Эпоха пропаганды: Механизмы убеждения, повседневное использование и злоупотребление - Элиот Аронсон

Каждый из нас, конечно, вступает в широкий круг личных контактов со множеством людей, и это происходит в рамках несметного количества социальных контекстов; средства массовой коммуникации — только один из источников нашего знания о политике и различных этнических, тендерных и профессиональных группах. Информация и впечатления, получаемые нами через средства массовой коммуникации, влияют относительно меньше в том случае, когда мы можем положиться и на свой собственный опыт. Так, например, те из нас, кто близко контактировал с работающими женщинами, вероятно, менее восприимчивы к стереотипам домохозяек, изображаемых на телевидении. С другой стороны, когда речь идет о проблемах, в отношении которых у большинства из нас личный опыт ограничен либо вовсе отсутствует, вроде преступности и насилия, телевидение и другие средства массовой коммуникации фактически являются единственными яркими источниками информации для построения нашего образа мира.

Пропагандистская ценность средств массовой коммуникации в создании картины мира не осталась незамеченной потенциальными лидерами. Например, социальную политику вроде программы «жестко заняться преступностью», легко продать, связывая ее с передаваемыми в прайм-тайм картинами преступлений как действий, совершаемых психопатами или людьми, одержимыми болезненной алчностью, вместо того чтобы иметь дело с такими ситуационными детерминантами, как бедность и безработица. Следуя подобному ходу мысли, легче продать «войну с наркотиками» после вызванной наркотиками смерти выдающегося спортсмена или поддерживать запрещение атомной энергетики после фатальной трагедии с ядерным реактором.

Для потенциального лидера еще важнее распространять свое видение мира. Политолог Родерик Харт отмечает, что с начала 1960-х годов американские президенты выступали в среднем с двадцатью пятью речами в месяц — прямо скажем, большой объем публичных выступлений11. Часто выступая по некоторым избранным проблемам (и регулярно таким образом появляясь в вечерних новостях), президент может создавать политическую повестку дня — картину мира, благоприятную для его социальной политики. Например, во время президентских выборов 1992 года в штаб-квартире Клинтона в Литтл-Роке висел плакат, гласивший: «Экономика, тупица!» — недвусмысленное напоминание активистам Клинтона о необходимости при ведении кампании сосредоточивать внимание на экономике12. Соратники Клинтона (с помощью Росса Перо) фокусировали освещение кампании средствами массовой коммуникации на экономике (слабое место Джорджа Буша), связывая с этой проблемой любой другой вопрос. Например, гражданские права изображались с позиции национальной эффективности производства («Мы не должны растрачивать людей впустую»); реформа образования и социального обеспечения была названа «инвестицией»; ограничение расходов на здравоохранение было представлено как средство сокращения бюджетного дефицита; защита окружающей среды связывалась с созданием благоприятных возможностей для бизнеса; постоянно заявлялось о необходимости перемен, потому что экономика, опиравшаяся на теорию «просачивания благ сверху вниз»,[32] попросту не работает. Другими словами, Клинтон определял повестку дня средств массовой коммуникации таким образом, что это ставило его в выгодное положение по сравнению с оппонентом, Джорджем Бушем. В ходе президентских выборов 1996 года Клинтон вновь контролировал политическую повестку дня, занимая «центристскую» позицию по любой проблеме, которая могла бы дать дополнительные голоса его противнику, Бобу Доулу (вроде реформы социального обеспечения, школьных молебнов или семейных ценностей), и таким образом убирал эти проблемы из сферы дискуссии. Выборы президента США в 2000 году можно рассматривать как борьбу за контроль над повесткой дня, причем Ал Гор стремился сосредоточить обсуждение на экономике, а Джордж Буш пытался сфокусировать внимание масс-медиа на проблемах кризисного положения в оборонной сфере.

Подготовка и установление повестки дня обладают большой важностью в поддержании власти. Согласно мнению известного эксперта по организациям Джеффри Пфеффера, одним из наиболее важных источников власти для руководителя является способность назначать повестку дня организации, определяя, какие проблемы будут обсуждаться и когда какие критерии будут использоваться для разрешения споров, кто в каком комитете будет заседать и, возможно, важнее всего, какая информация будет широко распространяться, а какая — выборочно игнорироваться.

Почему так убедительны картины мира, рисуемые средствами массовой коммуникации? С одной стороны, мы редко подвергаем сомнению образ, который нам показывают. Мы не часто спрашиваем себя, например: «Почему мне показывают в вечерних новостях именно эту историю, а не другую? Действительно ли полиция работает именно так? В самом ли деле мир до такой степени ожесточился и находится во власти преступности?». Просто почти всегда считается само собой разумеющимся, что образы, передаваемые телевидением в наши дома, представляют реальность. Как однажды заметил главный нацистский пропагандист Йозеф Геббельс: «Вот в чем секрет пропаганды: те, кого предполагается ею убедить, должны быть полностью погружены в идеи этой самой пропаганды, не замечая при этом, что они ими поглощены».

Будучи однажды воспринятыми, картинки, формируемые в голове, служат вымыслами, которыми мы руководствуемся в своих мыслях и действиях. Эти образы служат в качестве примитивных социальных теорий, — обеспечивая нас «фактами» по затрагиваемым вопросам, определяя, какие проблемы являются наиболее неотложными, и предписывая термины и выражения, с помощью которых мы думаем о нашем социальном мире. Как заметил политолог Бернард Коэн, «средства массовой коммуникации не могут длительное время успешно навязывать людям, что думать, но они добиваются потрясающих успехов, сообщая своим читателям, о чем думать… Мир будет выглядеть по-разному для разных людей в зависимости от… карты, нарисованной для них авторами, редакторами и издателями газет, которые они читают»

САДДАМ ХУСЕЙН: ГИТЛЕР БАГДАДА?

Последней по времени крупной войной, в которой участвовала американская нация, была война 1991 года в Персидском заливе. Прежде чем втянуться в эту войну, американцы вели дебаты о позитивных и негативных последствиях такой акции. Те, кто поддерживал войну, описывали Саддама Хусейна как нового Гитлера: они обращали внимание на параллели между тем, как Саддам травил газами курдов, а Гитлер — евреев; между иракским вторжением в Кувейт и вторжением Германии в Чехословакию и Польшу, а также наращиванием вооружений как Саддамом, так и Гитлером. Те, кто выступал против войны, рассматривали ситуацию в Ираке как аналогичную той, что была во Вьетнаме: они представляли себе оба инцидента как гражданские войны — борьбу среди различных арабских фракций и между Северным и Южным Вьетнамом; их беспокоила способность армии США сражаться на тяжелом чужеземном ландшафте, состоящем из пустынь и болот; они характеризовали эти военные усилия как поддержку «большого бизнеса» и «большой нефти».

Споры о войне с Ираком в действительности были спорами о том, чье определение этих неоднозначных событий «правильное». И по вполне основательной причине: как только принимается решение о том, как следует классифицировать данное событие или человека, становится ясным образ действия, которого нужно придерживаться. Если Саддам на самом деле был новым Гитлером, то политика умиротворения и позволение ему обладать Кувейтом принесли бы только дополнительные угрозы миру и в конечном счете гораздо худшую войну. Если Ирак был новым Вьетнамом, то американское вмешательство привело бы к долгой и вызывающей разногласия войне, а США увязли бы в трясине при отсутствии явных победителей и побежденных.

Мы «дебатируем» о том, как классифицировать людей и события, по тысяче раз в день, и хотя обычно в результате мы не отправляемся на войну, последствия того, как мы интерпретируем и называем события, могут оказаться весьма существенными. Например, можно рассматривать политического кандидата как «пригодного для президентского поста» просто потому, что у него имеются те же бесполезные, не имеющие отношения к делу особенности, которыми обладал кто-то из наших любимых политических деятелей прошлого; спортсмен или спортсменка колледжа могут рассматриваться как кадр для «профи», потому что подпадают под стереотипы прошлых успехов — они похожи на Линна Свэнна или напоминают нам старомодных полузащитников «Питтсбургского металлиста» давно прошедших времен;[33] нам нравится недорогой новый автомобиль, который мы купили, потому что он похож по стилю на дорогостоящую щегольскую модель, которую мы не можем себе позволить.