Призвание – режиссёр. Беседы с режиссёрами российского кино - Всеволод Коршунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Непрофессиональный актер так и делает, поскольку он не понимает, что значит играть. Но он не понимает, почему от него просят ничего не делать, ему кажется, что на площадке надо что-то сыграть. И в принципе, задача одна и та же: и его попросить ничего не играть. Просто быть естественным. У непрофессионалов, как ни странно, это получается проще, потому что они не понимают, что такое играть, и просто существуют как живые, реальные люди. У профессионального актера, у которого за плечами огромный опыт кино, театра, убрать или выключить этот технический профессионализм достаточно сложно.
Думаю, поэтому очень часто многие хорошие театральные актеры в кино выглядят неестественно, хотя это люди огромных дарований. Очень сложно, когда это в актера вплетается, к нему под кожу, до того, что трудно становится просто подойти и сесть на стул.
Очень важна эмоциональная связь актера и режиссера. Доверие – самое главное. Если актер доверяет режиссеру, то можно достигнуть больших результатов. Ты всегда это чувствуешь. Известный актер, когда работаешь с ним в первый раз, сначала всегда напряжен. У него большой опыт за плечами разный, поэтому он всегда стоит в позе защиты, сканирует, проверяет. И только через какое-то время – бывает, надо полпути пройти – актер понимает, что все хорошо. Видимо, как-то по-своему он это ощущает. Вдруг чувствуешь перемену, ощущаешь, что он доверяет. Тогда совершенно по-другому идет работа.
Когда мучений нет, страдания еще сильнее
Мне кажется, что в кино легких процессов не бывает. Сначала пишешь сценарий в муках и понимаешь, что дальше съемки, там будет много людей, будет как-то легче. Потому что сценарий пишешь – сидишь один, очень тяжело. Потом выходишь на площадку. Много людей и много денег вокруг крутится, и ничего не понимаешь, и от этого очень-очень страшно. Тогда думаешь: сейчас это все закончится, и пойдешь в теплую тихую монтажную, и там выдохнешь, и все будет хорошо. Там разберешься с тем, что снято. И приходит этот момент – монтаж. Это финальный этап, и понимаешь, что дальше бежать некуда. Этот материал уже здесь, и из этого необходимо что-то собрать, и никто больше не поможет. Это продолжение пути мучений автора.
Когда этих мучений нет, то страдания еще сильнее – именно потому, что ничего этого нет. Бывает, на съемке стоишь в пять утра, в каком-нибудь поле, в одежде рабочей, по колено в грязи. С одной стороны, возникает мысль: что я здесь делаю, зачем? С другой стороны, ты абсолютно счастлив. Спасибо этому миру, что стоишь здесь, на своем месте. Это же вообще самое важное – найти свое место. И испытываешь какое-то невероятное счастье в этом аду, в котором мы живем.
Монтаж – это очень-очень сложно. Фильм «Звезда» монтировала девять месяцев. У меня такое ощущение, что я родила ребенка. Монтаж – процесс сложный, мучительный, со сменой монтажеров. Они все прекрасные, но просто вдруг начинает казаться, что нужны еще какие-то другие глаза. Возникает вопрос доверия или недоверия к себе, иногда теряешь веру в себя. Это тоже страшно, когда ищешь, цепляешься за всех подряд, нужна какая-то помощь. Страшно, потому что это – финальный момент.
Монтажных версий у меня всегда очень много. Конечно, не сотни, но десятки точно. И иногда бывает три или четыре кардинально разные, как будто разные фильмы. За этими версиями еще десятки своих вариаций разных. Я долго ищу. Только фильм «Про любовь» был очень быстрый. Быстро написался, сняли за двадцать пять дней и за пару месяцев смонтировали. Фильм такой легкий и получился. Все остальные всегда рождались очень долго, и монтаж был с кривой дорожкой.
Всегда есть ощущение, что ищешь свой фильм, как будто он есть где-то. Вот сейчас монтировала кино, и мне все время снились сны на протяжении всего монтажа – как будто есть этот фильм, но я не могу его найти. Как будто есть отдельные детали, но не могу их собрать вместе. И это действительно был такой процесс. У меня не было ощущения, что мне надо что-то переснять или доснять, но было ощущение, что не могу собрать из того, что есть. С одной стороны, это невероятно увлекательно, но с другой – все тяжело тебе дается. Нет легкости, ты не сидишь с шампанским, болтая с кем-то по телефону. В муках все рождается.
Последнюю монтажную версию выбирает мой внутренний голос. Конечно, я слушаю всех тех, кому доверяю, кого уважаю. Это могут быть люди из съемочной группы, могут быть друзья, чье мнение мне важно. Всего несколько человек. Показываю рабочий монтаж всегда немногим.
Иногда они выражают кардинально разные взгляды на то, что надо сделать с фильмом. Если слушать каждого, то можно потерять ребенка. Я всех слушаю, но реагирую только на то, что откликается у меня внутри. Очень важно не потерять связь с внутренним советчиком. Прислушиваюсь к себе внутренней, а не к наружной, потому что к концу монтажа уже плохо соображаешь. Действительно, пройдены все стадии, в том числе ненависти к этому материалу, и в нем ничего эмоционально не затрагивает. Сложно принять решение, когда на тебя эмоционально не работает картина. Поэтому важны какие-то свежие мнения. Иногда слушаю и потом импульсивно что-то меняю кардинально. Но через какое-то время понимаю, что была не права, начинаю возвращать. Поэтому такой длинный процесс. Фильм ищет себя. Он может быть и такой, и другой. Но финальный советчик – это внутренний голос.
Кому показывать, зависит от того, что ты хочешь от этих людей услышать. Очень трепетно отношусь к материалу. Верю в энергию каждого человека, который работает на финальный результат. То, что человек произнес вслух, может оказать на меня влияние. Поэтому случайных людей никогда не приглашаю в монтажную. Очень трепетно к этому отношусь.
Все, кто смотрит, ощущают себя крутыми профессионалами. Все такие знатоки, когда выходят из зала. Кинут фразу, например: «Я бы на пятнадцать минут сократил». Сказать про другое кино всегда очень легко. Меня часто зовут друзья на просмотры, я неплохой редактор,
