Путь домой - Алексей Гравицкий

— Не передумал.

— Тогда бери тележку, — подмигнул Митрофаныч.

До леса шли молча. Мне было не до разговоров. Митрофаныч тоже в душу не лез и с лишним трепом не приставал. Я вообще заметил за ним манеру не цепляться без надобности и говорить метко и ненавязчиво.

Хозяин ронял слова, как семена в землю. Вроде бы говорил легко, походя и совсем не о том, но сказанное застревало, укоренялось и давало неожиданные всходы. Хотя со сказанным про Яну я категорически не хотел мириться.

Видно ему, понимаешь ли. Психолог хренов. День за мной понаблюдал и все про меня понял. Ага! Я всю жизнь про себя что-то недопонимаю. А он враз все увидел. И почему я должен равняться на его слова. В конце концов, это просто частное мнение. И что он там увидел? Янкины закидоны? Мало ли. Может, у нее настроение плохое. Может, месячные скоро, или еще чего. У баб все зависит от гормонального фона.

— Стой-ка, — велел Митрофаныч.

Я покорно остановился. Скрипнула тележка. Мой спутник хлопнул ладонью по стволу ближайшего дерева.

— Это валим. Держи, согрейся. — Он протянул топор.

Спорить не хотелось. Физический труд всегда был не только способом согреться, но и прекрасным средством от хреновых мыслей. Я охотно взялся за работу, но только в этот раз мысли отчего-то не хотели отступать.

А что если Митрофаныч прав, и Яна на самом деле меня использовала? Что я про нее знаю? Да ничего. Просто в один день я влюбился в нее с первого взгляда и решил, что она в меня тоже. А потом все крутилось, как в калейдоскопе, и некогда было даже оглянуться назад, оценить происходящее, подметить отношения.

Да и не было отношений. У меня не было времени на чувства, у Яны тоже. Но ведь, если времени на чувства нет, значит, и чувств толком нет.

Выходит, Яна меня не любит. Но тогда выходит, что и я ее не люблю.

Удары топора ускорились, щепа летела во все стороны золотистыми брызгами.

И Олег, тот, что явился ко мне в червоточине, говорил, что один из моих спутников мне врет. Может быть, мне врет Яна? Тогда получается, что несчастного Вольфганга я убил из пустого подозрения.

Впрочем, Штаммбергера я так или иначе отправил на тот свет из пустых подозрений. Ведь в червоточине все иллюзорно.

Стоп!

Но ведь немец умер на самом деле. Значит, не всё иллюзия. Но тогда что это было? Ведь это не мог быть Олег. Ведь Олег умер. Я сам видел его скелет в номере тайского отеля. Так с кем я говорил внутри червоточины?

От всех этих вопросов лишь росло раздражение. Ненавижу, когда так угоняются другие, и уж точно не ждал подобного угона от себя.

— Тише, тише.

Я опустил топор и резко обернулся. Передо мной стоял Митрофаныч. Он уже скинул бушлат и протягивал мне руку.

— Давай-ка топор. Передохни малость.

Я ошалело поглядел на измочаленный ствол несчастного дерева, отдал топор и присел на тележку. Курить хотелось зверски.

Митрофаныч застучал по подрубленному стволу. Работал, как всегда: спокойно, размеренно, без особенной спешки.

Он перехватил мой взгляд, а вместе с ним, видимо, и мысли. Подмигнул:

— Торопись медленно. Будешь гнать, быстро выдохнешься. Жизнь — не стометровка. В ней темп держать надо. Первым прибегает не тот, кто резче рванул, а тот, кто силы соразмеряет и дыхание держит.

— Мы ж не бегом занимаемся, — вымученно усмехнулся я.

— А какая разница? — просто спросил Митрофаныч. — Разницы-то никакой. А?

Я пожал плечами. Может, он и прав. Может, даже во всем прав. Хотя так не бывает.

— Слушай, а где все? — спросил я, переводя тему.

— Какие тебе «все»? — нахмурился Митрофаныч.

— Ну, сам же говорил, что тут поселок. Народу должно быть побольше, чем ваши несколько дворов.

— Народу и есть побольше. Хотя не проснулись многие. Просто люди делом заняты, а не праздным шатанием. И потом — основное поселение там, дальше, где теперь коровник, — Митрофаныч махнул топором в сторону. — А мы тут, с краю.

— Вроде как пограничники?

— Почему пограничники? Просто на окраине живем.

— Хоть оружие-то у вас есть?

— Ну, есть у меня ружье, — пожал плечами Митрофаныч. — А зачем? Охотиться наши пацаны и так приспособились. Луки сладили, обращению подучились. Зайцев бьют. Уток били. А больше и не надо.

Святая простота.

— А если чужой кто? — спросил я.

— По людям стрелять? Мы ж свои в своей стране. Тут чужих нет. Все на одном языке говорим, со всеми договориться можно. А если с кем временное помешательство, так и без ружья успокоить можно.

Все же хозяин наивен. Живет тут, в своем изолированном мирке. Рядом какой-то неведомый Асбест — тоже мне названьице, — жители которого вполне лояльны и миролюбивы. А как придет сюда какой-нибудь Фарафонов?..

— Ты всякую дурь из башки выкинь, — оборвал поток мыслей Митрофаныч. — Лучше сюда иди, поможешь.

Я встал с тележки, подошел ближе. Митрофаныч еще пару раз шарахнул по стволу, и мы совместными усилиями повалили подрубленную сосну. Дерево легло с оглушительным хрустом.

В первый момент внутри от этого звука все оборвалось. Я ожидал, что будет громко, но, признаться, не думал, что настолько.

Митрофаныч, судя по всему, валил высокие деревья не в первый раз. Потому только отскочил в сторону и спокойно взирал, как валится сосна.

— Некого тут бояться. И незачем, — словно мы и не прерывали разговора, продолжил он. — Боится тот, кто с собой не в ладу. А у того, кто нашел в себе гармонию, она и с миром вокруг ладится.

— Люди всякие бывают, — не согласился я.

— Люди все одним миром мазаны. К каждому можно подход найти. А ружье… что ружье? Вот есть оно у меня, а зачем? Для весу? Так оно мне солидности не прибавит. Если я в душе трус, так я и с ружьем трусом буду. Стрелять?.. Не хочу я в людей стрелять. Господь заповедовал, не убий. Так зачем же я убивать стану?

— Когда тебя убивать станут, ты по-другому заговоришь, — беззлобно сказал я.

— Кто меня убивать станет? И за что? Я зла никому не делал, а за пустяшное барахло друг другу глотки грызть… Это у вас, городских, может, так принято. У нас — нет. Давай-ка, за работу.

А может, и в этом прав хозяин? Кого здесь бояться? И вообще, зачем кого-то бояться? Зачем искать врагов за каждым кустом? Видно, меня приучило к этому наше со Звездой путешествие. Или я изначально испорчен Москвой.

Ведь у меня теперь есть чудесная возможность: остановиться, осмотреться, найти, как говорит Митрофаныч, гармонию в себе.

И ведь ничего делать для этого не надо. Просто найти дом, обустроить хозяйство. Жить.

А что? Поселимся с Яной где-нибудь здесь, на окраине Белокаменного, и будем жить долго и счастливо. Рядом Звездочка обустроится. Митрофаныч опять же, мальчишка этот, Артем, с которым мы вчера за дровами ходили. Кто еще?

Прочие полтора десятка соседей, с которыми меня шапошно перезнакомил вчера Митрофаныч, тоже, судя по всему, приятные люди. Вот и поживу среди людей.

За этими размышлениями я помог Митрофанычу расчленить несчастную сосну и погрузить часть наших лесозаготовок на тележку.

Когда мы подкатились к приютившему нас дому, внутри уже не спали. Из трубы тянулся дымок. Из-за двери звенел радостный смех Яны. Кажется, настроение у нее поднялось. Это хорошо.

Я улыбнулся, Митрофаныч напротив хмурился.

— Чего такой смурной? — попытался я подбодрить хозяина.

— Да так, — пробормотал Митрофаныч и напел на незнакомый мне мотив:

Барон Жермон поехал на войну.Барон Жермон поехал на войну,Его красавица женаОсталась ждать, едва живаВ разлуке и печали.

Я толкнул дверь и вошел в душную избу. Сзади невесело напевал мажорную песенку Митрофаныч:

Одна в расцвете юных лет,Одна с утра, одна в обед —Она могла бы подурнетьИ даже к черту помереть,Но ей не дали…[19]

В комнате за столом сидел белобрысый детина лет тридцати и что-то рассказывал белозубо улыбаясь. Подле него устроились Яна и Звездочка.

На открывшуюся дверь повернулись все трое. Яна весело улыбалась, на щеках проступили ямочки, в глазах плясала бесовщинка. Именно в такую я и влюбился. Звездочка виновато потупилась. Детина лучезарно скалился.

Он не понравился мне сразу.

Митрофаныч оборвал свои унылые напевы.

— Здорова, Ванька, — приветствовал он детину. — Ты чего здесь?

— Добречка, Кирилл Митрофаныч. Я к тебе по делу.

Ванька поднялся из-за стола и шагнул нам навстречу. Я наконец отступил с порога, пропуская в комнату и хозяина. Тот поручкался с белобрысым гостем. Кивнул ему на меня:

— Это Серега, — и добавил уже для меня: — А это Ванька. Наш Левша.

— Блоху подковал? — ядовито поинтересовался я.

— Нет, радио смастерил, — улыбнулся детина. — Это Митрофаныч шуткует.