Лабиринты ума - Павел Берснев

В центре храма находится священная лампада. Арфа и импровизированный барабан обеспечивают музыкальное и ритмическое сопровождение. Как пишет Фернандес, музыка играет важную роль в культе бвити. Баландье подчеркивает значение дуализма, характерного для этого культа, проявляющегося в противопоставлении женского и мужского начал, ночи и дня, неба и земли, рождения и смерти, добра и зла. Это близко к представлениям майя и может быть связано с полярными чувствами – страданием и эйфорией, возникающими под воздействием галлюциногенов.

Свидерски (1965) так описал один из ритуалов посвящения: «В день посвящения кандидаты идут в храм общины в шесть часов утра в сопровождении своих отцов и дядек со стороны матери. Там им дают две неглубокие корзины около девяти дюймов диаметром, наполненные протертыми корнями ибога. Священник встает перед подростками и говорит: „Посмотри на это снадобье, что у твоих ног. Оно должно быть приятно тебе, даже если противно на вкус, как густое масло. Если я дам тебе его, примешь ли ты его?“ Подросток отвечает: „Дай, и я с охотой приму его“. Священник изрекает в ответ: „Тогда возьми его, но ртом, а не руками“».

Священник и члены семьи наблюдают за подростками, жадно поглощающими горькое, отвратительное на вкус снадобье. В течение всего дня они непрерывно едят ибога, пока не съедят столько, сколько необходимо, чтобы увидеть Бвити. Вечерняя церемония начинается с танца, в котором участвуют все члены секты. Когда заканчивается танец, подростки удаляются в специально подготовленную хижину. Там они продолжают есть растение и затем снова начинают танцевать, но уже более энергично. Наступление сумерек знаменует начало ломбы – центральной части церемонии. Колдун пляшет около двух часов и вызывает прародителей участников действа. Следующий этап – пляска при свете факелов, во время которой воздействие ибога на участников, по-видимому, достигает своего пика. Раздаются звуки священной арфы, и все замолкают. Кроме музыки слышен лишь тихий шелест – это кандидаты шепчутся друг с другом о приближающейся встрече с Бвити. Видения продолжаются несколько часов, после чего посвящаемые впадают в глубокий сон, который может продолжаться от пяти до семи дней. Если верить Фернандесу (1965), нарисованная выше картина может иметь варианты. Например, у племени асумеге энинг (посвящаемый) иногда, после того как поест ибога, уходит на несколько дней в лес. Некоторые племена добавляют в снадобье еще и другие растения, в частности, возбуждающие сексуальные желания. Иногда смесь содержит до десяти компонентов.[91]

В 1867 году кустарник ибоги был продемонстрирован на Всемирной Парижской выставке. Начали появляться сообщения, что при больших дозах ибогаина, алкалоида ибоги, люди начинали видеть «тени» и образы ярких, цветных объектов. Видения вызывали у людей панику, так как ничем не отличались от реальных. И уже в 1910 году было запрещено не только употребление ибогаина, но также прекратились и исследования этого психоделика. Поэтому вплоть до наших дней психоактивные свойства ибоги не изучены. Тем не менее религия бвити существует и по сей день. Возникнув как реакция на притеснение со стороны французских колониальных властей, движение бвити сумело сохранить дух и элементы культуры своего народа. Культу технического превосходства и материальных богатств фанги противопоставили другие ценности – духовную жизненную силу и внутреннюю гармонию.

Аяваска, лиана души

(Banisteriopsis caapi)

Наиболее распространенное из всех священных растений Южной Америки – лесная лиана, известная в ботанике как Banisteriopsis caapi. Эта произрастающая в джунглях лиана семейства мальпигиевых, достигающая порой гигантских размеров, является главной составляющей магического напитка, который среди индейцев хиваро, живущих в Эквадоре, носит название натема. Другие названия лианы: каапи (Caapi), йахе, или яге (Yaje), аяваска, или айауаска (Ayahuasca), Natema, Pinde, Dapa, Mihi, Rahi.

С языка кечуа аяваска переводится как «лоза мертвых», «лоза душ»; «айя» означает «дух», «предок», «умерший», а «уаска» – «лоза», «лиана», «веревка». Согласно представлениям, распространенным среди некоторых племен Эквадора и Перу, душа, покидает тело именно по этой «лозе-веревке», которая ведет ее либо в нижний мир, к душам предков, либо в верхний мир, к богам, что случается реже.

Магический напиток индейцев, известный под именем аяваска (аяуаска), использовался шаманами и знахарями Амазонки с доколумбовых времен. В XIX веке на Запад стали проникать слухи и сообщения о невероятных свойствах аяваски. Утверждалось, будто находящийся под ее воздействием может проходить сквозь стены, отыскивать утерянные сокровища, заглядывать в будущее и принимать участие в событиях, происходящих в далеких странах. Миссионеры и врачи сообщали о том, что этот напиток пробуждает и развивает телепатические способности человека. Во время археологических раскопок на побережье современного Эквадора были обнаружены так называемые «магические котлы», служившие для приготовления аяваски, возраст которых – около 3500 лет. Кстати сказать, что «магические котлы» были известны разным народам (вспомним хотя бы средневековые легенды о короле Артуре, в которых отразились архетипы дохристианской кельтской культуры; в дальнейшем Котел мог превратиться в Чашу и таким образом, в виде Чаши Грааля, дойти до наших дней). Это еще одно косвенное свидетельство повсеместного употребления различных психоактивных растений (не только южноамериканской аяваски) в традиционных культурах.

В процессе приготовления кору лианы измельчают и варят с каким-либо ДМТ-содержащим растением, как правило, с чакруной (Psychotria virdis, Ruiz et Pavon, растение из семейства мареновых) или иногда с Diploterus cabrerena, или чагропанкой (чагропанка, или чалипонка, с языка кечуа дословно переводится, как «лист (pоnga) чали (сhali)»; в племенах, живущих на реке Укаяли от Орельяны до Куско, диплоптерис называется чапилонга – Chapilonga, что означает «лоза света» (vine of the light) или «лоза правды» (vine of the truth)); ранее лиана именовалась как Banisteriopsis rusbyana; лиана семейства мальпигиевых).

Водный экстракт путем кипячения и превращается в «лиану души». ДМТ – диметилтриптамин[92], вещество, выделенное Оскаром Дженигером, является основным психоактивным элементом чакруны и других ДМТ-содержащих растений. Однако по действию выделенный ДМТ радикально отличается от своего природного аналога в растениях.

Триптамины, содержащиеся в растениях, очень быстро дезактивируются, поэтому требуется присутствие психоактивных алкалоидов аяваски, которые ингибируют моноаминооксидазу (МАО), ответственную за дезактивацию триптамина. Основываясь на этих данных, некоторые ученые (А. Шульгин) считают аналогом аяваски (так называемой натуральной «анаваски» и химически синтезированной «фармаваски») любую психоактивную смесь, состоящую из двух компонентов – вещества, содержащего ингибитор МАО, и вещества, содержащего ДМТ.

Алкалоиды гармалин и гармин[93], содержащиеся в лиане, стимулируют экстрасенсорное восприятие, отчего раньше их называли «телепатин». Индейцы из племени, живущего возле реки Укаяли на востоке Перу, в психоделическом путешествии после приема аяваски даже посещали города европейцев, в которых им никогда не доводилось бывать физически. Южноамериканский антрополог Томас Ресснер так описывает их путешествие: «Индейцы, которые часто практикуют употребление аяваски, время от времени собираются и, попивая это зелье, предлагают друг другу увидеть всем вместе что-то одно. Например: „Давайте увидим города!“ Индейцы потом спрашивали бледнолицых, что за странные штуки (апаратос) так быстро носятся по улицам городов. Они в своих видениях наблюдали автомобили, с которыми в реальной жизни не были знакомы»[94]. Аяваску используют для выяснения причины болезни, поиска душ больных и различных магических операций. Но хотелось бы особо подчеркнуть одно обстоятельство, которое явно указывает на связь экстатических путешествий с импринтами, БПМ и архетипическим пластами сознания. Херардо Рейхель-Долматофф, описывая шаманские видения, отмечает: «Для индейцев галлюциногенный опыт, в сущности, является сексуальным. Сублимировать его, перейти от эротического и чувственного к мистическому единению с мифической эрой, с внутриутробной стадией – в этом состоит конечная цель, которой достигают единицы, но жаждут достичь все. Наиболее ясно эту цель сформулировал один индеец, которого научили грамоте миссионеры. Он сказал: „Принятие йаге – это духовное соитие. Это то духовное причастие, о котором говорят священники“».[95]