Его другая - Элла Александровна Савицкая

Да уж, наш преподаватель Ильин может похвастаться заслуженным первым местом по самому нудному ведению пары.

— Десять минут осталось. Потом можно будет кофе попить, — тихо отвечаю ему.

Саня сегодня вообще решил не приходить. Вероятно, слишком затянулись его ночные приключения, если даже на занятия забил.

— Угу. В кофейню напротив сходим? Не хочу тут толпиться в столовой.

— Я пас. Мне уйти нужно с оставшихся пар. Прикроешь?

— Да без проблем, — жмет плечами Дем, — а куда ты собрался?

— Надо решить один вопрос.

— Случилось что-то?

Случилось то, что пол утра я вместо того, чтобы учиться думаю о том, как будет Оля ночевать дома сегодня вечером.

— Ну так, — увиливаю от ответа.

— С Мариам? — просыпается сразу Демьян.

— Нет, с ней всё прекрасно.

— А. Ну ты же знаешь, если что говори.

Киваю, слегка стукнувшись своим плечом о его. Мы с Демьяном знакомы не так уж давно, но как-то быстро нашли общий язык. С Саней вот тоже. Эти двое всегда рядом, и потусоваться и кулаками помахать. Однажды выпал такой случай. На парковке возле университета меня чмошники зажали, человек пять. Хотели мобильный отжать и деньги. И хоть я неплохо владею боевыми искусствами, помощь от этих двоих пришла довольно быстро. Мы тогда даже толком не общались. Зато после того случая стали не разлей вода. И родители мои их приняли, как родных.

Со звонком собираю свои вещи и отправляюсь на остановку. Машину отец днем берет на работу, поэтому добираюсь на автобусе. По пути к месту назначения покупаю в магазине бутылку светлого пива. Думаю, оно пригодится, как нельзя кстати.

Подхожу к подъезду и на автомате вскидываю глаза на уже знакомые окна. Прохожу внутрь, поднимаюсь на седьмой этаж и вдавливаю палец в звонок. Несколько секунд ожидания не приносят результата, поэтому звоню ещё раз. На этот раз длительно, не отрывая пальца от кнопки. Давай же!

Спустя какое-то время внутри раздаётся шум и ругань. Ну вот, можешь когда хочешь! Пальца с кнопки не убираю, на случай, если передумает открывать.

— Хватит трезвонить! — дверь резко распахивается, и на пороге появляется отец Оли.

Помятый, заспанный. В той же самой одежде, что и ночью. Сощуренными глазами он смотрит на меня как на врага народа.

Только теперь я перестаю звонить и опускаю руку.

— Позвольте зайти? — вопрос чисто для проформы.

Не дожидаясь его разрешения, я прохожу мимо него в коридор.

— Э, парень, ты кто такой? — доносится вопросительно за спиной.

Значит, Оля была права. Он действительно ничего не помнит, иначе сейчас бы пытался привести в исполнения свои вчерашние угрозы.

— Сейчас расскажу. А ты проходи давай в кухню, поговорить надо.

Бровь мужика медленно ползет вверх, пока я снимаю с себя кроссовки и куртку.

— Я тебе что — батя, что ты со мной на ты обращаешься?

— Не дай Бог мне такого батю! Идём.

Осмотревшись, замечаю слева кухню и уверенно направляюсь туда. По шаркающим шагам понимаю, что хозяин квартиры плетется следом.

А кухня ничего так. Не из дешевых. Что там Оля говорила? Что он был отличным хирургом? Что ж, видно, что зарабатывал неплохо. Стенка довольно современная, стеклянный стол, большой холодильник. Так не живут семьи терапевтов.

Достаю из пакета бутылку пива и ставлю её на стол. Глаза мужчины тут же загораются, но прежде чем взять её, он с подозрением косится на меня.

— Это что?

— Это протрезветь. Чтобы ты внимательно услышал что я хочу сказать.

— Во-первых, перестань мне тыкать. А во-вторых, кто ты к чертовой матери такой, что заявляешься ко мне домой и говоришь мне что делать?!

— Меня Давид зовут. Я брат Мариам, подруги Оли.

Сощурившись, он внимательно пристреливается ко мне взглядом.

— И что?

— А то, что вчера я имел возможность подвести Олю вечером домой.

— Ольку? Это она с тобой что ли шашни крутит? — брезгливо морщит рот и опускается на стул. Достав из кармана поношенных спортивных штанов зажигалку, открывает бутылку.

— Ничего она не крутит. Мы просто знакомые, — наблюдаю за тем, как он отпивает из бутылки и блаженно выдыхает.

Блядь, даже смотреть противно. И видно же, что лицо у него аристократическое. Широкие скулы, большие глаза, волевой подбородок. Мужик, наверное, когда-то был довольно неплох собой. Пальцы вон длинные какие, только покрыты красными пятнами, вероятно в тех местах, где кожу пересаживали.

— И что? От меня тебе что нужно? — ставит бутылку на стол и складывает на груди руки.

— Тебя как зовут? Прости, Оля не называла имени.

— Виктор Борисович.

— Мм, так вот, Виктор Борисович, ты вообще помнишь, что у тебя дочери семнадцать лет?

— Ну..

— А ты видел её?

— В смысле? — быкует он.

— В прямом. Высокая, красивая, стройная. Характер правда, не подарок, но внешность такая, что можно слюной подавиться.

Оперевшись на столешницу, он резко встает и ступает ко мне.

— Ты сейчас к чему клонишь? Хочешь её?

Придурок …

— Её хотят твои дружки. Один точно. Тот, с которым ты вчера тут бухал, зная, что дочь придет домой.

— Что ты имеешь в виду?

— То, что говорю прямым текстом. Ты не видел, как он на неё смотрел, а я видел. В глазах голод, а изо рта слюни капают, как у бешеного пса. Так вот, пока ты тут захлебываешься в своем горе, таская к себе мужиков, твоя дочь боится прийти домой, потому что знает, что здесь её может ждать неизвестно что.

От одной мысли об этом меня снова крыть начинает.

Спесь с Борисовича уходит не сразу, но в голове явно что-то шевелится.

— Ты бред несешь. Он бы не стал.

— Он вчера её малышкой назвал.

— И что?

— А то, что никакая она ему нахрен не малышка! — рявкаю, стискивая кулаки. — Приди в себя, Виктор Борисович, и вспомни, что у тебя помимо Оли есть ещё одна дочь, которая растет видя тебя постоянно бухим. Что ты творишь с ними? Что они вспоминать будут, когда ты сдохнешь однажды, надравшись в хлам, или захлебнувшись собственной рвотой?

— Ты гонор убавь, — гаркает он, но я пришел сюда не за тем, чтобы что-то убавлять.

— Это ты давай убавляй свои страдания. Я в курсе того, что с тобой случилось. Да, это беда. Да, пережить тяжело. Но ты вон здоровый какой, возьмись за ум, работу можно найти другую, главное захотеть. Ты же топишь и себя и детей своих. А потом, если случится что-то, простишь себя, что по твоей вине произошло?

Тонкие губы Борисовича складываются в тонкую линию, и он выпрямляется.

— Что ты можешь знать?