Мальчишки из Икалто - Ладо Мрелашвили

— Даже сейчас нелегко проковырять такой туннель, а если там ход к пещере Шио, нечего было закладывать его стеной. Что скажешь, Георгий?

— Я тоже так думаю. Видно, там был марани, который потом почему-то отгородили… А ведь это твои пионеры обнаружили его, ты можешь гордиться!

— Да, они оказались настоящими археологами!

Гоги и Сандро переглянулись.

— Мне казалось, что за стеной нам не хватит воздуха. Но там было не так уж душно. Как ты думаешь, Гиви, откуда там взяться чистому воздуху?

— Не знаю, брат. Одно ясно, кроме нашей дыры, туда ещё откуда-то поступает воздух. Может быть, часть воды, которая бьёт из сломанной трубы, проточила себе дорогу и стекает где-нибудь в ущелье.

— Почему же до сих пор там никто не заметил источника?

— В тех местах не шибко заметишь — все склоны поросли ежевикой, бурьяном и папоротником.

— А на что им была вода под землёй?

— Вода нужна всюду, сынок, — степенно заметил Грозный. — А мыть эти чаны — на каждый по бочке изведёшь! И в осаду вода под рукой — не надо за стену вылезать и башкой рисковать из-за глотка воды.

— В таком случае зачем выводить её из подземелья? Ты же сам видел там трубы.

Старик задумался.

— Ума не приложу, — сознался он наконец.

— По-моему, всё-таки это та самая вода, которую мы называем Родником бессмертия.

— Может быть, может быть…

Мальчишкам не терпелось вернуться в подземелье.

— Мы хорошенько накачались чистым воздухом!

— Нечего тут рассиживаться! Пошли вниз.

— Давай, дедушка, прихвати свой большой фонарь, — предложил Гиви старику. — Да керосину не жалей, я возмещу.

Экспедиция опять спустилась по скользкой лестнице в подземелье. Прошли через пролом в стене, и тут Георгий Бахсолиани поскользнулся и, не устояв, плюхнулся в лужу.

Мальчики схватили его за руки и помогли подняться.

Бахсолиани отжимал штаны и отплёвывался.

Вдруг Гиви перестал смеяться и попросил старика посветить ему большим фонарём. Лучи двух фонарей упёрлись в землю. Все замолчали.

Ломящая зубы ледяная вода, лопоча и захлебываясь, била из-под земли и струилась по руслу, проложенному с незапамятных времён.

— Ребята! — закричал Гиви Вардуашвили. — Вы знаете, что мы открыли, ребята?!

— Что случилось? — недовольным тоном спросил Бахсолиани.

— Вода, Георгий! Настоящая вода!

— Вот обрадовал! Воды, что ли, тут мало? — Георгий похлопал себя по мокрым штанам и выпрямился. — Какая ещё вода?

— Холодная вода, чистая вода, сладкая вода! — почти пропел Гиви.

Бахсолиани не понял, в чём дело, и решил подразнить приятеля.

— Кому воды? Холодной воды? Стакан две копейки! Стакан две копейки?

— Ты шутишь, Георгий, а от радости плясать бы должен.

— Всегда пожалуйста! «Гандаган» или «Хоруми»[13] тебе?

Гиви, светя себе фонарём, присел над водой и, улыбаясь, сказал:

— Эх, дорогие вы мои парни! — Он вдруг вскочил, схватил в охапку опешившего Гоги и расцеловал его. — Вы не парни, а тигры! Настоящие тигры! Теперь в Икалто будет воды хоть залейся! Урра-а!

Члены экспедиции переглянулись, лица их просветлели. Они сгрудились вокруг родника и молча присели на корточки. Так промокшие в дождь до костей пастухи садятся потом у костра.

СБОР ОТРЯДА

Звено Бучукуртели было очень удивлено, когда на большой перемене у них в классе собрались вожатый и совет отряда в полном составе.

Нугзар Гареджели сообщил:

— Заседание совета отряда…

Когда же по окончании уроков вожатый объявил сбор отряда, удивление мальчишек достигло предела.

— Ого! — воскликнул Бучукуртели. — Что-то этого сбора я в плане не помню. Почему так неожиданно?

— Верно, какое-нибудь такое дело…

— Какое ещё такое?

— Да уж какое-нибудь эдакое.

— Не дурачься!

— А ты не лезь в бутылку! Подожди немного и узнаешь, в чём дело.

— Стоп! — вскочил Гоги. — Может быть, хотят объявить благодарность за воду, которую мы обнаружили?

— Верно! Я тоже так думаю.

— Посмотрим, что нам скажут интересного. Может, наградят? — обрадовался Сандро.

— Ещё бы! За такое-то дело?

— Если награждать, то всех! — насупился Вано Бердзенашвили. — Вы смылись с Гоги, ни слова нам не сказали. И вам ещё награду за это?!

— Верно! Верно! — зашумели остальные.

— Мы тоже колупались в той стене.

— Всем награды!

— Всему звену!

Сандро успокоил ребят, пообещав, что награда, какой бы она ни была, достанется всем. И звено шумной, взволнованной гурьбой ввалилось в класс.

Вошли мальчишки в класс да тут же от удивления рты поразевали: за столом, кроме классного руководителя и старшего вожатого, сидели их бывший вожатый Нико и Георгий Бахсолиани. Но больше всего ребят удивила большая корзина на столе, прикрытая синим сукном.

Дав мальчишкам сесть за парты, Гиви объявил собрание открытым и предоставил слово председателю совета отряда.

Сандро Куршиташвили, простывший после купания на Алазани, встал и, шмыгая носом, сообщил, что красть чужие фрукты стыдно и что это позорит пионеров.

Ребята слушали, недоумевая, зачем ради такого ясного дела затевать длинный разговор.

Члены звена Бучукуртели тоже переглянулись и пожали плечами.

Сидящий за первой партой долговязый Хахабо потянулся к корзине и тихонько приподнял край сукна.

В первое мгновение мальчишкам показалось, что Хахабо хватил столбняк.

Потом он вдруг отдёрнул руку, словно наткнулся на раскалённый добела шампур.

Через минуту он обернулся к товарищам, и лицо у него было испуганное и растерянное.

Мальчишки не могли понять, что с ним происходит.

— Ребята, там яблоки!.. Наши яблоки! — еле слышно прошептал Хахабо, и его слова в мгновение ока облетели мальчишек.

Куршиташвили дал слово бывшему вожатому отряда.

Нико встал…

И сразу всё стало ясно.

Так вот кто украл яблоки из их сарая! Но каким образом этот шакал учуял их? Не по запаху же?..

Послушаем, что он скажет…

А Нико говорил:

— Вы все знаете, что комсомол направил меня вожатым в ваш отряд и я добросовестно выполнял свои обязанности. — Кто-то в классе фыркнул, но Нико не обратил внимания. — Однако если в двух звеньях мне удавалось вести какую-то работу, то с третьим звеном я ничего не мог поделать. Я говорю о звене Сандро Бучукуртели. В нём как на подбор собраны все нерадивые и недисциплинированные ученики этого класса. Самоуправство Бучукуртели зашло так далеко, что он самовольно исключил из звена пионера Залико Лачашвили.

По классу прошёл гул.

— Ссылалась лиса на собственный хвост! — послышалось из задних рядов.

Нико глянул туда и недовольно поморщился.

— Он исключил Лачашвили и вместо него тайно принял в звено братьев Энукишвили, Вахтанга Дедабришвили и самого испорченного во всей школе Вахтанга Мрелашвили, а также Туджишвили Автандила, который сначала был примерным учеником, а теперь…

— Ты о Туджишвили не беспокойся! — обиделся Автандил. — Если хочешь мне что-нибудь сказать, скажешь наедине.

Классный руководитель призвал учеников к порядку.

— Пожалуйста, конкретнее… — добавил он, обращаясь к Нико.

— А разве это не конкретно? Он не допускал девочек из своего звена на сборы, а сборы устраивал где-то в сарае на опушке леса.

— Ты выкладывай, что у тебя на душе. А про звено тебя никто не спрашивает: хотим — и устроим сбор у чёрта на куличках!

Гиви строго глянул на Сандро.

— Видите, он и сейчас не даёт мне говорить!

— Ну и не беда! Будто у тебя что ни слово, то золото!..

— Тише, ребята! — встал председатель.

— Вот такие хулиганы и бездельники собрались в его звене.

— Сам ты бездельник!

— Неправда! — горячился Нико. — Значит, я вру? Ну-ка, спросите у своего звеньевого, какие у него отметки по русскому и по арифметике! А кто в вашем классе вечно препирается со старшими? Спросите, кто таскается ночью по чужим садам?

— Что до чужих садов, ты тоже был не прочь прогуляться! — крикнул Гоги. — Но после одного вечера тебе отбили охоту…

От этого напоминания Нико пришёл в ярость.

— Вы предлагаете мне говорить конкретнее? Хорошо, я буду конкретнее. Однажды ночью этот Бучукуртели, его «правая рука» Ефремыч, Бердзенишвили, Гигаури, Харатишвили, короче, все, кто входит в его звено, спилили у родника тополь, перекинули через разлившуюся речку, перебрались на другую сторону, залезли в сад к дедушке Димитрию и обобрали его лучшую яблоню. Добычу они спрятали в сарае, чтобы зимой съесть яблоки… Вот они, те яблоки! — С этими словами Нико сорвал с корзины покрывало, и оттуда розово засветились, словно заулыбались, гладенькие, краснощёкие «турашаули».