Работорговец (Русские рабыни - 1) - Игорь Христофоров

-- У меня к Ольге дело, -- сымитировал блатного небрежно-презрительной манерой голоса Мезенцев. -- По старой дружбе...

Создание прохромало поближе, прожгло Мезенцева взглядом из выцветших влажных глаз, видневшихся в единственной щели платка, и с неожиданной грубостью ответило:

-- Врешь ты, милок. Чавой-то я такого дружбана за Ольгой не припомню...

-- А вы -- ее бабушка? -- совершенно забыв о блатном тоне, вежливо спросил Мезенцев.

-- А ты -- мент, -- вдруг прохрипела она с радостью. -- По харе вижу -- мент...

-- Ну почему же? -- густо покраснел он. -- Я -- морской пехотинец, офицер...

-- Дак у тебя, милок, на лбу написано, што ты -- мент, -- крякнула бабка и схватила прислоненную к лавке кочергу. -- А ну вали отседова, пес легавый! Чаво вынюхиваешь?! Ольку тебе надоть?! Сбегла Олька от вас, извергов, не найдете вы ее, не найдете! Унесло ее ветрушком в дальние края! -- и свободной от кочережки рукой скрутила маленькую сухонькую дульку.

-- Ладно врать-то! -- осадил ее Мезенцев, безразлично глядя на кулачок бабульки, из которого смешным червячком торчал большой палец. -Небось в доме прячешь?

-- А ты сунься! -- Дулька исчезла. Бабулька ухватила кочергу уже двумя руками и вызывающе занесла ее над головой. -- Я так ахну, что душа отлетит!

-- Ну, смотри, мать, -- огляделся по сторонам Мезенцев. Не очень-то ему хотелось, чтобы в его родном поселке хоть кто-то увидел эту сцену или услышал их дурацкий разговор. -- Не хочешь мне помочь -- хуже внучке сделаешь, -- и пошел дальше по улице, словно и не рвался он вовнутрь дома Забельской, а просто на секунду задержался у ее калитки.

-- Шоб ты сдох! -- кинула проклятие в спину бабка и грохнула кочережкой по металлическому уголку, скрепляющему по ободу калитку.

А Мезенцев дошел до проулка, завернул за брошенный кем-то и уже растерзанный, разворованный остов ЗИЛа-самосвала, вспрыгнул на ступеньку кабины, пригнулся и стал ждать, попеременно водя взглядом то по калитке, то по проулку.

Он ждал час, второй, третий. Сумерки загустели и превратились в плотную, иссиня-черную ночь. Все громче взбрехивали собаки, и все реже становились голоса по дворам. Только дикие горлицы, брошенная забава какого-нибудь загремевшего в колонию парня, точно так же, как в поселке "Пятой наклонной", все стонали и стонали: "Ху-удо нам! Ху-удо нам!" Понесло запахом горелой пластмассы, и Мезенцев даже без часов определил, что уже десятый час -- время, когда химзавод стравливает вредные газы. И тут же что-то темное отделилось от калитки Забельских.

Мезенцев впервые в жизни пожалел, что он -- не вор. Утащил бы перед отъездом из морпеха прибор ночного видения с танка -- все бы сейчас наблюдал как на ладони. А так приходилось до того напрягать глаза, что заныли они, иголочками кольнуло изнутри в зрачки.

Черный сгусток проплыл по дальнему краю улицы, смешно ширкая по грязи огромными галошами. Судя по росту, это все же была бабка. Мезенцев не дыша сошел с подножки ЗИЛа, сделал тихий, пружинящий шаг к углу, чтобы не упустить уплывающий вниз по улице сгусток, и вдруг, охнув от резкой боли, упал лицом в грязь, в черноту, в бессознательность, где уже не было ни улицы, ни ЗИЛа, ни странной бабки.

8

Из-за пустого стола поднялся высоченный, под два метра, милиционер в черной куртке из кожзаменителя. На погончиках сиротливо сидело по две алюминиевые лейтенантские звездочки.

-- Шкворец. Грыгорь Казимирыч, -- протянул он навстречу лопату-ладонь.

-- Мезенцев, -- представился вошедший и чуть не вскрикнул от слесарных тисков рукопожатия.

-- А шо у тебя с башкой? -- как из пустой бочки прогудел Шкворец, старательно выговаривая "шо" вместо "что". -- Шоб я сдох, но ты уже где-то в деле побывал! Точно?

Мезенцев потрогал бинт на голове, и от прикосновения к нему боль в затылке почему-то стала еще сильнее. Может, этим прикосновением он еще раз напомнил себе о вчерашнем вечере.

Очнулся он в травматологии, очнулся от вонючего, противного, едкого нашатыря. Но стоило нашатырю исчезнуть вместе с ваткой, как в голову ударил еще более вонючий, противный и едкий запах сивухи. Запах шел от маленького мужичка в черной шахтерской фуфайке. Оказалось, что именно этот мужичок, шедший со смены в забое, нашел его во втором часу ночи возле того ЗИЛа и приволок на своем горбу в травматологию. Сонный молоденький врач привел Мезенцева в сознание, забинтовал голову, сказав, что ничего страшного нет, кроме легкого сотрясения и шишки с небольшим рассечением кожи, а потом раздраженно добавил, что с такой ерундой в травматологию вообще можно было и не соваться.

Мезенцев ничего не ответил. Он сухо пожал руку врачу и ушел из травмапункта. С шахтером расстались уже на улице. Тот предложил зайти к нему в гости, но жил он в таком дальнем, таком бандитском углу поселка, куда Мезенцев не забегал даже пацаненком.

-- А зря, -- ответил на его отказ шахтер. -- У меня дома самогона литров пять и свежина свиная -- недавно кабана заколол. Пошли, а то, боюсь, через пару дней уже свежины не будет. Продадим. Надо ж откуда-то деньги добыть. Ни мне, ни жене уже по три месяца ничего не платят, хоть и вкалываем, что проклятые... А еще... вот: невидаль бы повидал! У меня сосед не дом, а прямо замок отстроил! Ну, как в сказке! Такие башни, такая кладка! Мне, чтобы такую домину отгрохать, сто жизней шахтерских прожить надо!

-- Коммерсант? -- сморщившись от боли в затылке, спросил Мезенцев и тут же вспомнил замок, строящийся Пеклушиным.

-- Не-а, -- шепотом сказал шахтер, привстал на цыпочках к уху Мезенцева и под отрыжку обдал его перегаром: -- Ы-ык!.. Маф-фиози он... Вот кто!..

Расставшись с шахтером, он испытал облегчение, словно голове, которой явно досталось от кого-то, не хотелось видеть никого. А вот теперь в опорном пункте требовалось не просто видеть, а еще и беседовать с коллегой, соседом-участковым.

-- Я упал... Поскользнулся и упал, -- соврал он. -- На что-то железное... Затылком...

-- Понятно, -- кашлянул в кулак Шкворец. -- У нас работка вообще склизкая... Не углядел чего -- сразу поскользнешься. Пошли, твой кабинет покажу!

Он завел Мезенцева в крохотную комнатенку. Обставлена она была со спартанской скромностью: двухтумбовый стол, плаха которого по кругу вся была ободрана так, словно здесь каждый день кошки всего поселка точили когти, покосившийся двухстворчатый шкаф, буро-красный сейф с двумя отделениями и стул с засаленной светло-коричневой обивкой.

-- Г-гарные хоромы! -- по-своему оценил их Шкворец. -- У меня такого сразу не было. Я ж с Украины родом. По папе -- поляк, по маме -- украинец. Короче, полуукраинец. Или полуполяк. В общем, без бутылки не разберешь. Сюда ого-го когда на заробиткы приехал, на шахту. Да вместо шахты попал в милицию. С рядового до... -- уважительно скосил глаза на свой погон. -- Ты не смотри, шо я токо лейтенант. Я в своем деле -- как генерал-лейтенант. Могу сутки на вулыцю не выползать, а обстановку на участке знать як свои пять пальцев, -- растопырил он перед собой то ли пальцы, то ли сардельки: во всяком случае, по размеру -- одно и то же.

Мезенцев распахнул дверцы шкафа и охнул, даже забыв о боли в затылке. На всех полках густо-прегусто стояли бутылки из-под водки, вина, пива, шампанского, ликеров и даже несколько опорожненных флаконов "Тройного".

-- Пушнина, -- по-местному обозвал пустую тару Шкворец. -- Можно в магазин сдать. Твой предшественник оставил, царство ему небесное!.. Сгорел от нее, проклятой, -- показал он пальцем почему-то лишь на этикетку водки.

-- Давно?

-- С полгода, -- вяло ответил Шкворец и поймал удивленный взгляд Мезенцева. -- Он як помер, так мы кабинет и не открывали... А шо тут робыты? Делов он не вел, бумажки не збырав... Работа у нас такая: соблазнов много. Грошы сують, бывает, шо и крупные. То лоточники, то барыги какие -не все удерживаются...

-- Значит, списка жильцов на участке он не вел? -- сразу все понял Мезенцев и даже не стал выдвигать ящики стола. Скорее всего, в них тоже лежали пустые бутылки.

-- Яки там списки?! -- грохнул басом Шкворец так, что, наверное, в квартире наверху стены дрогнули. -- И в мэнэ йих нэмае! Если шо надо -- в домоуправление можно сходить. Главное: подучетный элемент знать!

-- А кто это? -- заставила боль опять сморщиться Мезенцева.

-- Ну, зэки бывшие...

-- И много их?

-- У тебя? -- Шкворец перевел взгляд на окно, словно мысленно строил всех бывших зэков во дворе и все никак не мог сосчитать. -- Да человек двадцать будет. Но они разные: кто потише, а кто и побуянить здоров. Беднота в основном, шо говорится.

-- А Пеклушин? -- ненароком вырвалось у Мезенцева.

-- Константин Олегович?! -- опять так шарахнул басом Шкворец, что и сквозь стены до химчистки вполне могло долететь. -- Да вы шо! Он в жизни не сидел! При той власти, -- показал он сквозь окно на выцветший металлический стенд "Наша цель -- коммунизм!", -- он большим человеком був и при этой, -почему-то ткнул пальцем в направлении сейфа, -- величина... А вот в охранниках у него один из сидевших есть. По двести шестой -- за хулиганство. И то по глупости, по-пацанячьи. А так он хлопец ничего, токо трусоват.