Метрополис - Теа фон Харбоу

Фредер перегнулся через парапет – вот-вот рухнет в бездну. Цифры слепили его. Он взмахнул рукой, словно желая заслонить их или стереть.

Они погасли. И яркая рамка тоже погасла. Дом теперь стоял мрачный, лишь до половины омытый сиянием белой улицы. А над крышей его вдруг разверзлось грозовое небо, которое словно бы с треском вспарывали молнии.

В тусклом свете там стоял человек…

Фредер отпрянул от парапета. Поднял ладони ко рту. Посмотрел направо, налево, вскинул руки над головой. Потом резко отвернулся, будто по велению стихии, вбежал в дом, промчался через комнату, замер…

Осторожность… надо соблюдать осторожность…

Он задумался. Стиснул руками голову. Найдется ли среди его слуг хоть один-единственный, в ком можно не сомневаться, кто не выдаст его Тощему?

Опять проблема… ах, кругом проблемы!

Но у него не было иного выхода, кроме прыжка в бездну, к которому в итоге сводится любое испытание доверия.

Он бы с удовольствием выключил лампы в своей комнате, но не рискнул, ведь до сих пор не выносил мрака вокруг. Заметался по комнате. Чувствовал пот на лбу и дрожь во всех суставах. Не мог измерить утекающее время. В ушах водопадом гремела кровь. Первая молния чиркнула над Метрополисом, и, смягчая запоздалый громовой раскат, зашумел долгожданный дождь. Плеск ливня заглушил звук открывающейся двери. Когда Фредер обернулся, посреди комнаты стоял Иосафат.

Они шагнули навстречу друг другу, словно их подтолкнули. Но на полпути оба остановились, глаза в глаза, и на лице у каждого читался один и тот же тревожный вопрос: «Где ты был все это время? В каком аду побывал?»

Фредер опомнился первым. С лихорадочной поспешностью схватил друга за плечо.

– Садись! – сказал он обычным глухим голосом, в котором сквозила болезненная сухость гари. Сел рядом, не снимая ладони с плеча Иосафата. – Ты ждал меня… и тщетно… Я не мог прислать весточки. Прости!

– Мне нечего вам прощать, господин Фредер, – едва внятно отвечал Иосафат. – Я не ждал вас… Тем вечером, когда должен был вас ждать, я был далеко-далеко от Метрополиса и от вас…

Фредер смотрел на него с ожиданием.

– Я вас предал, господин Фредер, – сказал Иосафат.

Фредер улыбнулся, но взгляд Иосафата стер улыбку.

– Я вас предал, господин Фредер, – повторил тот. – Ко мне пришел Тощий… Предложил много денег… Сперва я еще смеялся. Бросил их ему в лицо. Но потом он выложил на стол листок с подписью вашего отца… Поверьте, господин Фредер: на деньги я бы не польстился. Нет такой суммы, за какую я бы вас продал… Но когда я увидел подпись вашего отца… Я и тогда еще боролся. С радостью придушил бы Тощего. Но у меня уже не было сил… «Иох Фредерсен» – стояло на листке… Сил у меня больше не осталось…

– Понимаю, – пробормотал сын Иоха Фредерсена.

– Спасибо… Я должен был уехать из Метрополиса… далеко, очень далеко… Улетел на самолете… Пилот был незнакомый. Мы все время летели вслед за солнцем. Солнце клонилось к закату. И тут в мою пустую голову пришла мысль, что настало время, когда я обещал вас встретить. Вы придете и не застанете меня… Я хотел вернуться. Просил пилота. Он отказал. Силой уносил меня все дальше и дальше от Метрополиса. Упрямый, каким бывает только тот, кто знает: за ним воля Иоха Фредерсена. Я и просил, и угрожал. Все напрасно. И тогда я проломил ему голову его же инструментом.

Пальцы Фредера, до сих пор лежавшие на плече Иосафата, чуть сжались, но тотчас расслабились.

– Потом я выпрыгнул из самолета и очутился в такой дали от Метрополиса, что молоденькая батрачка, подобравшая меня в поле, даже дороги к великому городу не могла указать… Придя сюда, я не нашел весточки от вас, только узнал, что вы больны…

Он осекся, молча глядя на Фредера.

– Я не болен, – сказал Фредер, глядя в пространство перед собой. Убрал пальцы с плеча Иосафата, наклонился вперед, заложил руки за голову. Заговорил в пустоту… – Ты, Иосафат, наверно, думаешь, что я сошел с ума?

– Нет.

– Но я не иначе как сошел с ума. – Фредер так съежился, что казалось, будто на его месте сидит перепуганный мальчонка. Голос его стал вдруг высоким, тонким, у Иосафата даже слезы на глазах выступили.

Иосафат протянул руку, нащупал плечо Фредера. Обхватил ладонью затылок юноши, мягко притянул к себе и замер.

– Говорите же, говорите, господин Фредер! – воскликнул он. – Вряд ли для меня найдется много неодолимого, после того как я, будто с небес на землю, выпрыгнул из самолета, ведомого мертвецом. Вдобавок, – продолжал он уже тише, – за одну-единственную ночь я постиг, что можно вынести очень многое, если рядом с тобой человек, который стоит на страже, не задает вопросов, просто находится рядом.

– Я сошел с ума, Иосафат, – сказал Фредер. – Но… не знаю, утешение ли это… не я один…

Иосафат молчал. Терпеливая рука неподвижно лежала на плече Фредера.

И внезапно, словно душа его переполнилась, как чаша, потеряла равновесие, опрокинулась и выплеснула свое содержимое, Фредер заговорил. Рассказал другу историю Марии, с минуты первой встречи в «Клубе сыновей» до новой встречи глубоко под землей, в городе мертвых, рассказал об ожидании в Соборе, о событиях в доме Ротванга, о тщетных поисках, об отрицательном ответе на квартире Марии… до той минуты, когда ради нее готов был убить родного отца… нет, не ради нее, ради существа, которого вообще не было, оно ему только померещилось…

Это ли не сумасшествие?!.

– Обман чувств, господин Фредер…

– Обман чувств? Я расскажу тебе про обман чувств еще больше, Иосафат, только не думай, что я в горячке или мысли у меня спутаны. Я правда хотел убить родного отца… И не по моей вине отцеубийство не удалось… Но с тех пор, Иосафат, я уже не человек… Я – создание, у которого нет ни рук, ни ног, да, пожалуй, и головы. Голова тут лишь затем, чтобы я без конца думал: я хотел убить родного отца. Как по-твоему, смогу я когда-нибудь избавиться от этого ада?! Никогда, Иосафат. Никогда, во веки веков никогда. Ночами я слышал, как отец расхаживает в соседней комнате, взад-вперед. Я лежал на дне глубокой черной шахты, но мысли мои, как прикованные, следовали шагам отца. Что за ужас явился в мир, раз такое может происходить? На небе явилась комета, сводящая человечество с ума? Грядет новая чума или антихрист? Или конец света? Несуществующая женщина встает меж отцом и сыном, подстрекает сына к отцеубийству… Быть может, мой разум в те часы просто перегорел… Потом ко мне пришел отец…

Он запнулся, исхудалые руки сплелись во влажных волосах.

– Ты знаешь моего отца. Многие в великом Метрополисе думают, что Иох Фредерсен не человек, ведь он вроде как не нуждается в еде и питье и спит, когда хочет, а большей частью не хочет… Они называют его мозгом Метрополиса, и если страх в самом деле исток всех религий, мозг великого Метрополиса вправду близок к тому, чтобы стать божеством… Этот человек, мой отец, подошел к моей постели… Шел на цыпочках, Иосафат. Склонился надо мной, задержал дыхание… Я крепко зажмурил глаза. Лежал тихо-тихо, и мне казалось, отец не может не слышать плач моей души. В этот миг я любил его больше всех на свете. Но глаз открыть не мог, хоть умри. Чувствовал,