Интимный дневник гейши - Лора Роулэнд

— Не стоит благодарности, — отозвался Сано, раздумывая, зачем пришли члены Совета, особенно третий, Кинхидэ Като, специалист по государственным финансам. Огами иногда поддерживал Сано, Уэмори публично не выступал против него, но вот Като был его открытым врагом. Сано повернулся к Като и внимательно посмотрел в его широкое хитрое лицо, на котором губы и глаза казались разрезами на потертой коже. В душе зародилась тревога.

— Спасибо, что нашли для нас время, — сказал Като. — Ведь вы, должно быть, очень заняты расследованием убийства.

Подозрения Сано подтвердились — Като пришел сюда обсудить что-то важное.

После того как был подан чай с пирожными, зажжены трубки и исчерпаны комплименты, заговорил Огами:

— Сёсакан-сама, мы принесли вам новости.

Это удивило Сано, поскольку обычно информация шла в обратном направлении: от него к старейшинам. Он понимал, почему Огами мог помогать ему, но причем здесь остальные? И почему они захотели беседовать здесь, а не во дворце?

Огами аккуратно выбил пепел из трубки, образовав кучку на курительном подносе перед собой, и повернулся в сторону Уэмори.

— Возможно, вам известно, что в ночь убийства в Ёсиваре находился господин Дакуэмон Мацудаира, — сказал тот.

Сано кивнул — господин Дакуэмон был в его списке людей, с которыми необходимо побеседовать.

— Дакуэмон — член побочного клана Токугава. — Уэмори жадно затянулся, и грудной, мокрый кашель сотряс его дряблые щеки. — Он немного старше Мицуёси, не отличается привлекательной внешностью и не пользуется особой любовью при дворе. — Уэмори сделал паузу, затем заговорил, придав тону значительность: — Но теперь, когда Мицуёси мертв…

«Дакуэмон — сильный претендент на то, чтобы стать наследником режима», — подумал Сано.

— Возможно, вам следует уделить особое внимание действиям господина Дакуэмона в ту ночь, — закончил Уэмори.

То, что Уэмори назвал ему нового подозреваемого, встревожило и одновременно заинтриговало Сано — ведь тот был членом клана Токугава и, таким образом, недосягаем для него из-за запрета сёгуна заниматься семьей, личной жизнью и врагами правителя Мицуёси.

— Еще вы могли бы проверить Фумио Сугиту, — произнес Като и вновь набил трубку, укладывая табак крупинку за крупинкой.

— Главу Законодательного совета? — переспросил Сано. Этот орган по своей значимости шел сразу после Совета старейшин и надсматривал за рядом правительственных департаментов. — Но ведь Сугиты не было в Ёсиваре той ночью.

— Или вы его просто не заметили, — сказал Като.

— Почему он может считаться подозреваемым? — Сано подавил тревогу — еще одна высокая персона оказывалась притянутой к убийству.

— Много лет назад член Совета Сугита хотел жениться на некой даме, но семья выдала ее замуж за отца правителя Мацудаиры. — Като взял с курительного подноса щипцы, пошарил в металлической коробке с горячими углями и положил себе в трубку точно подходящий по размеру уголек. — Но член Совета Сугита все еще любит ту даму и питает неприязнь к ее мужу. Эта неприязнь наверняка распространялась на Мицуёси, продукт этого брака.

История была явно притянута за уши.

— Есть другие соображения, указывающие на причастность члена Совета Сугиты к убийству правителя Мицуёси? — Сано повернулся к Уэмори. — Или какие-нибудь улики против Дакуэмона?

— Это ваша обязанность искать улики, — упрекнул тот.

Теперь Сано не волновался — за показным альтруизмом этих людей таятся личные интересы. Он знал, что Сугита жаждет назначения в Совет старейшин и плетет интриги против Като, чтобы занять его место. Что может быть для Като лучшим способом защиты, чем обвинение Сугиты в убийстве государственного человека? Кроме того, Уэмори давно враждует с отцом правителя Дакуэмона, который постоянно просит сёгуна исключить его из совета. Уэмори не желает, чтобы Дакуэмона объявили наследником сёгуна — ведь тогда его отец расправится с ним. Старейшины хотят вовлечь Сано в войну против своих врагов, но это не значит, что ему следует игнорировать их версии. Просто нужно помнить о трудностях, которые могут возникнуть при выяснении причастности члена Совета Сугиты и правителя Дакуэмона к убийству.

— Вы знаете, что его превосходительство запретил мне разрабатывать связи правителя Мицуёси, — напомнил Сано. Конечно же, старейшины это знали: сёгун при них отдавал свой приказ. — Как же мне воспользоваться информацией, которую вы сообщили?

Улыбка растянула дряблую кожу на лице Уэмори.

— Это уж вам решать.

Огами кивнул и опять выбил пепел на курительный поднос, расположив его в виде пересекающихся линий.

Гнев охватил Сано, когда он осознал, чего хотят от него старейшины. Зная, что справедливость он ставит превыше всего, они понуждают его ослушаться приказа сёгуна и привлечь члена Совета Сугиту и правителя Дакуэмона в качестве подозреваемых. Окажутся эти люди виновными или нет, скандал погубит репутацию обоих. Раскроет Сано дело, прорабатывая данные версии, или нет, ему не избежать сурового наказания за ослушание. Однако старейшины используют его в своих целях, нисколько не заботясь об этом.

Скрывая возмущение, Сано обратился к Огами:

— Не желаете ли и вы предъявить мне кого-нибудь в качестве подозреваемого?

— О нет, — кротко проговорил Огами, глядя на кучки пепла с видом художника, любующегося своим творением. — Моя единственная цель — помочь коллегам оказать вам поддержку.

Возмущение Сано переросло в гнев, когда он понял истинную цель Огами. Тот боролся с главным старейшиной Макино за контроль над Советом. Видимо, он пообещал двум своим коллегам, что поможет им расправиться с их врагами, если они станут его союзниками. Он привел их сюда втайне от Макино и сёгуна, чтобы вовлечь Сано в свою игру.

— Признателен за вашу заботу, — через силу проговорил Сано.

Его не удивило, что союзник так грубо использует его, поскольку личные интересы определяли взаимоотношения в бакуфу. Он яростно сжал пустую чашку, глядя на гостей, чопорно сидевших перед ним. Он спас их и весь город от «Черного Лотоса», а они используют его как половую тряпку, чтобы потом скомкать и выбросить в мусор! Ненависть красной пеленой затянула глаза.

Но привычка сохранять внешнее спокойствие была настолько сильна, что гости, казалось, ничего не заметили. Они распрощались и ушли, а Сано неподвижно сидел в одиночестве, сгорая от гнева, пока не очнулся от резкой боли в левой ладони. Он раздавил хрупкую фарфоровую чашку, из пораненной руки сочилась кровь.

— Простите, сёсакан-сама… — В комнату вошел слуга.

— Что тебе надо? — спросил Сано. Гнев отступил, и он чувствовал смущение, оттого что едва не утратил контроль над собой. После дела «Черного Лотоса» ему все труднее было держать себя в руках.

— К вам еще посетители.

В женской половине дворца стоял непрерывный шум от болтовни и лихорадочной суеты наложниц — они принимали ванны, одевались и прихорашивались. Мидори сидела в спальне матери сёгуна, госпожи Кэйсо-ин. Пока другие приближенные расчесывали ей волосы, Мидори наносила старухе на лицо смесь белой рисовой муки и сока камелии. Ее рука механически двигалась, но мысли уносились к Хирате. Он не пришел прошлым вечером, и часы, пролетевшие с тех пор, как она видела его во время миаи, казались вечностью.

— А-а-ай! — вскрикнула госпожа Кэйсо-ин, отпрянув от Мидори; ее круглое морщинистое лицо исказилось от боли. — Ты попала мазью мне в глаз. Ты что, не можешь работать внимательнее?

— Простите! — Мидори схватила кусок материи и протерла глаз своей госпоже, но Кэйсо-ин оттолкнула ее.

— Ты в последнее время такая рассеянная, — недовольно пробурчала она. — Я просто не выношу твоего присутствия. И пальцем указала на дверь. — Убирайся!

Радуясь, что ее отстранили от работы, Мидори выбежала из дворца. Она торопливо шагала через сад и вдруг увидела идущего навстречу Хирату.

— Хирата-сан! — крикнула она. Он улыбнулся, Мидори кинулась к нему в объятия и разрыдалась. — Я думала, что ты уже никогда не придешь. Я так боялась, что ты разлюбил меня.

— Откуда такие мысли? — нежно спросил Хирата.

В это раннее морозное утро весь сад был в их распоряжении, но он повлек ее к сосновой роще, где они много раз встречались раньше. Воздух благоухал чистым, резким запахом сухого винограда, земля была покрыта мягким одеялом сосновых игл, на котором они чувствовали себя так вольготно.

— Ты дрожишь, — заволновался Хирата, завернул ее в плащ и крепко прижал к себе.

Она, всхлипывая, наслаждалась его близостью.

— После того что наговорил мой отец, я была уверена, что ты возненавидишь меня.

— Я никогда не разлюблю тебя. — Хирата взял Мидори за плечи и посмотрел с такой искренностью, что сразу прогнал ее страхи. — Ты не виновата в том, что произошло в театре. — Теперь она заплакала от облегчения. — Пожалуйста, верь, моя семья не замышляет ничего плохого против твоей семьи. С чего твой отец взял, что мы его враги?