По страницам «Войны и мира». Заметки о романе Л. Н. Толстого «Война и мир» - Наталья Григорьевна Долинина

Эти светлые голубые глаза, этот твёрдый, наглый и умный взгляд мы увидим много раз: на смотре в Браунау, и в бою под Шенграбеном; во время дуэли с Пьером, и у зелёного карточного стола, за которым Ростов проиграет Долохову сорок три тысячи, и у ворот дома на Старой Конюшенной, когда сорвётся попытка Анатоля увезти Наташу, и позже, в войну 1812 года, когда отряд Денисова и Долохова спасёт из французского плена Пьера, но в бою за пленных погибнет мальчик, Петя Ростов, – тогда жестокий рот Долохова скривится, и он отдаст приказание: всех захваченных французов расстрелять.

Долохов – самый непонятный, самый таинственный из всех героев «Войны и мира». Мы восхищаемся его безрассудной храбростью, его внезапно и коротко прорывающейся нежностью; нас пугает его жестокость, нам хочется постичь этот загадочный характер.

Что же он такое на самом деле, Фёдор Долохов?

Он «был небогатый человек, без всяких связей. И не смотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля».

Ему не на что и не на кого рассчитывать – только на себя. Развлекались втроём: Долохов, Анатоль и Пьер – «достали где-то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина с спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нём…» Чем же всё это кончилось?

Долохов был офицером – и потому его разжаловали в солдаты. Пьер нигде не служил, его нельзя было разжаловать, но наказанье его постигло лёгкое, – видимо, из уважения к умирающему отцу. Анатоль был офицером – его не разжаловали. Долохов запомнил это и Анатолю, и Пьеру.

Ещё один урок он получил на войне. Встретив Жеркова, принадлежавшего раньше к его «буйному обществу», он убедился, что Жерков «не счёл нужным узнать его» в солдатской шинели. Этого Долохов тоже не забыл – и когда Жерков, после разговора Кутузова с разжалованным, радостно приветствовал Долохова, тот отвечал подчёркнуто и холодно.

Так на наших глазах складывается характер, формируется жестокий и эгоистичный человек, одинокий, как волк. Первые же слова, которые мы услышали от Долохова, были жестоки. Пьяный Пьер пытался повторить его «подвиг»: выпить бутылку рома, сидя на открытом окне. Анатоль пытался удержать Пьера.

«– Пускай, пускай, – сказал Долохов улыбаясь».

После этого прошёл год – очень нелёгкий год солдатчины, трудных походов и не менее трудных смотров. Мы видели, как Долохов отстаивал своё достоинство перед смотром в Браунау и как настойчиво напоминал генералу о своих заслугах в Шенграбенском бою. Он чудом не погиб на льду австрийских прудов, приехал в Москву и поселился в доме Пьера. Как раньше он не жалел Пьера, так не жалеет и теперь: живя в его доме, он завёл роман с его женой. Не влюбился в неё, не полюбил – это бы хоть в какой- то степени его оправдывало. Нет, Элен так же безразлична ему, как другие светские женщины, он просто развлекается и, может быть, мстит Пьеру за историю с медведем, за то, что Пьер богат и знатен.

На обеде в честь Багратиона «Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но… он, казалось, не видел и не слышал ничего… и думал о чём-то одном, тяжёлом и не разрешённом.

Этот неразрешённый, мучивший его вопрос были намёки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо… Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал как что-то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался».

Пьер знает: Долохов не остановится перед тем, чтобы опозорить старого приятеля. «Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить моё имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я… помог ему». Так думает Пьер в то время, как Долохов и Николай Ростов, насмешливо и неодобрительно поглядывая на него, пьют за хорошеньких женщин.

Он боится Долохова – могучий Пьер. Приучив себя додумывать всё до конца и быть откровенным с самим собой, он честно признаётся себе: «Ему ничего не значит убить человека… Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно, я боюсь его…» Но в душе его, преодолевая страх, поднимается бешенство, и когда Долохов с «серьёзным выражением, но с улыбающимся в углах ртом, с бокалом обратился к Пьеру», – это бешенство вскипает, ищет выхода.

«– За здоровье красивых женщин, Петруша, и их любовников», – сказал Долохов.

Этого мало: он выхватил из рук Пьера листок с текстом кантаты – само по себе это было бы вполне возможно при их приятельских отношениях, но сейчас, «что-то страшное и безобразное, мутившее его во время обеда, поднялось и овладело» Пьером.

«– Не смейте брать! – крикнул он».

Все вокруг испуганы, но Долохов смотрит «светлыми, весёлыми, жестокими глазами…»

«Бледный, с трясущейся губой, Пьер рванул лист.

– Вы… вы… негодяй!.. я вас вызываю, – проговорил он и, двинув стул, встал из-за стола».

И вот – дуэль в Сокольниках. Секунданты Несвицкий и Денисов делают, как полагается, попытку примирения. «Нет, об чём же говорить! – сказал Пьер, – всё равно… Вы мне скажите только, как куда ходить и стрелять куда?»

Долохов знает, что Пьер не умеет стрелять. Но и он тоже отвечает секунданту: «Никаких извинений, ничего решительно».

Оба секунданта понимают, что происходит убийство. Поэтому они медлят минуты три, когда уже всё готово.

Кажется, ничто не может спасти Пьера. Понимает ли это Долохов? Чем виноват перед ним Пьер – за что он готов убить этого человека?

«Становилось страшно», – пишет Толстой. И вот Денисов выходит к барьеру и с е р д и т о кричит: «Г’…аз! Два! Тг‘и». Уже нельзя остановить то, что происходит, и Денисову остаётся только сердиться.

Пьер, нелепо вытянув вперёд правую руку, «видимо боясь, как бы из этого пистолета не убить самого себя», стреляет первым – и ранит Долохова.

Оба они поступают после выстрела Пьера точно так, как должны поступать именно эти два человека, с этими характерами. Раненый Долохов, упав в снег, всё ещё целится, а Пьер стоит, «беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью», перед Долоховым – так, что даже Денисов, секундант Долохова, не