«Письма Высоцкого» и другие репортажи на радио «Свобода» - Игорь Кохановский

Итак, верхний слой, который от имени партии правит страной, то есть Политбюро, при нашем недопонимании этого факта может ввергнуть страну в пучину гражданской войны? Я правильно понял уважаемого политолога? Что вы скажете на это?

— Как говорится, надейся на лучшее, но будь готов и к худшему. Безумцы не остановятся перед новым 37-м годом, террором И гражданской войной. А реалисты попробуют «красиво» решить ситуацию в стране, без ввержения ее в гражданскую войну. К примеру, за часть золотого запаса закупаются товары массового спроса И насыщается рынок. И объявляют, что решение это приняло Политбюро. Это сейчас в силах партии — погасить недовольство и снова вознестись на пьедестал. Больше сейчас никто не способен принять такое решение, потому что партия все еще у власти. А гражданская война — самоубийство. Она стала бы агонией режима. Сейчас у Политбюро еще есть шанс «красиво» выйти из игры.'

— И последний вопрос. Недавно в «Комсомолке» ректору Московской высшей партийной школы Вячеславу Шестаковскому был задан такой вопрос: «Скажите, пожалуйста, если в будущем — ну, всякое может быть — состоится что-то наподобие общественного суда над партией за деформацию социализма, за коррупцию, за экономическую разруху, за репрессии — вы бы разделили ответственность партии за все это?» То есть гипотетическая возможность общественного суда над партией уже, что называется, носится в воздухе. Как вы думаете, состоится ли когда-нибудь подобный суд?

— Помните, в начале нашего разговора я сказал, что партия — это масса людей, для которых все, что происходит сейчас с КПСС, является личной болью, личной травмой, личным горем. Суд над партией — это значит суд над всеми: и над теми, кто уже ушел из нее навсегда, в том числе и через застенки ушел, и через окопы…

— Но судить ведь будут верхушку партии, ее идеологов и палачей…

— Но чей суд: остальной партии над своим руководством или народа? Вероятно, все-таки всего народа. Реально ли это сегодня? Нет. Говорить об этом можно, но это лишь предпосылки на будущее. «Суд» и «законность» близнецы-братья. «Народный суд», «суд общественности» нас уже не устроит. Когда судят за геноцид, это не суд общественности, это реальный суд. А коли так, то мы к нему должны подходить с позиций законности. Значит, если говорить о суде как о чисто юридической акции, то сначала мы должны сформулировать обвинение, определить состав преступления, сроки этого преступления… Пока что это вряд ли возможно.

А что касается суда общественности — он начался и его не остановишь. Суд истории еще грядет, но часы уже пущены. Выход из партии — это уже суд. Каждый должен спросить с себя. Я, например, полностью считаю себя виновным за конформизм. Дальше разговоров на кухне и на семинарах я не шел. Хотя я вот сейчас понимаю, что можно было и нужно было бороться…

— То есть уходить в диссиденты?

— Да, надо было… По собственной инерции не вышел на людей, с которыми можно было объединить усилия… Главная моя вина — не членство в партии, а непротивление тому злу, которое она несла.

Осознание боли, греха, ошибки, осознание и покаяние непременно ведут к очищению. Осознаем же, каждый своей мерой, пусть не виновность, пусть соучастие во лжи, в которую нас втянули. И не только уясним себе это, но попытаемся заново, на нравственной основе, возводить основы бытия, потому что руины уже не поднять, — тогда и только тогда мы возродимся.

«Контуры перестройки» июнь 1990

Чтение девятое. ОТЕЦ И СЫН

Из цикла «Руины»

Памяти Ю. К.

Как слабый свет свечив сгустившейся ночи,ребенка взгляд невинный.Как давит эта ночь,как трудно превозмочьее напор лавинный.Погрязшая во лжи,как в сделках — торгаши,калеча детям души,она тиха, как стон,за скрытностью оконне слышимый снаружи.Бесчестья вязкий мракужасен, как бардак.И как невыносимооднажды осознать,что надо выпускатьв такую темень сына.Вот главная из дум,что жжет отцовский умтревогою глубинной,когда молчит в ночи,как слабый свет свечи,ребенка взгляд невинный.Найдет ли он в отце(как тот в его лице)опору в век кромешный —единственный просвет,чтоб жизнь ввести в сюжетуже небезутешный?Но иногда отца,трудягу-мудреца,так мрак берет за глотку,что он, впадая в бред,взгляд сына, словно свет,теряя,глушит водку.И этим сам себя,спасая и губя,он гонит в край пустынный,где не взойдет в ночи,как слабый свет свечи,ребенка взгляд невинный.

1988

Репортаж десятый. ПИСАТЕЛИ И ПОЛИТИКА

(Размышления во время XXVIII съезда КПСС)

Побывавший недавно в нашей стране писатель Владимир Максимов на встрече со студентами МГУ высказал мысль, которая при всей своей простоте объясняет очень многое из происходящего сегодня в нашем обществе. А сказал он всего-навсего, что на Западе давным-давно знают и о чем нашему широкому читателю становится известно только сегодня. Конечно, немало и тех, кому был доступен «тамиздат» или кого желание докопаться до основ побуждало и в наших зашторенных условиях находить правдивую информацию. Такие (к ним отношу и себя), читая на страницах сегодняшней отечественной печати, скажем, очерки философа Александра Ципко «Почему заблудился призрак?», или очерки Бориса Васильева «Любить Россию в непогоду» и ответ на них в журнале «Даугава», иди слушая острые выступления народных депутатов России, наверное, удовлетворенно вздыхая, восклицают: «Ну, наконец-то!» И закрадывается робкая радужная надежда, что вот теперь-то уж люди прочтут, услышат, поймут, что с ними произошло, поймут, как долго и беззастенчиво их оболванивали, и не захотят больше такого. Нас ведь и сейчас пусть не так бездарно, как раньше, но все-таки обманывают.

Но вот парадокс. Многие не хотят остановить столь любезную для их мозгов процедуру, явно не представляя, как жить без нее. Им все едино, что зубы перед сном почистить, что в дни особых торжеств венок возложить тому, кто «и теперь живее всех живых». Казалось бы, отреклись от него, а веночки не переводятся.

Кто-то скажет: «Как это отреклись? Ничего подобного. Его ученье хотя и не всегда верно, но все равно “живее всех живых…”»