Пленница кукольного дома - Надежда Зорина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вы знаете содержание фильма?
— Нет, я…
— Тогда давайте все же досмотрим до конца.
Комната — наша гостиная, накрытый стол. Максим сидит на том самом стуле, на котором сейчас сижу я, на коленях пакет. Посматривает на часы — кого-то ждет. Да меня он ждет! Ждет и думает, что выхода нет. Звонок. Он идет открывать с пакетом в руке, в котором… Ясно, что в нем! У самой двери он вдруг понимает, что выход найдется в семь сорок.
Семь сорок — что-то такое тревожно знакомое… Семь сорок… Да просто еврейский танец!
Я в красном платье. Гостиная, стол. Чужое вино. Наташа. Тост за прожитое.
— Выключите! Все так и было!
— Вы знаете этот фильм?
— Все так и было в тот вечер! Чужое платье, чужой костюм, чужой праздник. Мы никогда не отмечали годовщину свадьбы…
— Фильм сделан по вашему заказу?
— Счет вели от дня нашей встречи.
Ребенок — он всему причина, но выход будет найден в семь сорок. Осталось потерпеть совсем немного.
— Во всем виноват ребенок! Мы так хотели ребенка!
— Этот фильм сделали вы?
Семь тридцать пять. Пора! Максим поднимается, идет… Спальня. Семь тридцать восемь. Две минуты на то, чтобы осмотреться. Окно. Дребезжит стекло. Выход.
Я бросилась из комнаты. Бородин — за мной. Обхватил за туловище, не дал убежать. Втолкнул в кресло, прикрикнул, как на собаку (кожаная красная такса никак не давалась, но оказалась сном):
— Сидеть!
— Все было так! Все так и было! Выход — в семь сорок. Я на часы не смотрела, Макс все время смотрел. Но я помню, вспомнила: было семь сорок. Это я, в красном платье, а в костюме — Максим, мой муж. Он выбросился из окна. Ну да вы знаете. Все было в точности так, а потом он выбросился. Я не знала, почему он выбросился. Тогда еще не знала, что Маринин ребенок — его. Он вот почему выбросился: из-за ребенка. И потому что тоже выход искал, а я думала, только я.
— Фильм был сделан до смерти вашего мужа.
— Все было в точности так!
Я закрыла лицо руками. Он мне ужасно мешал, майор Бородин: его назойливое лицо заслоняло лицо Максима. Стекло задребезжало. Я слышала этот звук. Он раздался в семь тридцать девять. Тогда я подумала: Максу, как и мне, душно. Больно, плохо и душно. И еще я подумала, что проживу целый год в страшных мучениях. Стекло задребезжало, я слышала дребезжание и не понимала, что Максим нашел выход. Для всех нас нашел выход. А потом закричала женщина. Не я закричала, а кто-то на улице…
— Все было в точности так, за исключением крика.
— Какого крика? Вы понимаете, о чем я говорю? Фильм сделан до смерти вашего мужа. Одна из наших версий… лично я придерживаюсь другой версии, но это неважно… По одной из наших версий, именно фильм довел до самоубийства Максима.
— В фильме не было крика.
— При чем здесь…
— Страшно кричала женщина. Она, очевидно, сидела во дворе на скамейке.
— Да придите вы в себя! Воды или что там, каких-нибудь капель?
Капли. Маленькая йодного цвета бутылочка. Пустырник. Отчим предлагал мне пустырник тогда, на кухне…
— Вы отчима подозреваете? Он ни в чем не виноват, отстаньте от человека, чего его попусту мучить? Он так напуган. Отец ребенка — Максим, как видите, это вам ничего не дает: мертвый Макс не мог стать убийцей. Убийца…
— Я не о том. Я говорю: по одной из версий, фильм мог довести вашего мужа до самоубийства.
— Фильм довел Максима?
Вот оно что! Фильм довел. Я думала, дело в ребенке, а оказывается… фильм. Выход в семь сорок фильм подсказал. Только как же? Откуда он взялся?
Фильм принес майор Бородин.
Да он никакой не майор! Он знал все заранее. Он все подстроил.
— Откуда у вас… — Я вскочила с кресла и пошла на него. Бородин — не майор, а убийца или, может, сам дьявол — отступил, растерялся. — Откуда у вас этот фильм?
— Черт! Да вы что?! — Он опомнился, перестал отступать и сам двинулся на меня. Мы столкнулись, довольно чувствительно ударились друг о друга телами. — Это я вас спрашиваю, откуда взялся фильм? И… Сядьте! Что вы вообще себе позволяете? Будете продолжать в том же духе, немедленно задержу!
Я села в кресло — наваждение прошло: майор Бородин, уголовный розыск, снова стал просто майором. Ну да, обыкновенный мент, ни рогов, ни копыт, мне все померещилось.
— Мы можем продолжать? Вы успокоились? — Он посмотрел на меня с сомнением. — Фильм был послан вашей сестре по электронной почте с сопроводительным письмом от лица Максима. Но совсем не обязательно, что послал он. Отправителем мог быть и другой человек. Например вы.
— Я? Нет, я ничего не посылала. Я даже до конца не знаю, как пользоваться электронкой. Когда возникала такая необходимость — очень редко, — просила посылать Максима. Я, видите ли, довольно тупа в техническом смысле… Освоила только клавиатуру, компьютер для меня нечто вроде пишущей машинки. Да мне для работы больше и не нужно.
— Допустим. — Бородин отошел от меня, сел на диван напротив. — Кто, как вы думаете, мог послать фильм Марине?
— Наверное, никто, кроме Максима, не мог.
— Вы знали, что существует такой фильм?
— Конечно, не знала!
— Вы оба с мужем преимущественно работали дома…
— Да, мы оба переводчики, только он переводил техническую литературу, брошюры, инструкции и тому подобное, а я… Ну да, мы в основном находились дома.
— Получается, у Максима не так много было возможностей для уединения. Как же он мог в совершенной тайне от вас смотреть подобные фильмы?
— У нас разные компьютеры, мы работали в разных комнатах… Возможностей сколько угодно. И потом… В последнее время Максим часто… Его часто не было дома. Да и я не каждую же минуту… Иногда ездила в редакцию, иногда к сестре, к знакомым ходила в гости.
— Итак, о фильме вы ничего не знали? — Бородин встал, перенес стул к столу, придвинул свои бумаги, снова начал записывать.
— Не знала.
Минут пять или больше он писал, не поднимая головы. Я повернулась к компьютеру — там снова была заставка с пауком. Мне вдруг захотелось посмотреть фильм сначала, чтобы опять увидеть живого Максима и услышать его голос. Может быть, Бородин забудет диск, и я смогу посмотреть, когда он уйдет?
Ничего не получится — скорее всего, он меня арестует.
— С сестрой вы не виделись больше недели, так?
— Так.
— О том, что ваш муж и сестра любовники, узнали на следующий день после похорон?
— Да.
Он все записывал — задавал вопросы спокойным, не обвиняющим, нейтральным тоном и записывал. И у меня опять возникла уверенность, что в смерти Маришки я не виновата. Мне стало так спокойно, так хорошо! Я совсем перестала бояться майора, даже почувствовала к нему некоторую симпатию и почти решилась попросить оставить мне диск или сделать с него копию — кажется, в нашем компьютере есть такое приспособление, Максим что-то говорил. Не помню только, как оно называется, как-то смешно.
— Прочитайте и распишитесь.
Нет, просить неудобно. Да майор и не согласится, несмотря на свою симпатичность.
Я подошла к столу. Попыталась вчитаться в текст и опять разволновалась — не от того, что меня могут арестовать, не из-за сестры, а даже и не знаю из-за чего — смысл протокольных строчек так и остался для меня не расшифрованным. Ну и ладно, сделала вид, что прочитала внимательно, что все-все поняла, и расписалась.
— Я попрошу вас прийти ко мне в отделение, кабинет двадцать восьмой. Завтра, в двенадцать. Вот повестка.
Я расписалась и там. Завтра. Значит, у меня есть целый день, вечер и ночь. И часть утра. Если он забудет диск…
Бородин подошел к компьютеру, вытащил диск, положил его в папку.
— Подождите! Вы не могли бы…
Нет, не стоит, он не согласится.
— Что? — Майор повернулся ко мне.
— Я… Нет, ничего.
— Тогда всего доброго.
— До свидания.
Я проводила его и вернулась в комнату. Села на диван, потом легла, закрыла глаза.
Максим налил вина — чужого вина — в бокал, поднялся, чтобы произнести тост. «Наташа! Мы прожили вместе…» Посмотрел на часы — до выхода время еще не истекло. — «Наташенька!» И не смог продолжить. И снова взгляд на часы. И снова тост. Вино не помогло. «Максим, не надо плакать! Только не плачь!» Скоро все разрешится! Осталось потерпеть совсем немного: десять минут, пять, три. Стекло дребезжит — шаг, и все кончится. Пора! Я не видела, как ты падал, теперь увидела. Не хватает женского крика. Тот, кто сотворил этот фильм — конечно, дьявол! — не предусмотрел женский крик.
Максим наливает вино…
Я лежала и прокручивала фильм снова и снова. Иногда останавливала какой-нибудь кадр, другой ускоряла, как на быстрой перемотке. Мне не нужен был диск — оказывается, фильм был в моей голове. Максим наливает вино — Максим умирает.
Прошло, наверное, много часов, когда я поднялась с дивана. Я пережила Максимову смерть и излечилась, мне больше не было больно. Чтобы проверить, так это или нет, я прошла в спальню, раздернула шторы, прильнула к окну… Во дворе, у скамейки, на том самом месте, куда упал Максим, стоял какой-то человек и в упор смотрел на меня.