняла, Стасик. Танька права, ты плесень.

Однокомнатная квартира, которую сдала нам симпатичная старушка, находится в центре Новопокровска, и мы сняли ее на четыре дня. Надеюсь, этого времени будет достаточно, чтобы выяснить все, что нужно, а если нет, все равно придется менять дислокацию.

— Вот адрес Института титана. — Рыжий изучает атлас города. — Но самого института нет, смотри, на его месте теперь находится... да много чего, какие-то офисы. Здание там, должно быть, огромное.

— И что делать?

— Поедем туда, возможно, уборщицы не поменялись или сохранилась какая-никакая документация с тех времен, тогда выясним адреса сотрудников.

Здание и правда огромное. Много вывесок на фасаде, что здесь можно отыскать? На входе сидит вахтер, молодой парнишка. Не знаю, что он тут делает, потому что люди заходят и выходят абсолютно свободно, вот разгружают машину, ставят ящики прямо в холле... Может, он работает как справочное бюро?

— Скажите, пожалуйста, где можно найти человека, который отвечает за все здание? — Я ему так улыбаюсь, что он отрывается от созерцания голых сисек в журнале. — Вы это знаете, я уверена.

— Кабинет коменданта в подвальном помещении, — он кивает в сторону массивной железной двери под лестницей. — Осторожно на ступеньках.

— Спасибо.

Ему наше «спасибо» ни к чему, он снова ныряет в сладкие эротические грезы. Никогда этого не понимала — посмотрел на картинку, и все, готов к употреблению. Лично меня картинки с голыми мужиками не вдохновляют. Ну, да, красивое тело, и что? Наверное, в этом и есть разница. Женщина видит в одном мужчине всех, а мужчина во всех женщинах — одну.

Комендант — пожилая дама, подтянутая и приветливая. Она следит за собой, не обрюзгла, одета со вкусом. Ее кабинет, хоть и находится в подвале, уютный и светлый.

— Вы ко мне? По поводу аренды?

Она смотрит внимательно и доброжелательно.

— К вам, если у вас есть минутка.

— Пожалуйста.

— Скажите, в этом здании есть кто-нибудь из старых сотрудников Института титана?

— Странный вопрос. — Она надевает очки и вглядывается в мое лицо. — Кого-то вы мне напоминаете, но вот кого? И почему вы спрашиваете?

— Я ищу свою мать, Климковскую Любовь Васильевну.

Ее лицо становится каким-то пустым, и в глазах — грусть и сочувствие.

— Ну конечно же! Люба Климковская, вот кого вы мне напомнили! Очень странно: лицо то же, но будто негатив — Люба была смуглая и черноволосая, а вы — светлая блондинка, хотя черты лица идентичны, да. И голос совершенно тот же.

— Вы ее знаете?

— Да. Меня зовут Валентина Дмитриевна. Я знала Любу, точнее — всю их семью. Потом связь прервалась, но я всех отлично помню, да и не только я, насколько мне известно... А зачем вы ее ищете?

— Интересно.

— Вот как? Так знайте: вам повезло, что вы выросли далеко от этой семейки, и мой вам совет — не ищите их!

— Почему?

— Это страшные люди! И ваш дед, Василий Алексеевич, который был парторгом в этом институте и заместителем директора по режиму. И ваша бабка, Ольга Андреевна, работала в лаборатории. А ваша мать, Люба, просто несчастная женщина, с такими родителями иного и быть не могло. Если хотите, я расскажу вам все, что знаю о них.

— Мне это важно. Если нетрудно, расскажите.

— Трудно. Эти люди сломали многие жизни. Василий Алексеевич был заместителем директора, а во время войны работал в НКВД, потом — в СМЕРШе. Думаю, на его совести сотни невинных душ. Но когда я познакомилась с ними, были уже иные времена, хотя многие помнили годы, когда каждый трясся за свою жизнь. Я пришла сюда в лабораторию сразу после школы, чтобы заработать стаж. Василий Алексеевич и тогда еще был царь и бог и воинский начальник! Все его боялись.

Знаете, он хоть и был немолодой, но внешне очень хорош собой — крупный темноволосый мужчина, красивые карие глаза — вот только всегда на всех смотрел с подозрением, словно знал о каждом что-то постыдное. Я отлично помню его выступления на различных собраниях.

А еще ваш дед постоянно против чего-то боролся. То против шариковых ручек — кричал, что это диверсия, тлетворное влияние Запада, то вдруг начинал ходить по лабораториям и отделам, записывать, кто во что одет, кто из женщин красится, кто какие сигареты курит. Сейчас это кажется бредом, а тогда... Директор института, профессор Евсеев, несколько раз указывал ему, что надо бы умерить пыл, но Василий Алексеевич был непробиваемый. А когда руководителя одной из наших лабораторий уволили, а потом он и вовсе исчез, все поняли: это работа Климковского, потому что незадолго до увольнения молодой ученый достаточно резко высказал ему свое неудовольствие по поводу тотальной слежки и вмешательства в работу его лаборатории.

Жена Василия была совсем другого склада. Неприметная, рядом с мужем ее никто и не замечал — серая мышь, и только! Но эта мышь всегда все видела, слышала и знала. И доносила, доносила самозабвенно: кто задержался на перерыве, кто перепутал данные или допустил перерасход материала. Профессор Евсеев несколько раз пытался избавиться от этой семейки, но все зря. Кто-то прикрывал их. А когда в институте понадобился еще один переводчик, пришла Люба. Мы и не знали, что у Климковских есть дети, а тут пришла девочка — тихая, милая. Все поначалу думали: яблоко от яблони недалеко падает, ан нет! Это яблоко упало настолько далеко от яблони, что казалось, такая девочка просто не может быть дочерью подобных родителей. Мы с ней немного дружили, да... и я знала, что родителей своих она боялась, особенно матери. Надо сказать, что Ольга Андреевна ненавидела дочь люто, и это было столь противоестественно и так бросалось в глаза, что Люба сразу завоевала всеобщую симпатию. Она была красивой... немного похожей на отца, но маленькой и субтильной. Вы не такая, нет. А вот чей у нее был характер, вообще непонятно.

А потом она пропала. Просто пропала — и все. Ходили слухи, что родители запихнули ее в какую-то клинику, не то донесли на нее, и ее посадили — но после этой истории ненависть к Климковским стала настолько откровенной, что когда Василий и Ольга вышли на пенсию, никто не пришел их проводить. А это было беспрецедентно!