Неизвестный Нью-Йорк. История. Легенды. Предания - Вадим Бурлак

Пещерка была настолько мала, что и одному человеку трудно развернуться. Но куда подевался зверь? Ведь следы вели только сюда, и другого выхода не было.

Не стал Аркан долго размышлять: сказалась усталость. Он присел, отрезал несколько кусочков мяса косули и, почти не разжевывая, проглотил их. Потом прикоснулся спиной к стене и задремал.

Разбудил его солнечный свет. Лучи проникали в пещерку и освещали теперь каждую ее пядь. Следов пребывания здесь росомахи Аркан не заметил. Не было привычных для лежки этого зверя ни сухих мхов и трав, ни веток ели и пихты. Зато увидел он россыпь мелких темно-серых и желто-коричневых камушков. Сам не зная, зачем-то пошевелил их и вдруг отдернул от неожиданности руку.

В россыпи будто вспыхнул синий огонек. Аркан подумал, что именно таким светом сверкали глаза росомахи.

Он схватил необычный камушек и поднес к глазам. И хотя Аркан не разбирался в самоцветах, сразу понял, что отыскал драгоценность. На всякий случай он перебрал россыпь, но ничего подобного ему больше не попалось.

А спустя некоторое время пошла молва по воровским малинам от Урала до Москвы, от Питера до Одессы о прозорливости старого вора Петра, о предвестнице фарта росомахе, о счастливом побеге и находке Аркана. Знатоки самоцветов, которым он показал камень, однозначно заявили: это сапфир, причем самого замечательного качества.

Неизвестен дальнейший путь синего самоцвета, найденного беглым вором. Может, кто-то и знал, в чьих руках побывал его драгоценный камень, да помалкивал. Поговаривали, что сам Аркан бежал в Америку.

Путь от Сибири до Нью-Йорка

Иван Позыков не только поведал историю сапфира, но и познакомил меня в Нью-Йорке с одним американским коллекционером самоцветов.

— Он тоже из русских, но об этом не всякому говорит, — доверительно сообщил Позыков. — Уж не знаю, почему мой земляк скрывает свое происхождение.

Наша беседа с нью-йоркским коллекционером коснулась драгоценностей, вывезенных за рубеж из России после революции и Гражданской войны.

Девяностолетний хозяин дома с гордостью открыл передо мной старинную сафьяновую коробочку. В ней на золотистом бархате лежал прекрасный синий самоцвет.

Его владелец улыбнулся и даже восторженно прочел вслух строки из Данте Алегьери:

Отрадный цвет восточного сапфира,Накопленный в воздушной вышине,Прозрачный вплоть до первой тверди мира,Опять мне очи упоил вполне…

— Где же добыли это чудо: в Индокитае, на Цейлоне? — поинтересовался я.

— Нет, в России, на Урале, — сообщил владелец, и во взгляде его появилось ностальгическое выражение.

А Иван Позыков почему-то весело подмигнул мне, словно утаил секрет и хочет, чтобы я сам его разгадал.

— А разве у нас там есть сапфиры? — удивился я.

— Редко, но встречаются, — пояснил мне хозяин дома и тут же добавил. — У этого самоцвета странное название — «Ночь росомахи».

— Действительно, странное… — согласился я. — То ли дело экзотические и загадочные имена знаменитых драгоценных камней: «Кох-и-Нор», «Регент», «Шах-Акбар», «Тадж-е-Мах», «Звезда Востока», «Полярная»…

Внезапно я прервал себя на полуслове. Вспомнил рассказ Ивана Позыкова о давнем, удачном побеге зэка по кличке «Аркан» и о самоцвете, которым якобы одарила его росомаха.

Неужели это все было на самом деле, и передо мной — сапфир, найденный тем самым Арканом? А хозяин дома?..

Я пристально взглянул на старика.

Коллекционер поспешно отвел глаза в сторону.

Я еще раз посмотрел на драгоценный камень, и мне показалось: увидел синее ночное небо Севера, а оттуда — пристальный взгляд росомахи.

Что ж, не зря говорится: «Нью-Йорк богат на удивительные встречи…»

Синяя метка

Мы брали корабли на абордаж,Сметая экипаж,Мы оставляли уйму вдов,А также и сирот.Мы никого не брали в плен,Так капитан велел.Любил он часто повторять:«У мертвых меньше дел».За нами гнались по пятамБольшие корабли,Но с нашим парусником ничегоПоделать не могли.Мы уходили от погонь —Исчез наш в море след.Не достигал нас их огоньДовольно много лет.Но вот однажды как на грех,Нарвались на линкор.Пытались от него удрать,Но метким выстрелом бизань,Как бритвой срезал он.«Готовься к бою!» — капитанПоследний дал приказ.Мы дрались бешено — в кровиВся палуба была,По морю долго полосаКровавая плыла.Погиб наш славный капитанИ с ним десятков пять.Лишь после этого сумелНас в плен противник взять…

Счастливая гавань

Может показаться странным, что один из богатейших городов мира Нью-Йорк намного отстает по количеству кладов от таких знаменитых городов, как Москва, Рим, Мадрид, Париж, Прага… Отчасти, на это повлиял более юный возраст Нью-Йорка. К тому же, когда он был основан, в Европе уже процветала банковская система.

Зачем зарывать сокровища в землю, замуровывать в стены домов или прятать на чердаках? Ведь добро можно выгодно вложить в солидный банк-Большинство состоятельных жителей Нью-Йорка так и поступали еще с XVII — XVIII веков. И все же находились те, кто оберегал свое добро по старинке. Среди подобных консерваторов было немало пиратов.

Просоленные морем и кровью души тянулись иногда в спокойную гавань, где много людей, веселья, выпивки и еды, где красотки умеют ценить блеск золота и драгоценных камней.

Морские разбойники Атлантики считали Нью-Йорк счастливой гаванью. В XVIII столетии прибывших сюда тайком пиратов редко раскрывали и арестовывали. В этом городе они прятали сокровища, приобретали земельные участки и недвижимость, делали вклады в банки, закупали провиант и оружие, залечивали раны.

В тавернах Нью-Йорка джентльмены удачи вербовали моряков и получали нужную информацию обо всем, что творится на просторах Атлантики.

— Хоть Нью-Йорк и холоден как плавник дохлой акулы, зато горячие парни морей могут здесь разогреться виски и девчонками, славно провести время, отдохнуть после кровавых, шальных похождений. А еще в этом холоде прекрасно сохраняются золото, драгоценные камушки и деньги, — говорили в XVIII веке пираты о Нью-Йорке.

И в те времена многие считали, что город в устье реки Гудзон хоть не богат на клады, зато по количеству драм и преступлений, связанных с драгоценностями, обгоняет любые порты мира.

Нравы и традиции джентльменов удачи

О них написано немало. Еще в 1678 году в амстердамском издательстве Яна тен Хорна была выпущена книга «Пираты Америки». На ее титульном листе сообщалось, что эту книгу «Писал А.О. Эксквемелин, который волею судеб был участником всех пиратских походов».

За три с лишним столетия, книга «Пираты Америки» выдержала более пятидесяти изданий на двенадцати языках. Но до сих пор идут споры: кто на самом деле является ее автором? Книга стала самым значимым описанием обычаев и нравов «джентльменов удачи» Атлантики XVII столетия.

«Каждый из пиратов, собираясь идти в море, делал то, что считали нужным его товарищи по плаванию.

Когда все было готово, пираты собирались в условном месте и поднимались на корабль. У каждого был необходимый запас свинца, пороха и ружей. Отчалив от берега, они обычно начинали совещаться, где лучше запастись провиантом. При этом речь шла прежде всего о мясе. Пираты во время плавания в сущности питаются одной только говядиной…

Капитан корабля обязан есть ту же пишу, что и вся его команда, до юнги включительно. Если команда желает уважить своего капитана, то ему готовят какое-либо особое блюдо и подают капитану за общий стол.

…Пираты обсуждают, куда держать путь и на кого нападать.

При этом они заключают особое соглашение, которое называется шасс-парти. В нем указывается, какую долю получают капитан и команда корабля.

…Собрав захваченную добычу, должно прежде всего выделить долю егерю (как правило, двести реалов), а затем вознаграждение плотнику, принимавшему участие в снаряжении корабля; плотнику обычно выплачивают сто или сто пятьдесят реалов, и суммы эти вручаются после возвращения из похода.

Затем следует доля лекаря (на больших кораблях ему выделяют на медикаменты двести или двести пятьдесят реалов). Из оставшейся суммы выделяют деньги на возмещение ущерба раненым. По особым условиям обычно полагается: потерявшему какую-либо конечность — за правую руку — шестьсот реалов или шесть рабов, за левую — пятьсот реалов или пять рабов; за правую ногу — пятьсот реалов или пять рабов, за левую — четыреста реалов или четыре раба… За огнестрельную рану на теле полагается пятьсот реалов или пять рабов.