Восемь племен - Владимир Тан-Богораз

Ваттан вдруг припомнил рассказы, ходившие по тундре.

«Неужели она вправду кормится мхом?» — подумал он.

Ему внезапно до смерти захотелось есть. Он протя-

120

нул руку к котомке, которая лежала в двух шагах, и, вынув ломоть сухого мяса, принялся раздирать его по волокнам.

Мами тотчас же убрала свою руку и отвернулась в сторону.

— Что ты, Мами? — невольно спросил он.

До сих пор она не выказывала еще своего отвращения так ясно.

— Ведь это мертвое тело! — сказала девушка. — Ты мертвечину ешь.

Ваттан вздрогнул и с ужасом посмотрел на нее. Повинуясь своему отвращению к сверхъестественным вещам, он совсем забыл про амулет, хотя при первом удобном случае исполнил предписание Ваттувия и нисколько не сомневался, что именно частице мертвого мяса, висевшей на его груди, он обязан своим торжеством. Слова Мами показались ему исполненными нечеловеческой прозорливости, и он со страхом и печалью смотрел на нее, чувствуя, что их счеты с судьбой еще не сведены и что эта странная жизнь в забытом людьми ущелье не может длиться долго и окончиться счастливо.

Глава шестнадцатая

Тепло внезапно окончилось, как оторвалось. Начались крепкие ночные заморозки, земля отвердела, как железо, на ивовых кустах не осталось ни одного листочка. Небо постоянно хмурилось. Тонкий снежок выпал и не растаял... Мами проводила больше времени в пещере. Она теперь много спала и нередко показывалась на свет только в полдень. Ваттан с опасением видел, что сила ее убывает вместе с уходящим теплом. Он чувствовал себя вдвойне несчастным, ибо запас его кончился и уже два дня он провел без пищи.

В противность своему летнему образу жизни, он спал мало и все время, пока Мами лежала в пещере, зарывшись в листья, он бродил по ущелью, с неприязненным чувством рассматривая ожиревших оленей и расчленяя своим опытным взглядом каждое упитанное тело, проходившее мимо. Он никак не хотел допустить, что они с Мами должны погибнуть среди этого обилия.

Инстинкты скотовода, владетеля стад, проснулись

121

в его голодном теле и неспокойном уме, и он уже не думал о том, могут ли олени говорить понятной речью. Он рассматривав их как рабов, которые должны служить ему и приносить пользу своей жизнью и смертью.

У оленей начиналась пора любви. Подростки затевали первые драки. Крупные быки с налитыми кровью глазами гонялись взад и вперед за стройными двухлетками, которые пользовались у легкомысленных важенок большим успехом, чем владыки стада.

Ваттан медленно прошел среди стада, как будто выбирая наиболее подходящее животное, потом свернул к озеру и стал спускаться вниз по широким каменным уступам.

Пестрый бык стоял у самой воды. Он пришел для водопоя и, удовлетворив жажду, остановился на краю озера, заглянул вглубь и сердито встряхнул подгривком, увидев там собственную рогатую голову. Потом он протянул шею и испустил неописуемый хриплый рев, которым оленьи самцы вызывают друг друга на состязание. После этого он повернул голову и, увидев молодого человека, внезапно бросился на него, опустив рога.

Ваттан почувствовал прилив страшной ненависти к этому оленю. Пестрый бык был как будто соперник, который уже второй раз попадался ему на дороге.

Он выхватил из-за пояса блестящий нож Колхоча, который дядя отдал ему обратно перед его уходом с родной реки, и, отскочив в сторону, схватил левой рукой подбежавшего оленя за отростки рога, а правой вонзил ему нож в сердце привычным жестом богатого оленевода, который ежегодно убивает многие сотни животных для своих домочадцев и соседей.

Олень остановился как вкопанный, еще больше протянул шею и посмотрел на Ваттана дикими глазами, где последняя вспышка злости погасла, как светильня, внезапно вынутая из лампы; ноги его задрожали и стали гнуться в коленях; через минуту он грянулся на землю и раз или два ударил задними копытами в последней агонии.

Ваттан с восхищением посмотрел на нож; потом небрежно пощупал у оленя за ушами. Бык был немного стар, но очень жирен.

Молодой оленевод чувствовал себя как рыба в воде.

122

Все тревожные мысли покинули его перед этой блестящей действительностью. С горящими глазами он распорол оленье брюхо, запустил обе руки в дымящиеся внутренности и вытащил почки, обвитые нежным белым жиром. Одну из них он тщательно обтер об шкуру оленя и положил на камень, а другую, не теряя времени, стал резать на кусочки и отправлять в рот сырьем, как до сих пор делают все северные скотоводы.

В это время высокая фигура девушки показалась вверху. Она только что проснулась и тоже отправлялась к воде, чтобы умыться и утолить жажду.

— Мами, иди есть почки, — громко закричал Ваттан, нисколько не думая о том, что девушка может взглянуть на его поступок тем же испуганным взглядом, какой он видел у нее четыре дня тому назад при первом предложении заколоть оленя.

Ответом Мами был громкий и пронзительный крик. Она быстро бросилась вперед, как будто желая остановить убийство, которое уже совершилось.

Не добежав десяти шагов до кровавой сцены, она остановилась, как будто опасаясь приблизиться ближе,

— Людоед! — сказал она, глядя глазами, полными неописуемого ужаса, на кровавый кусок мяса, который Ваттан держал в руке. — Убийца! Пожиратель трупов!

Лицо ее исказилось от отвращения, и в углах глаз началось странное подергивание.

— Что ты? Что ты? — бессвязно возразил Ваттан, заражаясь ее волнением и страхом.

Он бросил свой кусок и протянул к ней руки, по локоть покрытые кровью.

— Кто ты? — дико закричала девушка, отступая назад.— Ты не Гиркан! Тебя подменили!

Ваттан, несмотря на испуг, почувствовал болезненный укол в сердце. Очевидно, она все время принимала его за ненавистного соперника.

— Не подходи! — кричала девушка. — Ты — Рынто!

Высокая фигура Ваттана с засученными по локоть и окровавленными руками внезапно вызвала в ее уме воспоминание о предводителе Мышеедов, когда он разбирал на части к ужину первого оленя из ее стада.

— Мами! — воскликнул тоскливо Ваттан, делая шаг вперед.

123

Девушка повернулась и, как дикая коза, бросилась вверх по тропинке.

Ваттан последовал сзади, увлеченный ее примером и опасаясь, что с ней случится какое-нибудь несчастье; на берегу он вспомнил, как минувшей весною он точно так же бежал сзади и не мог догнать девушку.

Мами бежала так же быстро, как прежде, но в голове ее мутилось. Обрывки мыслей дико и странно мелькали в ее уме и как будто тоже бежали взапуски. Ей казалось, что это Чайвун лежит там на снегу, среди кровавой лужи.

Рынто гнался сзади и хотел сделать ее своей женой, как в последнюю памятную ночь.

Они добежали до стены ущелья. Ваттан, пользуясь выгодой поворота дороги, взял наперерез, но Мами стала перебегать между каменными столбами, стараясь найти место, чтобы спрятаться. Среди странных серых колонн, похожих на кучу неправильных окаменевших зубов, спрятаться было негде.

Ваттан уже набегал; тогда молодая девушка, объятая внезапной силой отчаяния, вдруг стала лезть на самую высокую, совершенно отвесную колонну, поднимавшуюся среди окаменевших людей, как ствол каменного дерева.

Через минуту она была на вершине, Ваттан стоял внизу и простирал руки вверх. Ей показалось, что он сейчас подскочит и схватит ее. Голова ее закружилась, светлые круги побежали перед глазами, потом проплыло какое-то страшное лицо с огненным взглядом и клыкастой, разинутой пастью.

То было лицо Ивметуна.

Она судорожно стиснула кулаки, зажав большие пальцы внутрь, вскрикнула хрипло и слабо и, как сноп, слетела вниз к ногам Ваттана, который с криком отскочил назад. Голова ее ударилась о каменный выступ, в углах рта показалось немного крови; потом ноги ее передернулись два раза точно так же, как у пестрого быка, и тело ее стало совершенно неподвижно.

Обе половины предвещания, сделанного Ваттувием, исполнились. Чары, созданные им, привлекли Мами в объятия молодого оленевода, но грозный Ивметун ока-

124

зался сильней, чем мертвец с южной реки, и окончательно унес свою добычу.

Ваттан поднял девушку на руки и отнес ее к воде, потом тщательно обмыл ее лицо и положил ее на ровном месте, старательно очищенном от снега: он снял с себя амулет, тяжелым камнем раздробил его на мелкие части, и бросил в воду вместе с мешком и горностаевой головой. Он готовился исполнить последнюю часть предвещания и снова чувствовал себя свободным от влияния людей, духов и богов.

После этого он с деловым видом содрал с оленя шкуру, ощипал и оскоблил ее от шерсти, искусно разрезал ножом на очень тонкие ремни и стал их переплетать между собою. Через несколько часов усердной работы он сплел еще сырой аркан, надставив его с одного конца ремнями от котомки, связанными вместе. Он хотел устроить Мами торжественные похороны, сообразно с обычаем тундры, и сжечь ее тело на костре. И в жертву ей он хотел принести стадо, неумеренная любовь к которому погубила ее. Весь остаток дня он занимался исполнением своей кровавой затеи, закидывая аркан оленям на рога и закалывая их ножом в сердце. Олени до такой степени обручнели, что первых пятнадцать или двадцать он мог перехватить просто руками. Но потом запах крови и вид трупов, лежавших на земле, стал пугать тех, которые приходили или пробегали близко. Мало-помалу стадо пришло в смятение и в стремительном бегстве рассыпалось по ущелью. Но Ваттан мчался, за ними вслед проворнее полевого волка, аркан его не знал промаха, и сверкающий нож убивал, как удар молнии. Мелким оленям он для скорости просто скручивал головы своими крепкими руками и спешил перейти к новой жертве. Бойня продолжалась до поздней ночи. Даже в темноте Ваттан продолжал колоть и душить слабых и отстающих сзади, пока сам не упал от изнеможения на землю. Большая часть стада была перебита, остальные олени спаслись из рокового ущелья и разбежались куда глаза глядят, разнося по соседним пастбищам и ущельям весть о великом несчастии.