Проклятые короли: Железный король. Узница Шато-Гайара. Яд и корона - Морис Дрюон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вдруг он заметил кошели, блеснувшие в свете луны.
– Ого! – закричал он. – Огонь-то по жилам бежит, как видно, не без толку! Чудесная вещица, красавчики, чудесная вещица!
Он взвесил на ладони кошель, прицепленный к поясу Готье.
– Золотое плетение, тонкая работа!.. Работа итальянская, а может быть, и английская. И совсем новенькие… Конечно, не на жалованье конюших вы позволяете себе так роскошествовать. Да, грабители сделали бы славное дельце.
Робер разгорячился, он размахивал руками, игриво толкал братьев в бок, отпускал сальные шуточки, разгоряченный, громадный в ночном полумраке. Он порядком надоел братьям д’Онэ. Но как закажешь человеку, который только что спас вам жизнь, лезть не в свои дела?
– За любовь платят, шалунишки, – продолжал он, шагая между ними. – Надо полагать, что ваши любовницы – дамы весьма высокородные и весьма щедрые. Ну и ловкачи эти проклятые д’Онэ! Кто бы мог подумать!
– Его светлость ошибается, – холодным тоном произнес Готье. – Эти кошели достались нам по наследству.
– Ну конечно же, так я и думал, – сказал Артуа. – По наследству от той семьи, которую вы навещали ночью под стенами Нельской башни! Ладно, ладно, молчу! Честь прежде всего. Я вас одобряю, детки. Умеешь ласкать даму – умей уважать ее репутацию! Ну, прощайте. И не гуляйте больше по ночам, увешанные ювелирными изделиями.
Робер снова оглушительно захохотал, обнял братьев дружески за плечи, чуть не столкнув их лбами, и ушел, предоставив им тревожиться и сердиться на свободе, даже не дослушав слов их благодарности.
Братья д’Онэ вместе со своим спутником незаметно дошли до ворот Бюси и теперь повернули направо, а Робер Артуа зашагал через Пре-о-Клер по направлению к Сен-Жермен-де-Пре.
– Хорошо, если он не разболтает всему двору, где встретился с нами, – сказал Готье. – Как ты думаешь, способен он держать пасть на запоре?
– Думаю, что да, – ответил Филипп. – В сущности, он неплохой малый. Не будь у него такой, как ты выражаешься, пасти и таких ручищ, еще неизвестно, были бы мы живы. Нельзя же так скоро забывать оказанную тебе услугу.
– Ты прав. Впрочем, мы тоже могли бы его спросить, что он сам-то делал в таком захолустье?
– Бегал за непотребными девками, уверяю тебя. И сейчас отправился в какое-нибудь злачное местечко, – ответил Филипп.
Он ошибался. Робер Артуа вовсе не собирался развлекаться. Сделав крюк по Пре-о-Клер, он снова вышел на берег и возвратился к причалу у подножия Нельской башни.
Луна опять спряталась за тучи. Робер негромко свистнул – такой же свист час назад возвестил о начале нападения на братьев д’Онэ.
Шесть теней отделились от стены, а седьмая поднялась со дна лодки. Все семь теней стояли перед его светлостью Робером Артуа в самых почтительных позах.
– Чудесно, чудесно, вы хорошо справились с делом, – начал Артуа, – все получилось, как я задумал. Подойди сюда, Карл Ган! – позвал он главаря бандитов. – Возьми и раздели поровну между твоими людьми.
И Робер бросил ему кошелек.
– Здорово вы, ваша светлость, меня по плечу ударили, – заметил один из грабителей.
– Подумаешь, велика важность! Это предусмотрено в оплате, – засмеялся Артуа. – А теперь прочь отсюда. Если вы мне опять понадобитесь, я вас извещу.
Затем Робер сошел в лодку, которая осела под его тяжестью. Лодочник, схватившийся за весла, был тот самый старик, что привез сюда братьев д’Онэ.
– Ну как, ваша светлость, довольны? – спросил он.
Лодочник задал вопрос самым обычным, а не тем хнычущим тоном, которым он говорил с братьями д’Онэ; казалось, он даже помолодел лет на десять и теперь изо всех сил налегал на весла.
– Доволен, мой старый Лорме! Ты здорово провел их, – ответил великан. – Теперь я узнал все, что хотел знать.
С этими словами Робер откинул назад свой мощный торс, вытянул свои слоновые ноги и погрузил в черные воды Сены свою огромную лапищу.
Часть вторая. Принцессы-прелюбодейки
Глава I. Банк Толомеи
Мессир Спинелло Толомеи минуту сидел в задумчивости, потом, понизив голос до полушепота, словно боялся, что его могут подслушать, спросил:
– Две тысячи ливров задатку? Устроит ли его высокопреосвященство столь скромная сумма?
Левый глаз банкира был закрыт, а правый, смотревший на собеседника невинным и спокойным взглядом, неестественно блестел.
Хотя мессир Толомеи уже давным-давно обосновался во Франции, он никак не мог отделаться от итальянского акцента. Это был пухлый смуглый брюнет с двойным подбородком. Волосы с проседью, аккуратно расчесанные и подстриженные, падали на воротник кафтана из тонкого сукна, отороченного мехом и стянутого поясом на брюшке, напоминавшем по форме тыкву. Когда банкир говорил, он назидательно поднимал пухлые руки и осторожно потирал кончики тонких пальцев. Враги уверяли, что открытый глаз банкира лжет, а правда спрятана в закрытом глазу.
Спинелло Толомеи, один из самых могущественных дельцов Парижа, напоминал манерами епископа – по крайней мере в эту минуту, поскольку беседовал он с прелатом.
А прелат был не кто иной, как Жан де Мариньи, худой, изящный, даже грациозный юноша, тот самый, что накануне во время заседания церковного судилища сидел на паперти собора Парижской Богоматери в такой томной позе и потом обрушился на Великого магистра.
Младший брат Ангеррана де Мариньи был назначен в архиепископство Санское, от которого зависела парижская епархия, с целью довести до желаемого конца процесс против тамплиеров. Таким образом, гость был причастен к самым важным государственным делам.
– Две тысячи ливров? – переспросил он.
Посетитель держал себя не совсем спокойно. Услышав эту цифру, он взволнованно отвернулся, желая скрыть от банкира радостное изумление, осветившее его лицо. Подобной суммы он никак не ожидал.
– Что ж, эта сумма меня, пожалуй, устроит, – проговорил он с наигранно небрежным видом. – Я предпочел бы, чтобы дело было улажено как можно скорее.
Банкир следил за ним хищным взглядом, будто жирный кот, подстерегающий хорошенькую пичужку.
– Можно устроить все тут же, на месте, – ответил он.
– Прекрасно, – отозвался юный архиепископ. – А когда прикажете принести вам…
Он не докончил фразы, так как ему почудился за дверью какой-то подозрительный шум. Но нет! Ничто в доме не нарушало тишины. Только в окно доносился обычный утренний гул, наполнявший Ломбардскую улицу, – пронзительные крики точильщиков, водовозов, торговцев зеленью, луком, кресс-салатом, сыром, углем. «Молока, кому молока, тетушки…», «Сыр, хороший сыр из Шампани!..», «Угля!.. Угля! За денье целый мешок!..» Свет, лившийся в огромные
