Византия. Христианская империя. Жизнь после смерти - Игорь Павлович Петровский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Император Феодосий лично пригласил Нестория в Константинополь и видел в нем чуть ли не второго святителя Иоанна Златоуста. И поначалу действительно для подобной ассоциации было много предпосылок. Во-первых, Несторий, как и Златоуст, был строгим аскетом. Во-вторых, Несторий, как и Златоуст, был родом из Антиохии Великой. В-третьих, Несторий, как и Златоуст, был выдающимся проповедником, да и вел он себя изначально как второй Златоуст. Он сократил все расходы на себя, он стал очень активно заниматься благотворительностью, и он, невзирая на лица, обличал власть имущих – ну чем не Златоуст? Однако постепенно народ стал замечать разницу между «двумя Златоустами». В храме Святой Софии во время поставления в архиепископы Константинопольские Несторий произносил проповедь, и в ней он сказал: «Царь! Раздави со мной еретиков, а я раздавлю с тобою персов!» И вот тогда все прозрели. Несторий оказался антиподом своего великого предшественника. Прежде всего из-за отношения к своим оппонентам. Несторий приказал изгнать из города всех ариан, а ведь Иоанн Златоуст никогда так не поступал. Напротив, он предпочитал общаться с еретиками и инакомыслящими силой своей проповеди, а не императорскими штыками. И вот вскоре этот великий борец с еретиками, этот «второй Златоуст», станет первым еретиком своего времени и самым злобным сокрушителем церковного мира на константинопольской кафедре.
В 428 году в столице разгорелась дискуссия о том, как правильно величать Божию Матерь. Одни считали, что Богородицей – так учил еще Григорий Богослов. Другие видели в этом умаление человеческой природы Христа и требовали использовать слово «человекородица». Это, в свою очередь, вызвало подозрения в арианстве, то есть непризнании за Христом истинной божественной природы. Когда эти споры дошли до Нестория, он предложил в качестве компромисса новый термин: Христородица.
Христородицей, наверное, вполне можно было бы называть Божию Матерь исходя из общебогословских предпосылок, но уже к тому времени сложилась традиция называть Богородицей. Именно то обстоятельство, что Несторию она показалась неприемлемой, говорило, что он проводил жесткую границу между Сыном Божиим, предвечно существующим и от Отца рождающимся, и Господом Иисусом Христом, родившимся в Вифлееме от Пресвятой Девы, восклицая: «Каким образом земной человек мог родить Бога?»
Протоиерей Владислав Цыпин, доктор богословия, профессор МДА
Таким образом, спор о наименовании Богородицы был на самом деле спором о соединении человечества и Божества во Христе, поэтому в истории Церкви он получил название христологического. И этот богословский вопрос, начавшийся, казалось, с малого, положил начало новой эпохе.
Это так называемый вечный раскол, который существует, в общем-то, в течение полутора тысяч лет. Он, этот вечный раскол, резко отличается от предыдущих. Арианские споры когда-то закончились тем, что ариан как таковых уже давным-давно нет. Точно так же все остальные споры в древней Церкви, различные секты, которых были десятки и десятки в IV веке и в V веке, – они все куда-то растворились, их просто уже не существует давным-давно. Теперь вот появляется какой-то новый тип церковных конфликтов, который внешне похож на предыдущие, но на самом деле имеет какую-то несколько другую серьезную природу, которая, скорее всего, связана с изменениями внутрицерковной иерархии, церковной культуры как таковой.
Илья Попов, кандидат исторических наук, старший преподаватель ПСТГУ
Несторианский конфликт усугублялся еще и тем, что к середине V века в жизни Церкви происходят глубокие перемены. Епархии ранней Церкви были в основном небольшими, в значительной степени независимыми друг от друга и открытыми к общению между собой. Теперь же выстраивается привычная нам сегодня централизованная система митрополий и патриархатов.
Там, внутри этих патриархатов, образуются собственные богословские школы, там своя культура образования, знаний, своя культура толкования вероучения, Священного Писания, и каждый раз, когда между этими Церквями возникают споры, эти споры осложняются еще огромным шлейфом традиции, уже накопленной и в том, и в другом центре, – речь идет о крупнейших городах: Александрии, Константинополе, Антиохии, Риме.
Илья Попов, кандидат исторических наук, старший преподаватель ПСТГУ
Ориентация на философские школы и направления была разной. Для Александрии это все-таки традиция Платона и неоплатоников, для Антиохийской богословской школы – ориентация на Аристотеля. В Антиохийской школе было крайне настороженное отношение ко всякого рода аллегорическим истолкованиям Священного Писания, в то время как для школы Александрийской это было вполне приемлемо.
Протоиерей Владислав Цыпин, доктор богословия, профессор МДА
И эта разница во взглядах особенно ярко проявлялась в понимании главной загадки христианства: тайны Боговоплощения. Обе школы признавали Никейскую формулу единосущия Сына Отцу, но понимали ее по-разному. Антиохийцы говорили примерно так: божество Христа избрало своим сосудом или храмом человека Иисуса. Александрийцы же склонялись к таинственному соединению двух природ в одну единую ипостась. Несторий был родом из Антиохии.
Для богослова, христианина, воспитанного в традициях Антиохийской школы, было исключительно важным то, что написано в Евангелии об Иисусе Христе. Но Евангелие ведь только дает такие просветы, которые нас заставляют думать: да, мы имеем дело не с простым человеком, и не только с человеком – а ведь так-то мы имеем дело с Ним как с человеком. Поэтому несторианская идея, отделяющая ипостась Сына Божия от ипостаси, или лица, Сына Человеческого, Иисуса Христа, она, вероятно, открывает больше возможностей для буквального понимания евангельского текста и для более интимного восприятия Иисуса Христа – человек-то нам понятнее, чем Бог.
Протоиерей Владислав Цыпин, доктор богословия, профессор МДА
Сам Несторий утверждал, что в этом споре он выступил лишь миротворцем, который стремился найти золотую середину, то есть такую формулировку. которая не умаляла бы ни божественной, ни человеческой природы в Иисусе Христе, но на деле люди из его ближайшего окружения говорили на проповедях: «Пусть никто не называет Марию Богородицей, ибо Мария была человеком, а от человека Бог не может родиться», – и Несторий их не останавливал. Это вызвало протесты в Константинополе, а вскоре вести об этом дошли и до Александрии.
Теперь на александрийской кафедре был новый архиепископ, племянник Феофила, святитель Кирилл – выдающийся православный догматист и при этом, что непостижимо и удивительно, гонитель Иоанна Златоуста. Это именно он говорил: «Если Иоанн – епископ, то почему Иуда не апостол?» Кирилл одним из последних среди архиереев согласился вписать имя святителя Иоанна Златоуста обратно в диптихи Церкви, и то ради мира с Римом. Кирилл Александрийский был вообще очень противоречивой и яркой фигурой. С одной стороны,
