Злополучный скиталец, или Жизнь Джека Уилтона - Томас Нэш

"Не знаю, как тебя звать, - сказал Ездра, - но раз уж я попал тебе в лапы, я дам тебе, сколько ты потребуешь, золота, только пощади меня. Подвергни меня каким угодно пыткам, - я готов все вытерпеть, - только не убивай меня! Отруби мне руки и ноги и забрось меня, жалкого калеку, в какой-нибудь омерзительный лазарет, чтобы мне прожить еще год, принести покаяние и отмолить грехи. Меня преследует день и ночь образ твоего брата, угрызения совести, как ядовитый червь, точат мне душу, и эти муки служат для меня достаточной карой. Если ты пошлешь меня в ад, он не будет ужасней того ада, что в моем сердце.

Какая это будет месть, ежели ты сразу покончишь со мной, убийство будет скоро забыто. Дай мне умереть медленной смертью, и это надолго останется в памяти людской. Медленная смерть окажется на пользу моей душе, но будет сопровождаться самыми ужасными телесными страданиями. Для спасения души я молю о телесных муках! Не уподобляйся дьяволу. Зачем тебе мучить мою душу и обрекать меня на вечную погибель? Твоя шпага, занесенная надо мной, заслонила небо от моих глаз. Я не смею поднять взор, каждый миг ожидая смертельного удара. Я не могу одновременно молиться богу и молить тебя о пощаде. Увы мне! Я уже читаю свой смертный приговор в твоих сдвинутых грозно бровях! Ты хочешь меня убить, но я молю тебя, подари мне жизнь! Нет ничего губительней ужаса, который внезапно нападает на человека, он выводит из строя все его чувства. Яд, преподнесенный в сахарных пилюлях, лишь наполовину яд; страх смерти ужаснее смертельного удара. Когда я смотрю в глаза смерти, вера моя умирает: ежели человек чего-либо страшится, он целиком этим поглощен. Надежда никогда не родится из страха. Разве я могу надеяться, что небесный отец избавит меня от вечного огня, ежели он обрек меня огню твоей ярости?

Гераклида, мне вспомнились твои слезы, капавшие на пыльной пол, твои слезы, не смягчившие моего свирепого сердца. Отмщая за тебя, господь окаменил сердце этого человека, и он не хочет мне внимать. Но все же я не убил тебя, хотя своей рукой, как мясник, перерезал горло сотням людей.

Знайте же, благородный синьор, как ужасно отягощать свою совесть таким преступлением, как убийство, - тень убитого вами человека будет тревожить вашу дрему, ваши сны, отравлять вам одинокие прогулки, вселяя в сердце тревогу; вы будете пугаться днем своей собственной тени. При виде обнаженного оружия вы будете думать, что оно должно вас пронзить.

Душа смертоубийцы - это дом, разделившийся сам в себе; совесть, грозный обвинитель, обличает его, призывая в свидетели против него оба глаза, а ведь показания двух свидетелей неоспоримы. Если хочешь, вырви у меня глаза и лиши мою преступную душу двух главных свидетелей. Отруби кинжалом мой богохульный язык, - я с радостью откажусь от языка и от глаз, лишь бы получить время для размышлений о вечной жизни.

Прошу тебя, отсрочь свою кару, я еще не примирился с людьми, не далее как вчера я затеял драку и в ярости грозился отомстить своим врагам. Если бы я дерзнул попросить у них прощения, то я мог бы надеяться, что мне отпустится половина моих грехов. Сотни чертей день и ночь преследуют меня за мои ужасные преступления. Если я умру, они не захотят идти вместе со мною в ад, - ведь некогда они просили Христа не посылать их до времени в преисподнюю, - и вот они вселятся в тебя и станут беспощадно тебя терзать за то, что ты их изгнал из их обиталища. Я презираю раны. Жизнь не имеет для меня цены, но мне внушает ужас мысль об участи, ожидающей меня за гробом: вечные муки, неумолкаемые вопли и скрежет зубовный! Не от смерти я молю тебя избавить меня, но от страха вечных мучений! Я сгоряча пронзил шпагой тело твоего брата, его душе я не хотел причинить вреда; но ты погубишь сразу и тело мое, и душу, ежели сейчас осуществишь свою месть. Заклинаю тебя, пощади меня, пощади! Ради спасения твоей души, молю тебя, не обрекай мою душу на вечную гибель: ежели ты меня погубишь, тем самым ты погубишь и самого себя!

Выслушав его долгую речь, полную мольбы, я гневно промолвил:

"Будь я даже уверен, что бог не смилуется надо мной, если я не смилуюсь над тобой, все равно я не помиловал бы тебя. Во всех тяжких случаях жизни ад помогает мстителю, и я ожидаю, что ад куда скорее, чем небо, поможет совершить отмщение. Нет небесной жизни, но есть отмщение. Уверяю тебя, я обрек бы себя таким трудам и мукам, чтобы попасть на небо, каким я себя обрек, пустившись в погоню за тобой, дабы тебе отомстить. Что мне отмщение с небес! Оно никогда не удовлетворит меня, как не удовлетворит и небесное блаженство.

Взгляни на мои ноги, они в кровавых язвах, ибо я гонялся за тобой из одного города в другой. Я сорвал себе голос, неустанно тебя проклиная. Я обеззубел, ибо всякий раз при звуке твоего имени так неистово скрипел и скрежетал зубами, что стер их в порошок. Мой язык от бесплодных угроз распух, и ему тесно у меня во рту. Мои глаза выкатились из орбит, ибо всю ночь я их отчаянно таращил и грозно вращал, стараясь изобразить, какое у меня будет лицо, когда я заговорил с тобой. Мои силы подорваны, ибо я то и дело рубил и колол каменные стены, воображая, что убиваю тебя. Прекрати свои мольбы! Никакое чудо не избавит тебя от кары, злодей! Итак, я проколю тебе шпагой утробу!

"Стой! Стой! - воскликнул Ездра. - Дай мне сказать одно слово! Отсрочь ненадолго свой карающий удар и поручи мне совершить какое-либо чудовищное, неслыханное злодеяние, кое потрясет весь христианский мир и оглушит всех людей на свете. Повели мне перерезать глотку всей моей родне, поджечь глубокой ночью города, чтобы сгорели в постелях миллионы мужчин, женщин и детей. Если тебе ненавистен папа, император или турецкий султан, ни одному из них не сносить головы! Ради тебя я готов проклинать бога и отречься от веры, готов отвергнуть благодать крещения и все другие таинства. Только оставь меня в живых, - пусть я буду прозябать в каземате среди жаб, змей и гадюк или сидеть по горло в навозе. Я готов вытерпеть все муки на свете, лишь бы получить отсрочку и передышку, дабы очистить свою душу. О, послушай, послушай меня! Ты не можешь не сжалиться надо мной!"

Его отчаянные мольбы заставили меня остановиться. Не то чтобы я отменил свое грозное решение, нет, я лишь собирался с мыслями и силами для осуществления своей мести. Я ломал себе голову, придумывая, как бы мне вдвойне покарать его за все его гнусности. Я старался какой-либо новый неимоверный сатанинский подвох, который погубил бы не только его тело, но и душу.

И вот какие у меня были основания. Он обещал ради меня проклясть бога и отречься от веры и совершать злодеяния, достойные Юлиана Отступника. Если бы он и впрямь все это исполнил, то, пожалуй, я был бы удовлетворен, ярость моя утихла бы, и я мог бы отпустить его. Нет! Прежде всего - и это главное - он должен отречься от бога, отвергнуть его законы и окончательно, навеки отказаться от всяких надежд на спасение. Затем он должен поклясться сам себе, как советовала сделать Иову его жена, и решительно завещать свою душу дьяволу, без всяких оговорок и проволочек. Наконец, исполнив все это, он должен воззвать к богу, умоляя его ни в коем случае не оказывать ему милосердия и не прощать его.

Не успел я изложить ему свои требования, как он начал изрыгать кощунства и отрекаться от бога. Удивляюсь, как это не разверзлась земля и не поглотила нас обоих, - в столь ужасных словах он обрушивал проклятия на христианскую веру. Как только не сразил его гром небесный за чудовищные оскорбления, коими он осыпал всевышнего! Казалось, внимая им, святые и мученики должны были встать из гробов и сам Христос должен был сойти с престола, где он восседает одесную отца.

От его чудовищных проклятий у меня тряслись все поджилки, волосы встали дыбом и сердце словно расплавилось в адском огне. Он с таким пылом и рвением предавался богохульству, словно сатана уже взял верх над нашим товарищем. Он смело пронзил на левой руке вену, которая ведет прямо к сердцу, и когда оттуда хлынула кровь, обмакнул в нее перо и написал на листке, что бесповоротно завещает свою душу дьяволу. Да, он с большим усердием молил бога ни в коем случае его не прощать, нежели христиане молят творца спасти их душу.

Когда он закончил эти чудовищные церемонии, я приказал ему как можно шире разинуть рот. Он так и сделал (чего только не сделает от страха негодяй!) Тут я без дальнейших разговоров выпустил ему в горло полный заряд из пистолета. Больше он не вымолвил ни слова. Я сразил его наповал, чтобы он уже не мог ни говорить, ни раскаяться. Труп его сразу же почернел и стал такого же цвета, как жаба: дьявол отметил его своим клеймом.

Вот по какому случаю очутился я здесь. Всякий истинный итальянец должен воздать мне честь за мое деяние. Отмщение увенчивает славой воителя и является высочайшим подвигом доблести. Отмщение - это самая сущность закона и справедливости. Чем яростней мы осуществляем отмщение, тем ближе становимся к престолу всемогущего. Он совершает отмщение своим карающим жезлом. И сей жезл он порой вручает человеку, предоставляя ему покарать его врага. Все истинные итальянцы должны мне подражать! Непрестанно мстите и учитесь мужественно умирать! Палач! Делай свое дело! Я готов вытерпеть все пытки!