Белла чао (1943) - Николай Соболев

— Сотни две, — опустил бинокль Острый Глаз, — две колонны и повозки.

Твою мать! Как чуял! «Михайлович со штабом, Михайлович со штабом»… Так-то нас полсотни и куча пулеметов, и штаб в те же полсотни нам на один зуб, но двести… Двести это совсем другой оборот. Стиснул зубы, оглядел позицию — ладно, у нас пятнадцать пулеметов и снайперы, сдержим, хоть и с трудом. Лишь бы наши не опоздали.

— Не, соврал, — со спокойствием удава дополнил Марко, — там еще две колонны, столько же, если не больше.

За-ши-бись — человек пятьсот прет. Пятьсот!!! Начальнички, мать вашу! Выживу — всю разведку наизнанку выверну! Сука, а я все на холод жаловался! Ничего-ничего, сейчас нам жарко будет.

Слева гулко сглотнул подрывник и плотнее вцепился в винтовку.

— Ну смотри, — ткнул его в плечо кулаком, — одна надежда на твои мины.

Он только угукнул в ответ.

Оставалось только порадоваться за выбор позиции — дорога делала две петли прямо под нами, в сектор поражения втягивался не только авангард, но и две следовавшие за ним группы, а хвост бодро шагавшей массы четников показался из-за дальнего поворота.

Стрельбу открыли четыре пулемета, но и этого для шедшей без передового охранения колонны оказалось достаточно. Взметнулись выбитые пулями фонтанчики снега, цвиркнула отколотая каменная крошка, головные полегли почти целиком, шедшие следом заметались в поисках укрытий и примерно минуту мы могли бить четников на выбор.

Несколько человек метнулись в полуразваленный сарай, там бахнуло, в проем вылетел человек с горящей спиной, а за ним целый сноп огня. Вслед за пламенем поднялся столб пыли, набившейся в щели с незапамятных времен, закачалось и с треском рухнуло последнее стропило. Перебегавший к дому расчет станкача резко затормозил и в этой паузе его перестреляли Небош с Марко.

Понемногу четники залегли, расползлись пошире, начали огрызаться огнем, а командиры пресекли остатки паники и начали управлять боем. От хвоста перекатами в сторону гребня слева послали полусотню — грамотное решение, обойти и занять позицию выше, чем наша. Но после первых двух растяжек энтузиазма поубавилось, а вот осколками посекло человек десять, не меньше.

— Небош!

— Чего?

— Командиров гаси!

— Само собой, — ворчливо ответил снайпер и его винтовка подтвердила это коротким стуком.

Человек, который только что в залегшей цепи кричал и размахивал руками, ткнулся носом в снег и замолчал. Но никто не стал отползать назад, на что я очень рассчитывал, наоброт, плотность огня возрастала, а от хвоста колонны на дистанцию уверенного выстрела подбиралось все больше и больше людей. Ну да, с Михайловичем же наверняка самые преданные, самые мотивированные…

Понемногу в дело втянулись все пятнадцать пулеметов, они вполне удерживали противника на дистанции, но если четники ломанутся в атаку, вполне могут прорваться, хоть и дорогой ценой. Я все-таки надеялся, что самосохранения у них больше, чем героизма, и что наши от Калиновика подойдут вовремя, до того, как у нас кончатся патроны. В целом у нас тут патовая ситуация, как в анекдоте — поймал медведя, а он не пускает.

Попробовать, что ли, взять их на понт? Прикинутся батальоном, предложить сдаться… Может прокатить. Но только я набрал воздуха приказать своим прекратить огонь, чтобы вступить в переговоры в тишине, как сзади Лука заорал так, что я услышал его даже в грохоте боя:

— Итальянцы! Итальянцы!

Накаркал, блин. Вот тебе и удар в спину, как сглазил.

Лука бежал напрямик, без остановок, даже не пытаясь делать зигзаги, залегать и переползать, чему учили уже всех партизан. Я закусил губу — сейчас его подстрелят, не могут не подстрелить! Но дуракам везет и заполошный комиссар упал рядом со мной.

— Аль…пи…ни… — грудь его ходила ходуном после спурта.

— Сколько?

— Шесть… или семь… грузовиков…

Сто двадцать-сто сорок человек, но в любом случае не меньше сотни.

— И броневик… — выдохнул самое главное Лука. — Минут через десять будут тут.

Ну вот, собственно, и все. Против броневика нам воевать нечем, нас возьмут в два огня и при таком преимуществе перестреляют, как куропаток.

Я ткнул увлеченно стреляющего подрывника стволом:

— Заминировать нашу позицию можешь?

Он глянул на меня бешеными глазами, потом смысл вопроса дошел до него и он растерянно ответил:

— Нечем… Все извел…

Ну, теперь надо только чтобы пулеметы заклинило.

— У меня клин! — тут же крикнул Бранко.

Изрыгая все известные матерные слова, я костерил свой черный глаз и старался не думать о плохих вариантах. А хороших у нас и не просматривалось.

— Отходим! К вершине!

Больше некуда, атаковать нас вверх по склону, зная, что рано или поздно появится погоня из Калиновика, дело сомнительное. Я бежал рывками из стороны в сторону и при каждом скачке в голове в голове подпрыгивали и бились друг о друга мысли. Откуда тут взялись итальянцы? Чего им не сиделось в Гацко? За каким хреном они полезли встречать Михайловича? А что, если это подстава? Кто-то узнал наши планы и попытался это использовать? Где-то течет, но где, у Ранковича или у Четковича?

Ладно, сейчас главное освободить проход и оторваться повыше. Мы неслись к вершине, отстреливаясь на ходу, когда из-за нее вынырнул и влетел прямо в нас взвод четников.

Глиша все-таки успел дать очередь от бедра, да и несколько автоматчиков тоже, скосив почти половину, но остальные с ревом кинулись врукопашную — стрелять и тем более перезаряжаться на такой короткой дистанции некогда.

Бранко орудовал заклинившим пулеметом, как дубиной и мы уже отбрасывали последних четников, когда мне нестерпимо громко хлопнуло по ушам, а в спину ударил сгущенный до плотности камня воздух.

Я успел по-рыбьи раскрыть рот и почувствовать, как меня обволакивает огненное облако. Через мгновение меня со всей силы шваркнуло о каменистую холодную землю, в груди хрустнуло, и я провалился в темноту.

Глава