Азюль - Автор неизвестен

— Вот вы все паспорт… паспорт… Оно, конечно, хорошее дело! Но с другой стороны, если выгонят? Вот ты, Леня, — он ткнул банкой в сторону того. — Ты все обновки напялил уже на себя и тут же вон штаны пивом облил!

Боря осуждающе, но и с сожалением уставился на большое пивное пятно на брючине того.

— Когда время прийдет убираться, с чем ты поедешь? Всю новую одежду в хлам превратишь, а покупать денег не будет!

Леня помолчал, показав своим видом, что ему все равно. Завтра — это слишком далеко, чтобы о нем думать сегодня.

— Ерунда! — отрезал Юра. — Ты Боря все бережешь! А если завтра подохнешь, кому все это надо?

— А если не подохнешь? Ты в Латвию вернешься, тебе скажут: дурак ты, Вася! Не смог денег накопить!

— А я накоплю! Я работать пойду. И, вообще, я через пару месяцев на немке богатой женюсь!

— Эй, а она об этом знает? — естественно поддел я.

— Она знает! — поставил точку Юра.

От этого пункта разговор перешел на любовь. По телику крутили чтото про эту любовь и сопли вокруг нее. У Филиппа пришло его обычное настроение выдвигать теории.

— Вот, — говорит, — читал я книжку. Называется она: «Дао — искусство любви». Так там много интересных вещей написано. Пишут там, что если мужчина хочет добиться истинного познания любви, то он должен в первую очередь удовлетворить женщину. А самому полезно, даже, и воздерживаться.

— Это как, Филипп, — посмеиваясь обратился к нему Боря, — ты сам-то пробовал?

— Ну, для этого нужно достичь совершенства.

Ему ответил дружный хохот.

— Ты там в этом Дао про немецкий паспорт ничего не вычитал Филипп? вылез Боря. — С ним спать как, воздерживаясь или нет?

Филипп не знал.

Нужно отметить, что 33-ий номер был в лагере уникальным в своем роде. Всем известна страсть молодых незамужних пареньков развешивать у себя в жилище портреты по-разному прикрытых, или не прикрытых женщин. У многих в комнатах пестрело малохудожественными вырезками из газет и журналов, но Юра с Леней превзошли всех. Украшая картинками стены, они потрудились на славу. На стенах не осталось и миллиметра свободной площади. Одна на другой висели девушки, точнее их фотизображения. Одеты они в костюмы от Евы до Евы в чулках. Все это напоминало комнату подростка лет пятнадцати, а не здоровых мужиков, прошедших армию. Как раз все сейчас принялись в очередной раз рассматривать девок на стенках, и разговор от высокофилософских тем спустился несколько ниже.

— Я с женщиной пятнадцать раз подряд могу! — заявил Юра, хоть его об этом никто и не спрашивал.

— А ты хоть раз пробовал? — насмешливо спросил его Леня.

— Что, пятнадцать раз?

— Нет, с женщиной.

— Да я… Вся Рига меня знает!

— Так тебя не только вся Рига знает, тебя и весь азюль знает, что ты — трепач.

— Да ты — идиот! Ты сам ничего не можешь! Да я дома только свистну!

— Ну молодец, молодец! Чего вы к человеку пристали? — успокоил я их. — Ты, вот, Юра, скажи лучше, ты как Филипп, можешь воздерживаться?

— Да я все могу!

Тему про баб оставили и принялись говорить о насущном: азюлянтстве и прочем. Идея таких разговоров от меня никогда не приходила. По-моему, тут и говорить не о чем. Все и так понятно и описывается одним словом: Шайзе!

— Как вы хотите здесь остаться? — полез Филипп. — Вы с тоски по дому помрете.

Я неопределенно развел руками, но все же фыркнул от смеха:

— Скорее я помру от тоски дома, чем от тоски по дому.

— Нет! Я не могу. Уж больно мне до жинки хочется! Молодая у меня жена. — Человек говорил совершенно искренне, прямо до боли. Его я понимаю.

Следующее мнение высказал «генерал».

— А мне здесь, в Германии хорошо! Я здесь женюсь! Мне паспорт дадут!

Юра произнес всю эту чушь не терпящим возражений тоном и по привычке покачал головой в подтверждение, что на самом деле будет именно так и никак иначе. При этом он сморщил такое серьезное лицо, что не покатится со смеху было просто невозможно. Вот бывает же такое! Целый день цирк, и бесплатно!

Эстафету клоунады перехватил Леня.

— А я здесь останусь, но домой все равно съезжу! — он, как добродушный теленок посмотрел на окружающих, ища поддержки своим мечтам. Вот только Гольф возьму и съезжу.

Не знаю кого как, но меня следующее утро встретило прохладой. День обещал быть судьбоносным, потому как выдавали наличные деньги. По словам начальника лагеря, на карманные расходы.

Бывалый азюлянт Петя поведал накануне страшную историю о том, что бабки выдают всего один час и выстраивается огромная толпа. Можно не успеть, а тогда плакали наши денежки до следующего раза.

Ради такого случая не грех было и пораньше встать. Боря, вообще то, был при мнении устроить ночное дежурство, но я не уломался.

В пять часов еще стояла кромешная тьма. Я что-то съел, для подкрепления физических, а вместе с тем и душевных сил перед боем за краюху азюлянтского хлеба. Чайник медленно грелся. Одевшись, можно было тронуться неспеша на разведку, в надежде, что там уже стоит несколько самых стойких. Если найдется эта пара дураков, то займешь себе очередь и отправишься досыпать.

На улице дул противный ветер и ни одной живой души во дворе не было. Это скорее обеспокоило, чем обрадовало, но пришлось утешить себя тем, что теперь наверняка я буду первым. Не видя никакой справедливости в стоянии на морозе в одиночестве, поднялся в 33-ий за подкреплением.

Разломанная дверь открывалась просто, нужно только смотреть, чтобы она не рассыпалась. Леня с Юрой еще спали, но Боря лежал с открытыми глазами. Важность сегодняшнего события мы понимали, видимо, больше других. Кроме того именно в наших интересах, чтобы ребятки получили свои «карманные деньги», ибо их долги достигли таких цифр, что я уже стал сомневаться, что им хватит «зарплаты».

Борю этот вопрос мучил физически. Подозреваю, что уже не одну ночь ему не спится. Он весь дергался бедный из-за этого. Они должны ему не много, марок по тридцать. Но для него эта сумма — огромные деньги. Долгие часы были посвящены его переживаниям, что те не отдадут положенное. Юра по простоте душевной, а то и по зловредности, не раз заявлял, что денег не отдаст. Борю это передергивало. Хотя я уверен, что тот просто треплет, а совесть у него есть.

Я не очень страдал, если мне и не вернут. Хоть они и задолжали в мой адрес много больше, чем в Борин, но такие суммы я уже давно перестал называть большими. Другой вопрос, что я придерживаюсь в жизни сложных взглядов о денежных отношениях между друзьями и знакомыми. Стараясь себя никогда не вести скаредно по отношению к другим, если со мной ведут себя таким же образом. Но и сажать на шею нахлебников не хочу. Так что сегодняшние предстоящие «денежные» приключения для меня будут и развлечением и работенкой.

Короче, я взял вскипевший чайник, и сидели мы с Борей попивали кофе. По очереди, каждые минут десять-пятнадцать выглядывали в окно, но никто не появлялся. Около семи утра нервы у нас сдали и, растолкав Леню и Юру, мы оделись и сошли вниз. Во дворе оставалось по прежнему пусто. Только дворник — турок, подрабатывающий за сто марок, ибо больше азюлянту платить не положено, копошился в районе мусорника. Прошлись туда-сюда. Я пожалел, что не вышел раньше, так как сон, пытавшийся сморить меня последние два часа, несмотря на выпитое море кофе, на морозце прошел сразу. Вскоре подъехали кухонные работники. Через полчаса принесли большой чан с горячим чаем, который каждый день ставят рядом со столовой на радость азюлянту, и теперь мы переключились на чай, но уже не в целях прогнать сон, а стремясь согреться. Напиток на вкус быль столь дрянным, что даже в самые лучшие времена советской власти такого нигде не подавали.

В восемь утра на улице появился первый азюлянт, если нас не считать. Он прошелся туда — сюда по двору. Мы почувствовали в нем соперника и напрягшись всем телом, стали в стойку, как гончие. Наблюдая за его действиями, стали медленно передвигаться к двери, из которой, по сведениям и должно было сойти на азюлянта счастье. Однако, мужик, покружившись по двору, смылся назад. Мы разочарованно скривили губы.

Если честно, то азарт, который загорается в любом русско-советском человеке при слове «очередь» и который поднял меня на подвиг в пять утра, заметно поутух. Сонливость и холод, на котором уже битый час толкались способствовали этому очень здорово.

Ближе к девяти часам мы отошли опять взять чая и, когда вернулись, были неподдельно ошарашены наглостью четырех бангладешцев, занявших наши первые места. Быстро пристроившись за ними, стали ждать. Подошли Леня с Юрой и еще пара турок. Я, уже двадцать раз проклявший себя за глупость, что встал в такую рань, подумал было, что на этом великая очередь и закончится, но через пять минут произошло чудо. Буквально за пару мгновений изо всех четырех выходов из здания, как муравьи из своих нор, кто шагом, а кто и бегом азюлянты ринулись в нашу сторону и сформировали очередь, человек в сто двадцать.