Чужая воля - Наталья Александрова

– У меня такое чувство, что это не я, а чужой человек заставляет меня делать то, что нужно ему.

– Но ведь тебе сейчас действительно нужно идти на работу, значит, в данном случае ваши интересы совпадают? – пошутила я.

Он взглянул на меня с укором и вышел. После его ухода я дала волю своему гневу.

Да что же это такое? Как они смеют? Кто такие «они», я не уточняла, но зла была ужасно. Мне было жалко Эрика, в душе все просто клокотало от бессильной ярости. Так издеваться на человеком! Да не просто над каким-то посторонним, а над Эриком!

Дело в том, что пока Эрик ходил за записками, я успела квалифицировать свое чувство, когда мы стояли на лестнице, обнявшись. Чувство это было нежностью. Мне хотелось опекать Эрика, заботиться о нем, выполнять его мелкие капризы… Разумеется, как только он перестал меня обнимать, все прошло.

Вы не поверите, но раньше я такого никогда не испытывала. Вот, честное слово, три раза была замужем, и выходила каждый раз по любви, то есть это я тогда так считала, но нежности не испытывала ни к одному мужчине. Очевидно, так на меня повлияла смерть мамы и Валентина Сергеевича; Гораций – единственное существо, которое, я знала, без меня пропадет, вся атмосфера в квартире. Одним словом, я стала другим человеком, и тут очень кстати подвернулся Эрик. Как славно мы могли бы проводить время! Спокойно, не надоедая друг другу… Так нет же, нужно же было вмешаться этим чертовым гипнотизерам и все испортить!

Хватит прятать голову под крыло! Нужно действовать. Пока придут деньги, Эрик рехнется. А ведь у нас нет никаких доказательств, что им управляет чья-то чужая воля. Значит, принимаю как гипотезу, что злодейка – та самая дама в шикарном пальто, то есть маскируется под нее. Что я могу про нее узнать? Живет на одной площадке с Эриком… Полно, живет ли? Если она – не та, за которую себя выдает, то для чего ей жить в той квартире? Ей нужно только бывать там в то время, когда она воздействует на Эрика, то есть вечером, примерно с пяти и до полвосьмого. А в остальное время находиться в той квартире ей просто даже опасно – мало ли кто зайдет или позвонит… Правда, судя по всему, та бедная женщина, которую заменили, была здорово со странностями. Или просто очень одинокая, раз никто не хватился ее столько времени. Но о ней я думать пока не буду. А буду думать о той, другой, которая угрожает Эрику. Сколько раз я ее видела? Два раза, причем оба раза она входила в подъезд. Это было утром, мы с Горацием возвращались с прогулки. Стало быть, она приходит в наш дом утром, не рано, потому что мы с Горацием любим поспать и на утреннюю прогулку выходим не раньше десяти. Значит, в районе одиннадцати она приходит. Это она делает для того, чтобы никто не заподозрил ее, потому что у той, первой дамы, привычки были неизменны – она-то как раз вставала рано и шла на прогулку в Сосновку, чтобы встретить поменьше народу. А эта приходит, посидит немного и по логике вещей должна отчалить до вечера, потому что делать ей в той квартире на шестом этаже абсолютно нечего. Стало быть, она выходит и возвращается незадолго до прихода Эрика с работы, чтобы внушить ему насчет платежки. Но сегодня, раз она уже успела с утра поиздеваться над Эриком, то, следовательно, она дома. И теперь скоро уйдет до вечера, потому что, как я уже говорила, делать ей в той квартире абсолютно нечего. И никто, кроме Раисы Кузьминичны, не смог бы заметить ее отлучки, – остальным недосуг беспокоиться о соседях, да многие и незнакомы. Но Раиса ведь тоже живой человек, уйдет куда-нибудь – в магазин, сериал смотреть, так что дама ничем не рискует. И почему бы мне не проследить за злодейкой-дамой в надоевшем уже голландском пальто? И если повезет, я узнаю про нее кое-что интересное – куда она ходит, где живет, с кем общается. Некоторых ее компаньонов я видела в Сосновке – того несимпатичного плешивого мужичка и красивого блондина. Они, разумеется, тоже держат меня на примете, раз я живу в той же парадной и общаюсь с Эриком. То есть, они не знают, что мы тесно общаемся, думают, что просто гуляем с собакой по-соседски. Но я же не собираюсь следить за дамой в открытую. И потом, нужно бить их тем же оружием. Пока что только они следили за Эриком и портили ему жизнь. А теперь я буду следить за ними – все равно, делать мне нечего, то есть, разумеется, мне есть чем заняться – Бельмоном, но об этом сейчас не может быть и речи.

Я бросилась одеваться, чтобы, увидев из окна выходящую даму, немедленно устремиться за ней, но призадумалась. С кем это я собираюсь бороться? Да она же вычислит меня мгновенно. Кто бы она ни была – злодейка, преступница – я твердо знаю одно: она умеет внушать мысли на расстоянии. Но в записках Валентина Сергеевича сказано, что его добровольцы, на которых испытывали злосчастный препарат В-17, сначала читали чужие мысли, а уже потом, после принятия двойной дозы, некоторые из них могли свои мысли внушать. Допустим, в случае с дамой-злодейкой препарат В-17 не при чем, то есть она такая способная от природы или еще по какой причине. Но раз она обладает достаточной силой, чтобы так скрутить Эрика, чтобы внушать ему черт-те что, то уж мои-то мысли она прочитает без всякого труда. Что там читать-то? Я за ней слежу, хочу выяснить, кто же она такая, попутно она вытащит из моей головы все что можно, и поймет, что я знаю про подмену и про несчастное голландское пальто. Этого ни в коем случае нельзя допустить, потому что тогда я становлюсь для злодейской компании, что преследует Эрика, опасным свидетелем. Но как можно нейтрализовать даму?

Я раздумывала недолго. Достав из чемоданчика Валентина Сергеевича штатив с пробирками, я стала внимательно его рассматривать. Я не дочитала записки до конца, и там еще прилагалось несколько листков с формулами и какими-то выкладками и рисунками, которые простому человеку все равно было не понять. Штатив был небольшой, всего в нем находилось десять пробирок, по пять в каждом ряду. Все пробирки были плотно закупорены, на каждой – аккуратный ярлычок. Я горько пожалела, что вчера поддалась слабости и легла спать, не дочитав до конца записки. Остановилась я на том, что Валентин Сергеевич ушел из института в какую-то частную фармацевтическую фирму и что он уничтожил остатки препарата В-17. Если бы знать, что он не уничтожил его, я бы приняла, не думая, двадцать миллиграммов этого пресловутого В-17 и при встрече с дамой-экстрасенсом была бы во всеоружии, потому что в записках сказано, что люди, принявшие двадцать миллиграммов В-17, начинали отлично угадывать мысли, это проверялось с помощью все тех же таинственных карт Зеннера. Такие явления наблюдались у подопытных несколько часов, а мне больше и не нужно – вполне хватило бы, чтобы проследить за таинственной дамой и понять, как с ней бороться. Остаточных явлений я не боялась: уж коли Валентин Сергеевич утверждал, что с первого раза с подопытными ничего не случалось, значит, так оно и было. В этом отношении я доверяла ему безоговорочно. Но, судя по записям Валентина Сергеевича, он потому и ушел из института из-под опеки генерала Г., что вовсе не хотел продолжать работу над препаратом в этом направлении. Так что возможно то, что находится в пробирках, вовсе не обладает качествами препарата В-17.

Итак, я надела брюки, свитер и удобные ботинки на толстой подошве, повязала голову темным платком, чтобы скрыть волосы, накинула на плечи длинную серо-зеленую куртку и уселась на кухне возле окна, положив перед собой записки Валентина Сергеевича. Кухонные занавески я задернула, оставив маленькую щелочку. Из окна моей кухни прекрасно виден наш подъезд. Черного хода в доме нету, так что дамезлодейке не проскользнуть мимо меня незамеченной. А как только я ее замечу, мне нужно только схватить кошелек, нацепить темные очки, захлопнуть дверь и мчаться вниз, так я успею за объектом своей слежки.

Я раскрыла записки на нужном месте, поглядывая одним глазом на улицу. Как бы от такого времяпрепровождения не началось у меня косоглазие!

«Перейдя в фармацевтическую фирму своего знакомого, – писал Валентин Сергеевич, – я попал в совершенно непривычную и незнакомую обстановку. Я немедленно получал любые необходимые для продолжения своей работы материалы, любое оборудование. Меня совершенно не ограничивали в средствах на исследования, и поэтому мы достаточно быстро продвинулись в своих разработках. Однако очень скоро я понял, что и здесь свобода исследований только кажущаяся. То, что прежде в институте всем негласно заправляли работники тайного ведомства, было, разумеется, ужасно, но здесь, в коммерческой фирме, выше всего ставилась финансовая рентабельность работы, – к этому я был готов и понимал, что это необходимо, – но кроме того, ту роль, что в институте играли „специалисты», здесь выполняли крепкие бритоголовые молодцы, которые появлялись где хотели и когда хотели. Сотрудники фирмы называли их „представителями силовой структуры», но мне, пожилому старомодному человеку, понадобилось совсем немного времени, чтобы догадаться, что это были самые обыкновенные бандиты. Потрясенный этим обстоятельством, я заговорил со своим знакомым – тем, кто пригласил меня в фирму и кто формально был ее руководителем и хозяином. Я спросил его, нельзя ли оградить мою лабораторию от посещения этих неприятных личностей, ведущих себя всюду по-хозяйски. И тут мой бывший ученик, опасливо оглядываясь по сторонам, спросил: