Парад Победы - Валентин Варенников

Вражеские самолеты бомбили с горизонтального полета, разворачивались и уходили обратно. Бомбы были, очевидно, фугасного действия, поскольку взрывались очень глухо. Удары пришлись по переправам, островам и тылу. Потом появились наши истребители. [141]

Завалили еще одного «немца», но вслед за этим над нами пронесся горящий истребитель со звездочками. Комбат сказал: «Наши храбрые, но беззащитные. Пойдем на НП…»

Налет прекратился внезапно, как и начался. По мере приближения к берегу все шире раскрывалась панорама города. Я понял: Сталинград вытянут вдоль Волги, она — основной, связующий стержень. Когда подошли ближе — сжалось сердце, — нормального города уже не было, остался один скелет, руины…

Пока двигались к наблюдательному пункту, старались рассмотреть в бинокль городские кварталы, развалины. На нас вдруг начали орать, чтобы не шли во весь рост. Неподалеку разорвался снаряд. Мы попадали на землю, а затем перебежками помчались к кустам, которые находились в стороне от наблюдательного пункта. Так, то перебежками, то ползком добрались до своего НП.

Там находились два разведчика и два связиста. Они сделали небольшой блиндажик. Справа и слева, на удалении в несколько сот метров, располагались еще чьи-то наблюдательные пункты.

Связист доложил: несколько раз звонил начальник артиллерии полка. Комбат тут же перезвонил ему и получил нахлобучку, поскольку его длительное время не могут найти. Ему было велено навести на батарее порядок и в первую очередь всё замаскировать. К вечеру надо переправляться на правый берег, как условлено. Через час, добавил начальник артиллерии полка, быть на командном пункте первой переправы. Комбат, глядя на меня, ответил, что все будет исполнено.

Он раскрыл карту, отыскивая переправу номер один… В Сталинграде было практически невозможно найти что-то живое. Редко увидишь в бинокль перебегающего солдата. И вообще, такое впечатление, что стреляли камни. Комбат пошел к начальнику артиллерии. [142]

Вернулся он только в середине дня. Вместе с ним пришел Филимон. Они принесли три полных котелка каши с тушенкой и хлеба. Все обрадовались «горячему явлению». Когда поели, командир батареи сказал: с наступлением темноты переправляемся на ту сторону вместе с первым батальоном — он справа. Вслед за нами пойдет группа управления командира полка, его наблюдательный пункт, включая начальника артиллерии. Со вторым батальоном переправляется батарея 76-миллиметровых орудий… Комбат договорился, что с наступлением темноты на НП подгонят паром с буксиром — мы погрузим «все хозяйство». Переправиться успеем раньше других, поскольку у нас обособленная переправа. А на той стороне надобно закопать всю материальную часть, привести в боевое положение минометы, определить основное направление стрельбы — строго на восток. И, конечно, отрыть для личного состава окопы. Радиостанцию включить на прием…

Выслушав начальство, попытался представить себе ситуацию. И не смог! Слишком много разных заданий — семь рук каждому требуется. Поглядев на комбата, предложил:

«Может, не надо суетиться всем вместе? Кому-то следует заниматься батареей, а кому-то — управлять огнем. Управление огнем я мог бы с отделением управления взять на себя…» Комбат просиял: «Именно так и сделаем».

4 октября Сталин дал приказ: каждый дом города превратить в крепость, и все были полны решимости выполнить его. Вдохновлял и его же, сталинский, приказ «Ни шагу назад!» — о нем в дивизии говорили ежедневно, и все — от солдата до комдива — были преисполнены одним желанием — не пропустить врага! И сейчас, зная, где проходит передний край, мы нанесли удар по вражеским позициям с «надежным запасом», чтобы не накрыть своих. (Нам разрешили это [143] сделать только в течение одной минуты.) Наши залпы пришлись на паузу и в немецком обстреле, и в действиях авиации. Мы с комбатом пожали друг другу руки, хотелось даже обняться. А минут через пять — звонок. Командиру был задан вопрос: «Кто стрелял?» «Мы стреляли по поселку завода „Баррикады“. В телефонной трубке прозвучало: „Верно, по поселку, и очень удачно, вот если бы всегда так“. Комбат: „Так и будет!“

Телефон зазвонил снова. На этот раз сержант Серов с огневой позиции жаловался: „Тут проезжал какой-то на коне, кричал, что, если будем стрелять, он подорвет наши минометы…“ Комбат спросил: „А ты его не послал?..“ Серов ответил: „Нет, не стал связываться“.

Когда пал Тракторный завод и немцы 15 октября вышли к реке, наши бойцы как будто озверели. Именно тогда я по-настоящему начал курить. Филимон меня все наставлял: „Ты, сынок, сильно не затягивайся, этого даже злостному курильщику делать не надо — втяни и выпусти. Это то, что надо. И нервы поостынут, и равновесие в душе восстановится“. Он был прав. Когда напряжение достигает, кажется, предела, когда долго не ешь, затянулся — и сразу легче. Да, вредно курить, а табачок в бою все-таки нужен.

…Я отыскал командира первого мотострелкового батальона, представился: „По приказу комполка прибыл в ваше распоряжение от батареи 120-миллиметровых минометов“. Усадив меня, комбат подробно рассказал, как будем действовать на переправе и о том, к чему должны быть готовы. Он прямо сказал: „Противник, конечно, засек наши действия и постарается сорвать переправу на правый берег. Все будет! Удары артиллерии, бомбежки, атаки танками и пехотой. Надо готовиться, чтобы с ходу — в бой. Все должны быть хорошо вооружены, иметь в достатке патроны, гранаты. Каждому надо взять как можно больше, сколько унесет. Вероятно, будут рукопашные схватки“. [144]

Предположения комбата оправдались.

В ночь с 16 на 17 октября на правый берег Волги, в район завода „Баррикады“, переправился головной полк. Вместе с ним передовой командный пункт дивизии. А в ночь на 18 октября — основные силы дивизии, в том числе наш 650-й стрелковый полк (командир майор Печенюк). Первый батальон, с которым действовала моя батарея, переправлялся на нескольких катерах. Вода уже была студеная — один боец сорвался и упал в реку; пока мы его вытаскивали, сами вымокли. Левый берег периодически обстреливался. Катера без ходовых огней двинулись в ночную тьму, а тут — немецкие самолеты. Прожекторы шарили по небу, зенитки, перебивая друг друга, ухали; немцы сбрасывали бомбы в основном по левому берегу, над ним висели осветительные бомбы, „поставленные“ немецкими летчиками. Наши зенитки и пулеметы трассирующими очередями стремились сбить их, но это было сложно. Нам казалось, что мы — как на ладони.

Внутри все напряглось до предела. Вдруг мощный взрыв у соседнего катера — он шел левее, чуть ниже по реке. Когда водяной столб упал, мы увидели развороченную корму, беспорядочную беготню бойцов на палубе. Одни ослепительные бомбы гасли или сбивались, появлялись другие. Картина потрясающая — город в ночном зареве пожарищ стоял, ощетинившись своими руинами. Река, отражая городское зарево, превратилась в горящую кровавую массу. То, что двигалось по реке, бурлящей от взрывов, сохранялось лишь чудом. Многие, очень многие заканчивали свой путь в этой страшной пучине…

Небо — словно дно огромного перевернутого чугунного котла, пышет жаром. Под ним тяжело дышать, тяжело двигаться, давит, как пресс. На нашем катере ранило троих, остальные в порядке, но сам катер получил большую пробоину по правому борту, [145] на уровне ватерлинии; эту дыру все время заделывали, вычерпывая из трюма воду. Филимон, как и все, не курил, но дышал тяжело, с хрипом — может, от большого напряжения? Мы стояли впритык друг к другу. И если в такую массу попал бы снаряд… Тяжело представить, что было бы. А главное — оказать помощь невозможно.

Наконец, берег. Пришвартовываемся к подобию причала. Бойцы быстро высыпали на дощатое покрытие. Устремились к круче. Видно, каждому казалось: чем дальше от берега, тем меньше опасность, а ведь фактически они приближались к врагу.

Оказалось, на берегу нас ожидали! Мы тут же пошли в глубь позиции. Вместе с комбатом бежал человек в плащ-палатке. Он все время торопил, это был заместитель командира полка. Раскрыв карту под плащ-накидкой, он стал растолковывать комбату, какой район тот должен занять. Над картой тускло посвечивал фонарик. Сюда стали сходиться командиры рот, но вдруг — уже в который раз! — артобстрел, бомбежка. Укрылись в развалинах. Бомбы падали близко. Парадокс: оставалось искать спасение в сближении с противником, точнее, в непосредственном соприкосновении с ним.

Пыль и грохот от взрывов, падающих стен, густой дым — все было так, будто наступил конец света. Почему-то подумалось о Помпее.

Вскоре бомбежка утихла, но артобстрел продолжался. Командир батальона накоротке поставил задачи ротным, затем, по моей просьбе, нанес мне на карту передний край, показал место, где будет его НП. Батальон стал быстро пробираться по развалинам вперед. По радио я проверил надежность связи с огневой позицией батареи, указал место нашего НП, основное направление стрельбы, определил время готовности ведения огня. [146]