Тьма Египетская - Всеволод Крестовский

— Ага!.. Это она!.. Она самая и есть!.. Она! — завопили они на все лады уже заранее торжествуя свою победу. — А что, не наша правда?.. Это так-то честью клянусь, что никого нет?»… Ха-ха!.. Хорошо честю!.. Н-ну, теперь и ми пошлем за полиция, пускай она сама отворяет!..

Этого только бы и не доставало в довершение всей прелести и без того уже великого скандала. Допустить, чтобы полиция открыла здесь Ольгу, Каржоль, разумеется, не мог и потому поспешил остановить одного нз наиболее юных и юрких жидков, который уже собрался было бежать к полицеймейстеру.

— Не надо. Я сам отворю, — сказал он евреям, — и вы сейчас увидите, та ли.

Ключ повернулся в замке но пред изумленной кучкой в распахнутой двери предстала бледная, негодующая, глубоко потрясенная дочь генерала Ухова, столь хорошо знакомая в лицо всему Украинску.

Для евреев это было до того неожиданно и такое постигло их разочарование, что они сразу смутились и даже сконфузились до последней степени, как только можно себе представить.

— Не та!.. Что же это такое? — в полном недоумении переглядывались они между собой.

— Теперь вы убедились?.. Довольно с вас? — обратился к ним граф. — Довольно? Ну, так вон, сию же минуту!

— Что вон!.. Зачем вон, когда, может быть, там еще есть наша девица? — наконец-то очнувшись заговорили в кучке, но уже далеко не с прежней бойкостью и уверенностью. — Может-быть, она запрятана в другую комнату?.. Что мы знаем!.. Надо обиск на поверка сделать…

Но тут, к крайнему удивлению графа, к евреям выступила вдруг сама Ольга.

— Здесь нет никакой вашей девицы, — сказала она голосом, дрожащим от волнения, — теперь по крайней мере нет больше… Но ночью был кто-то… Это наверное… Я слышала женский голос… И этот человек, — указала Ольга на графа, — ночью же увел ее куда-то.

— Шма Изроэль!.. О, значит она в манаштнре!.. Ваймир!.. Она в манаштире вже! — в смятении всполошились и загалдели евреи.

— Бохерим! — горестно воскликнул Айзик, с мольбой обращаясь к товарищам и в отчаянии ломая себе руки.

И кучка вслед за Айзиком опрометью кинулась вон из прихожей, а через минуту уже ни души еврейской не осталось не только во дворе, но и у ворот на улице. Все это гурьбой хлынуло к монастырю, в самом тревожном и злобном возбуждении.

X. ВЫВЕРНУЛСЯ

Даже и не взглянув больше на графа, Ольга пошла было вслед за евреями вон из его дома.

Но Каржоль не мог отпустить ее не объяснившись. По его расчетам, для него теперь нужнее всего было примириться с Ольгой, для того чтобы сейчас же, что называется, втереть ей розовые очки, обезоружить ее гнев, обмануть подозрительность, усыпить на известное время ревность и вернуть к себе ее доверие, — нет! мало доверие, прежнюю веру в него, пока не обработается окончательно то дело. Поэтому он тотчас же бросился вслед за ней и, нагнав ее уже на последней ступеньке крыльца, успел выше кисти схватить ее руку и насильно не ввел, а почти втащил ее обратно в кабинет.

— Не сумасшествуйте!.. Вам невозможно идти в таком виде! — заговорил он твердо и строго, постаравшись придать себе возможно больше спокойствия.

Граф понимал, что в предстоящем объяснении ему прежде всего необходимо вполне владеть собой.

Между тем Ольга молча и мрачно глядела на него мало что с ненавистью, а даже с каким-то отвращением.

— Сейчас запрягут мою карету и отвезут вас, — продолжал он. — Сядьте… Успокойтесь прежде.

Вместо всякого ответа девушка лишь сделала попытку вырвать от него свою руку.

— Напрасно, Ольга: я не пущу вас. Пока не успокоитесь, вы не выйдете отсюда.

— Пустите руку! — повелительно крикнула она, сделав новое порывистое движение. — Не держите меня!.. Вы мне гадки!

— Извольте, — согласился Каржоль, освобождая ее руку. — Но из этой комнаты вы все-таки не выйдете. — Прикажи сейчас же запрягать карету, запри подъезд и никого не впускать сюда! — крикнул он человеку.

— Не к чему! — отозвалась Ольга. — Не удерживайте меня. Я пойду.

— Нет, Ольга… Бога ради…

— Я пойду, говорю вам!

— Но ведь вас увидят…

— Так что же?.. Меня уже видели, мне все равно теперь.

— Не делайте глупостей, Ольга! Не компрометируйте себя еще более!

— Я уже скомпрометирована… Все равно!

— Нет, не все равно!.. Не все равно, Ольга!.. Во всяком случае, я не пущу вас так.

— Ах, да поймите же, — раздраженно крикнула она с нервными слезами в голосе, — поймите вы, что после такого гнусного вашего поступка, мне мерзко оставаться с вами, мерзко глядеть на вас, мерзко дышать одним воздухом… Не могу я больше!.. Не могу!

— Если уж кого винить, то вините себя, — пожал Каржоль плечами. — Вы сами пожелали этого. Я предупреждал вас, я предлагал вам уходить тогда же.

— Да, для того чтобы самому остаться с другой женщиной, — язвительно сказала девушка, обдав его презрительной усмешкой.

— Поберегите вашу ревность, Ольга, до другого случая, — спокойно заметил граф, — здесь она ни при чем и ни с какой женщиной я не оставался.

— Как!.. Вы отпираетесь?.. Вы еще лгать хотите? Лгать предо мной! — яростно накинулась она на Каржоля, потеряв уже последнее терпение. — И вы смеете мне говорить это! Вы можете еще смотреть мне прямо в глаза!.. Мне?!.. Гнусный, бессовестный, бесчестный вы человек после этого!

— Перестаньте, Ольга. Брань вам вовсе не к лицу, и тем более что лгать пред вами мне нет никакой надобности.

— Так у вас не было никакой женщины?.. Не было?.. Отвечайте же!.. Я вас спрашиваю, никакой?.. Вы чисты и невинны? И стало быть это я лгу?

— Нет, женщина приходила, — спокойно и даже апатично как-то возразил граф. — И что она была здесь, доказательство вам эти евреи. Но не имел же я возможности объяснять вам все это дело тогда же!.. Ведь я обещал, что после все скажу. Да и наконец, это была чужая тайна… Открывать ее раньше времени я не имел даже права. Теперь другое дело, она в монастыре уже.

— Кто это она? О ком говорите вы?

— О вашей приятельнице, Тамаре Бендавид.

Изумленная Ольга даже вскочила с места.

— "Как?.. Тамара Бендавид?!.. Да что вы за вздор говорите!

— Отнюдь не вздор. И с какой же стати я стал бы вдруг злоупотреблять именем честной девушки? Подумайте!

— Так это она приходила к вам? Тамара?

— Да. Тамара. Она задумала креститься в православную веру и обратилась ко мне с просьбой помочь ей устроить все это дело.

— Ну? — нетерпеливо перебила Ольга с крайне изумленным, жадным любопытством.

— Я дал слово, — продолжал граф. — Быть может, это была неосторожность, но… делать нечего!.. Пришлось, разумеется, исполнить. Было условлено, что в эту ночь я отвезу ее в монастырь, к Серафиме.

— Ну?!

— Ну, и вы чуть было не помешали всему этому. Ведь я же не рассчитывал найти вас у себя чуть не в три часа ночи! Ну и подумайте, как было бы красиво, если бы вдруг она застала здесь вас… среди ночи! В хорошем свете, нечего сказать, оба мы предстали бы пред ней!

— Вы должны были тотчас же предупредить меня, — заметила Ольга.

— Да когда же, подумайте! И до того ли мне было, когда вы сразу огорошили меня таким сюрпризом, да и наконец, повторяю, я не имел тогда права выдавать чужую тайну, и не показалось ли бы вам все это слишком невероятным, если даже и теперь-то вы едва верите?

— Хорошо, но где же вы до сих пор пропадали и к чему было запирать меня на замок таким предательским образом? — все еще раздраженно и подозрительно спросила девушка.

— К тому, что не запри я вас, вы, с вашей взбалмошной натурой и с этой ревностью бесшабашной, наверное выбежали бы вслед за нами и наделали бы только величайших скандалов и ей, и мне, и себе… Что же мне оставалось, коли вы добром не уходите?! Я рассчитывал вернуться вскоре, но вмёсто того в монастыре, да у архиерея задержали. Теперь, слава Богу, она уже принята.

Это открытие относительно Тамары, когда наконец Ольга вполне поверила словам Каржоля, так поразило ее, что несколько времени она не могла сказать ни слова и только во все глаза глядела на графа.

— Ну и скажите же, милая Ольга, — заговорил он после некоторого молчания. — Убеждаетесь ли вы хоть теперь-то, что все это дело гораздо проще и честнее, чем вам вообразилось?

— Боже мой! — схватилась она за голову. — Каких же я глупостей наделала!..

— Да, и преогромных, к сожалению, — несколько менторским тоном заметил граф, — но… вините свою собственную взбалмошность. Мне же более всего прискорбно, что теперь я убедился, насколько мало вы в меня верите. Печальное убеждение, Ольга, для будущей супружеской жизни, — прибавил он со вздохом.

— Да, но… вот что однако, — заговорила она в раздумье, как бы соображая нечто, — все это хорошо, но… с какой стати Тамара с этим делом обратилась к вам? Почему к вам именно.

— А уж это вы ее спросите, — с легкой усмешкой пожал Каржоль плечами. — Это уж ее дело… Но полагаю потому, вероятно, что я более других внушал ей доверие.