Искатель, 1996 №6 - Виктор Алексеевич Пронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Разберемся, — пробормотал Пафнутьев. — Искреннее раскаяние, помощь в поисках родителей ребенка… Это тебе помогло бы.
— Вы не найдете родителей.
— Почему?
— Их нет.
— В каком смысле? — насторожился Пафнутьев, опять остро почувствовав второй смысл в словах Самохина. — Они умерли? Их убили?
— Они живы… Может быть, и живы… Но их нет.
— А ты не хочешь выразиться понятнее?
— Может быть, потом. Сейчас не могу.
— Как знаешь.
Неожиданно резко зазвонил телефон. Звонил Шаланда.
— Паша? — спросил он. — Все еще на службе?
— А ты, Шаланда, почему домой не идешь? Не любишь дома бывать? Службу полюбил? Или опасаешься чего-нибудь?
Признавайся, Шаланда? — у Пафнутьева не было серьезных оснований для подобных слов, но он чувствовал перемены в Шаланде, и что-то подсказывало ему, что сейчас попал в цель.
— Много вопросов, Паша. А у меня к тебе один… Только что по телевизору сказали про ребенка… С твоей подачи?
— Да.
— А этот идиот Самохин у тебя?
— Вот он, передо мной.
— Береги его, Паша, — и Шаланда положил трубку.
Пафнутьев почувствовал, как несколько раз тяжело дрогнуло его сердце. «Как бы ни влип Шаланда, но он продолжает оставаться твоим другом», — проговорил Пафнутьев про себя. Он тебя предупредил, чтоб ты берег старика? Предупредил. Ты его не уберег. Теперь он говорит открытым текстом — береги Самохина. От кого беречь? Ему тоже угрожает опасность? Но откуда это известно Шаланде? Хорошо, там «Фокус», там квартиры, старик с двумя малиновыми трупами и рукой в холодильнике… А здесь сантехник решил на опохмелку достать денег несколько необычным путем — ребеночка продать в центре города…
— Значит, так, — неожиданно заговорил Самохин. — Я пошутил.
— Да? — удивился Пафнутьев. — Скажи, пожалуйста, в чем заключается твоя шутка?
— Я не продавал ребенка. Пошутил. Мне было интересно, как люди отнесутся… Вот я и того… проверил. А вы, не разобравшись, надели наручники и притащили сюда… Это беззаконие. Отдайте мне моего ребенка.
— Так, — крякнул Пафнутьев от столь резкого поворота. — Ты что же, отец этой девочки?
— Опекун, — помолчав, ответил Самохин.
— Есть документы?
— Нет, я на общественных началах. Из сострадания и жалости решил взять опекунство над ребенком. Может быть, моя шутка неудачная, ну что ж… Виноват. С юмором у меня всегда были накладки. Сколько сейчас дают за глупые шутки?
— Так, — повторил Пафнутьев в полной растерянности. — Так… Как же нам с тобой быть-то?
— Я же говорю… Верните мне сироту, отпустите с ней на свободу. А водку, которую вручили возле универмага, можете оставить себе. Пейте на здоровье, — произнес Самохин с обидой.
— Хорошо, — Пафнутьев поднялся, приняв наконец решение. — Пусть будет по-твоему. Разбираться будем утром. А сейчас отвезу я тебя на ночевку в одно место. Пошли, — и он, распахнув дверь кабинета, выпустил Самохина в коридор. Машина с водителем была во дворе, и уже через пять минут он вталкивал Самохина в кабинет Шаланды.
— Принимай пополнение, Шаланда! — весело сказал Пафнутьев. — Его зовут Самохин Михаил Михайлович. Девочками торгует.
— Я знал, что ты его сюда притащишь. — вздохнул Шаланда, даже не взглянув на Самохина.
— Откуда? — удивился Пафнутьев — Я сам этого не знал!
— Я так подумал… В чем будет самая большая пакость от Пафнутьева, что он может сделать такого, чтобы испортить мне жизнь? И ответил себе… Он притащит этого алкаша ко мне… И только я так подумал, распахивается дверь и вваливается хмырь в наручниках… — Шаланда устало развел руками, с укором посмотрел на Пафнутьева. — Хоть позвонил бы… Дал бы время смыться.
— Поэтому и не позвонил. Не хочешь задать ему несколько вопросов? Может быть, тебя что-то интересует?
— Ни единого вопроса у меня к нему нет.
— Почему? — простодушно улыбнулся Пафнутьев.
— Жить хочу, Паша. Единственная причина — хочется жить.
— Ты хочешь сказать, что над нами кружится опасность?
— Она не кружится, Паша. Она уже пикирует, — Шаланда быстро взглянул на Пафнутьева и тут же опустил глаза. — Оставляй этого типа. Здесь он будет целее. Пока он у меня, его жизни ничто не угрожает. Но завтра с утра надо его куда-то определять.
— Определим. А пока запри на пару замков.
— А перед этим не забудьте в туалет сводить, — добавил Самохин, молча сидевший у стены.
— Сводим, — кивнул Шаланда.
Пафнутьев застал Вику в полной растерянности. Девочка лежала на диване, запеленутая в новые уже простынки, которые Вика сделала, разорвав две большие наволочки. Не раздеваясь, он прошел в комнату, убедился, что жена на месте, девочка жива — и облегченно перевел дух. После загадочных предупреждений Шаланды Пафнутьев стал всего опасаться.
— Паша, она спит, — сказала Вика, когда Пафнутьев, раздевшись в прихожей, снова вернулся в комнату.
— Это прекрасно!
— И ни разу не просыпалась, Паша… Это ненормально… Она уже намочила под себя, но даже после этого не проснулась.
— Значит, крепкий, здоровый ребенок, — Пафнутьев не желал проникаться какими-то невнятными опасениями Вики. — Значит, есть надежда, что и у нас с тобой сон будет здоровым, крепким, целебным. А завтра утром отнесем в роддом. Там у них есть отделение брошенных детей, пусть решают.
— Думаешь, стоит?
— А мы не имеем права поступить иначе.
— Знаешь, Паша… Странный какой-то ребенок… То, что она спит уже несколько часов, не просыпаясь… Ладно. Дело в другом. Это не домашний ребенок, Паша. Тот алкаш взял его где-то в другом месте, не дома, не у матери.
— Почему ты так решила?
— Девочка во всем казенном… Смотри, в чем она была… На простынках, на пеленках больничные штампы, в одеяло вшит лоскуток, которым обычно помечают солдатские вещи… Дома детей иначе одевают… Что-то голубенькое, розовенькое, какие-то кружевца, носочки… Здесь ничего этого нет. Она как из казармы…
— Тогда родители и в самом деле могут не позвонить, — Пафнутьев подошел к вороху белья, которое было на девочке, приподнял за уголок одну пеленку, вторую, всмотрелся в белый лоскут, вшитый в самый угол синего спецовочного одеяла, но ни единой буквы разобрать ему не удалось — лоскут был каким-то выжженным, видимо, стиральными порошками, химическими травлениями…
Девочка проспала всю ночь, так ни разу и не проснувшись. И всю ночь над ней стояла, сидела рядом, ходила вокруг Вика, понимая, что происходит нечто из ряда вон. Время от времени к ним подходил заспанный Пафнутьев. Постояв так и не проронив ни слова, уходил в спальню.
А утром так же молча выпив чашку крепкого чая с соленым сыром, он побрился, оделся, вошел в комнату.
— Все, — сказал он. — Хватит. Упаковывай это существо и поехали. И так много времени потеряли.
— Куда? — вскинулась Вика.
— К Овсову, —
