Грехи отцов наших - Лоренс Блок
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Какое?
— Ну, предложила отправиться в ее спальню и заняться любовью. Она говорила непристойности, цеплялась за меня.
— И что же вы?
— Залепил ей пощечину, разумеется.
— Понятно.
— Я сказал ей, что она пьяна. Велел немедленно подняться к себе и лечь в постель. По-моему, пощечина ее отрезвила, ибо на ее лицо вдруг набежала какая-то тень, она повернулась и без единого слова вышла из кабинета. Потом послышались шаги по лестнице. Признаюсь, я совершенно не знал, что делать. Первой мыслью было подняться вслед за ней, успокоить, сказать, что все в порядке, что я не сержусь и что нам просто следует забыть об этом недоразумении, но ничего этого так и не сделал. Просидел в кабинете еще часа два, тупо уставившись в книгу. — Он снова посмотрел на меня. — А утром мы встретились за завтраком и дружно сделали вид, будто ничего и не было.
Я допил виски. После его рассказа все недостающие ячейки были заполнены.
— С тех пор я все время мучаюсь. Я ведь не поднялся к ней в спальню потому, что она вела себя омерзительно. Мне было противно. Но… скажу как на духу — я опять почувствовал необычайное возбуждение.
Я понимающе кивнул.
— Самое страшное, Скаддер, — это то, что в ту минуту я за себя не отвечал. И если бы поднялся вслед за ней…
— Ничего бы не случилось, — закончил я.
— Откуда вы знаете?
— В каждом человеке есть темная сторона, но с катушек срываются лишь те, кто не дает себе в этом отчета. Вы же чувствовали свою ответственность, понимали, что может случиться непоправимое, а значит, владели ситуацией.
— Да, возможно…
В последний раз хорошенько все обдумав, я проговорил:
— Вам больше не следует казниться чувством вины. В том, что творилось с Венди, вы совершенно ни при чем, механизм был пущен значительно раньше. С раннего детства Венди кокетничала с вами, привлекала к себе внимание. И даже то, что она крутилась на ваших коленях, прижималась и тискала вас, — она это делала преднамеренно, хотя тогда, может быть, и сама этого не понимала. Тут смешалось и подсознательное соперничество с матерью, и стремление найти в вас собственного отца, который, как ей казалось, прячется в каждом привлекательном мужчине. С мужской частью преподавательского состава в колледже она играла в те же игры. Кстати, учителям частенько приходится сталкиваться с чрезмерным обожанием своих учениц. А у Венди это получалось лучше, чем у остальных.
— Забавно… — ни с того ни с сего заявил Хэннифорд.
— Что забавно? — слегка обалдев, спросил я.
— Раньше вы говорили о Венди как о жертве, а теперь…
— В каждом из нас уживаются жертва и злодей.
По дороге в аэропорт мы почти не разговаривали. Хэннифорд казался более спокойным, лицо его разгладилось и стало почти умиротворенным. Я тоже был доволен результатами беседы. Если бы он раскрылся перед духовником или психоаналитиком, они, возможно, помогли бы ему больше, чем я. Но так уж получилось, что мне пришлось взять на себя их миссию.
Когда мы уже подъезжали, я сказал:
— Как бы там ни было, мне хочется, чтобы вы помнили то, о чем я вам говорил: Венди непременно встала бы на путь истинный. Не знаю, сколько времени бы это заняло, но думаю, не больше года.
— Это опять-таки ваши предположения.
— Да, конечно, доказать я ничего не могу, но чувствую это вполне определенно.
— Но ведь это ужасно. Она могла исправиться…
В здании аэропорта мы распрощались, и я направился к расписанию. Ближайший рейс на Нью-Йорк ожидался через полчаса. Диспетчер проставил в моем обратном билете дату и час вылета, и я повернулся к выходу, чтобы немного размяться после длительного сидения в кабинете и автомобиле. К моему удивлению, от дверей ко мне направлялся Хэннифорд с чеком в руках.
На мой безмолвный вопрос он сказал, что очень доволен проделанной мной работой и что я честно заслужил небольшую премию. Как и в первый раз, он попросил назвать сумму. Я смутился и вознамерился отказаться от всяких премий, но вовремя вспомнил лекцию, которую прочитал юному Льюису Пэнкау. Если тебе предлагают честно заработанные деньги, бери их.
Сумму я так и не смог назвать — от неожиданности предложения, наверное. Хэннифорд что-то черкнул, и я взял протянутый чек.
Только усевшись в удобное кресло в самолете, я развернул бланк. Тысяча долларов! Так до сих пор и не могу понять, почему он выписал такую огромную сумму.
Глава четырнадцатая
В своем номере я снял с полки словарь с перечнем святых и начал листать страницы, пока не наткнулся на статью о Святой Марии Горетти. Родилась она в 1890 году в Италии и в возрасте двенадцати лет попалась на глаза одному молодому человеку. Тот стал домогаться ее любви и пригрозил в случае отказа убить упрямицу. Мария решительно воспротивилась и действительно была им убита — он колол ее кинжалом до тех пор, пока она не скончалась от полученных ран. Мучения Марии продолжались двадцать четыре часа!
Парня заключили в тюрьму; через восемь лет он полностью раскаялся, но был выпущен на свободу только после отбытия всего срока, то есть еще через двадцать семь лет. А на Рождество 1937 года получил причастие вместе с матерью убитой им девушки. С тех пор его часто приводят в пример завзятым сторонникам смертной казни.
Замечательный словарь! Всегда нахожу в нем что-нибудь интересное.
Я отправился перекусить в ресторан отеля, но вскоре обнаружил, что мне совершенно не хочется есть. А потому решил наведаться в свой излюбленный бар Армстронга. Там я уселся за тот же столик в глубине зала, где несколько дней назад и началась вся эта история.
Кэйл Хэннифорд вошел в мою жизнь во вторник, сейчас суббота. Но мне показалось, что прошло гораздо больше времени.
Разумеется, все началось не с нашей встречи с Хэннифордом, а значительно раньше, но вот когда именно? — размышлял я, попеременно отхлебывая то кофе, то коньяк. Трагическая гибель обоих молодых людей была предопределена. Что послужило толчком? Знакомство Венди и Ричарда, а затем проживание под одной крышей? В каком-то смысле это подстегнуло события; если же смотреть в корень, то причина случившегося крылась в смерти Роберта Блора в далекой Корее и в том, что Маргарет Вэндерпол вскрыла себе вены.
А вообще-то все неприятности пошли от прародительницы Евы, подвел я итог своим мыслям. Не надо было ей впутываться в эту историю с яблоками: опасная это штука — познание добра и зла, слишком велико искушение сделать неверный выбор.
— Угостите девушку стаканчиком? — раздалось у меня над ухом.
Я встрепенулся и поднял голову. У моего столика стояла оживленная Трина, на этот раз она не работала; вглядевшись в мое лицо, девушка перестала улыбаться.
— Эй! Ты где-то очень далеко.
— Так, думал кое о чем.
— Предпочитаешь посидеть в одиночестве?
— Как раз наоборот. По-моему, ты только что хотела, чтобы я тебя угостил. Или мне почудилось?
— Отнюдь. Я бы не отказалась немного выпить и поболтать.
Подозвав официанта, я заказал две порции виски с содовой. За легкой болтовней незаметно пролетело сорок минут, во время которых наши стаканы трижды наполнялись снова. Потом Трина протянула через стол руку и провела пальцем по моей щеке.
— Мэт, хочу тебя спросить… — неуверенно начала она.
— Внимательно тебя слушаю.
— Ты мне сегодня не нравишься. У тебя неприятности?
— Я бы так не сказал. Просто день выдался муторный. Пришлось слетать на север и встретиться с одним человеком. Надо признаться, наша беседа не доставила мне особой радости.
— Это связано с тем делом, о котором ты говорил вчера?
— А я тебе что-то говорил? Ну и ну! В общем, ты права: моя поездка была напрямую связана с этим делом.
— Не хочешь поделиться?
— Может, немного позже.
— Договорились.
Я долгим взглядом уставился на двух мальчишек, покупающих у стойки кока-колу, чем ввел их в явное смущение. Напрасно: я их даже не видел.
— Да что с тобой, Мэт?
— Все в порядке. Слушай-ка, Трина, будь осторожна — сейчас на улицах полным-полно всяких бандюг.
Ее рука мягко коснулась моей.
— Спасибо, я учту. Кстати, уже поздно. Не проводишь девушку до дома? Это всего в двух кварталах отсюда.
Она жила на десятом этаже нового дома на Пятьдесят шестой улице.
— У меня осталась кое-какая выпивка, — внезапно заявила Трина, открывая дверь лифта, — а кофе я готовлю значительно лучше Джимми. Можешь считать мои слова приглашением.
— Спасибо, с удовольствием зайду.
Больше всего квартира Трины напоминала студию художника: в ней имелась одна-единственная просторная комната с огромными окнами и миниатюрным альковом, где стояла односпальная кровать.
Трина велела мне повесить куртку и выбрать пластинку, пока она будет варить кофе. Я тут же попросил ее забыть о кофе, и тогда она налила в два высоких стакана виски и, поджав под себя ноги, устроилась на неширокой софе. Я опустился в обитое серым бархатом кресло и огляделся вокруг.