Разорванный круг - Владимир Попов

— Вот я и беспокоюсь, чтобы с ними ничего не случилось.

Это был какой-то новый ход заместителя. Брянцев не стал разбираться в деталях его хитроумной дипломатии и решил раз и навсегда показать Карыгину, что тот не является для него загадкой. Размашисто, через всю докладную он написал: «Подшить в досье. Если что-либо случится, использовать как обвинение директора в непринятии мер».

Протянул записку и углубился в бумаги. Он не видел, как давнишняя затаенная ненависть Карыгина выплеснулась наружу и тут же спряталась, словно пламя, вырвавшееся на миг из печи.

— У меня еще один вопрос, — невозмутимо сказал Карыгин, сделав вид, будто не понял, что получил пощечину.

— По технике безопасности? — спросил Брянцев самым невинным тоном.

— Заварыкин поговаривает о расчете.

— За-ва-рыкин? Ну, это уже свинство. Получил хорошие две комнаты, может подождать отдельную квартиру.

— Жены не ладят.

— Не слышал.

— Человека можно извести не только скандалами, но и нравоучениями. Этого не делай, это делай так. И если с утра до ночи…

— Разберусь, — резко сказал Брянцев.

— Тогда у меня все.

Едва за ним закрылась дверь, Брянцев вскочил с места и заходил по кабинету, чтобы как-то встряхнуться, прийти в себя. Есть люди, которые ему противопоказаны. Карыгин из их числа.

А тут появился на заводе еще один человек, имени которого Брянцев не мог слышать равнодушно, — Чалышева. Молчаливая, тихая, она напоминала ему очковую змею, которая лежит, притаившись, и жалит исподтишка.

О ее приезде Брянцеву доложил насмерть перепуганный Целин. Он был убежден, что прибыла она не с добрыми намерениями, и ждал от нее любых неожиданных козней.

Чалышева не сразу пожаловала к Брянцеву. Сначала походила по отделам, знакомилась с какими-то материалами, разговаривала с людьми и только потом решила нанести директору визит вежливости.

— Могу я узнать, что вас интересует на заводе? — придирчиво спросил Брянцев.

Ей не хотелось говорить правду, но и лгать было бессмысленно — все равно доложат. И она, умолчав о том, что послал ее сюда Самойлов посмотреть все своими глазами, сказала, что ей захотелось ознакомиться с практикой применения антистарителя ИРИС-1 и методикой его испытаний. Прошлый раз, когда заводские работники приезжали в институт, она так была предубеждена против их работы, что даже не слушала их, а сейчас решила разобраться в причине таких диаметрально противоположных выводов.

Брянцеву показалось, что Чалышева слегка повернулась другой, незнакомой ему стороной, и он, быстро откликавшийся на любое душевное движение, неожиданно для себя, а еще более для Чалышевой, сказал:

— Вы бы переезжали к нам на завод. Ну скажите, разве это правильно? Все научные работники засели в институтах, а такой крупный завод не имеет ни одного человека со степенью. Здесь, поверьте мне, необъятное поле для приложения своих способностей. И результаты работы видны скорее. К этому нас вынуждает необходимость. Квартиру дадим, не такую, какие дают в Москве. Мы живем пошире.

В кабинет с довольным видом победителя вошел инженер Лапин, специалист по рецептуре резины, человек небольшого роста, неопределенного возраста, в очках. Чалышева знала его. Он отличался петушиным характером, любил задираться и не раз выступал на совещаниях, иногда не без успеха опрокидывая установившиеся понятия. Любое свое выступление он начинал с цитаты из Эйнштейна, которую приводил наизусть: «Лейтмотивом в трудах Галилея мне представляется его страстная борьба против любых догм, опирающихся на авторитет. Только опыт и тщательное рассуждение он считал критерием истины».

За любовь к этой цитате Лапина прозвали Галилеем. В НИИРИКе — с издевкой, на заводе — любя.

— Эврика! Получилось! — торжественно доложил Лапин и поднял большой палец.

Брянцев не помнил, что должно получиться или не получиться у Лапина, — в голове этого инженера всегда роилось множество мыслей об улучшении состава резин.

Невероятно сложна эта рецептура. Более чем восьмьюдесятью химическими веществами оперируют резинщики, и в разных сочетаниях это дает тысячи разных рецептов. Недаром один из немецких ученых сказал фразу, которая стала летучей: «Бог все знает, однако и он не знает, из чего делают резину и колбасу». Не только простому смертному, но и опытному резинщику не запомнить и десятой доли рецептов. И когда не хватало какой-либо из составляющих, без Лапина не обходилось. К нему звонили и днем и ночью, спрашивали, что чем заменить, чтобы не ухудшить качества резины каркасной, брекерной или протекторной, и Лапин решал такие задачи мгновенно, с быстротой вычислительной машины. Только помимо обязательных оперативных задач, решал он еще множество своих, которые ставил перед собою сам.

— Что получилось? — спросил Брянцев.

— Новый ускоритель вулканизации. Дешевый, простейший и очень активный. Вы полюбуйтесь на кривую, посмотрите, как выросло плато вулканизации.

Лапин расстелил перед Брянцевым диаграмму.

Посмотрела на диаграмму и Чалышева. Она присутствовала при рождении изобретения. Появись такое в стенах института — шуму было бы на год. Скрупулезные теоретические исследования процесса и так и эдак, подготовка диссертации, патентование… Лапин, конечно, не сможет теоретически обосновать свое изобретение, да и некогда ему. Завтра отдаст его цеховикам и начнет работать над чем-нибудь другим.

У нее заныла душа. Все-таки их институт мало связан с производством. Вот этим изобретением нужно было бы тотчас заинтересоваться, проверить и сразу же распространить на других заводах. Но кому интересоваться, если каждый занят своей проблемой, пусть плохонькой, но своей, каждому хочется сказать свое слово в науке, хоть маленькое, но свое. Она случайно узнала обо всем. И тема не ее. Но ее долг обратить на это внимание института. Впрочем, там и так должны узнать — заводские лаборатории сообщают в институт о своих значительных работах. Только судьба их какова? Кто-то просмотрит, когда-то просмотрит, а может быть, никто никогда.

— Если отвечает действительности — великолепно, — сказал Брянцев. — Какие возможности открываются, особенно на крупных шинах! Молодцы. Кто работал?

Лапин назвал фамилии рабочих-исследователей. В их числе был и Каёла.

— Каёла? — удивился Брянцев. — Он только что свое предложение внес. И совсем другого порядка.

Лапин усмехнулся:

— Это же закономерное явление, Алексей Алексеевич. Вначале исследователи работают над чужими идеями, потом начинают выдавать свои.

В кабинет вошел Целин и, увидев Чалышеву, мирно сидевшую рядом с Брянцевым, оцепенел. Брянцев взглядом предупредил возможный выпад с его стороны.

— Илья Михайлович, познакомьте… — Брянцев, к стыду своему, так и не вспомнил ее имени и отчества, — товарища Чалышеву со всеми материалами о применении антистарителей. И пожалуйста — ничего не тая.

Не выразив никакого энтузиазма, Целин пригласил Чалышеву к себе.

Предупреждение Брянцева не было излишним. Целин отличался чрезмерной подозрительностью. Он знал, что к изобретениям нередко примазываются, что их даже крадут, и всегда вел себя осторожно. Он никому не открывал секрета ИРИСа-1, хотя и своевременно подал заявку в комитет по делам изобретений и открытий. Авторов было два — он и инженер нефтеперегонного завода. Хотели привлечь в соавторы и Брянцева, который дал немало дельных советов и стал душой этой поисковой работы. Но Брянцев от соавторства отказался, объяснив свой отказ так: «Предложение без сопротивления не пойдет, а я, как соавтор, буду стеснен в своих действиях. Пойду напролом — скажут: вот как он свои предложения пробивает. Если же я не буду связан этой нитью, никто не упрекнет меня. Делаю во имя дела — и все».

Позже Целин убедился, насколько прав был Брянцев. Сейчас он неуязвим. Он просто директор, который верит в пользу изобретения и добивается его признания.

С нефтеперегонным заводом у Целина большой контакт. Но только с нефтеперегонным. А вот с другими содружество не получается. Посылая антистаритель на другие шинные заводы с просьбой опробовать, Целин на всякий случай не сообщал его химического состава. И охотников вводить в такое сложное и капризное химическое вещество, как резина, неизвестный препарат не находилось. Больше того: чрезмерная осторожность вызывала к изобретателям недоброжелательное отношение. Прямо им об этом не говорили, не писали, но препарата нигде не пробовали. Секретничаете, мол, — и черт с вами.

Обычно на заводах поступают иначе. Изобретут что-нибудь полезное — и сразу же предлагают другим заводам: берите, пользуйтесь. Случается порой, что находятся любители выдать чужие разработки за свои. За это их ударят по рукам, но стиль общения между заводами остается прежним. Целин вел себя иначе. Говорили, что он продает кота в мешке, и никто этого кота, естественно, покупать не собирался. У себя на заводе он нашел поддержку, но не приобрел союзников на других. Брянцев же по своей занятости не мог вникнуть во все тонкости общения с другими заводами и понять, почему их предложение не поддерживается. А на ярославцев даже обижался. За их шины со съемным протектором он воевал как за свое, заводское новшество, уделял этим довольно трудоемким шинам столько внимания, будто они были его детищем, а ярославцы игнорировали ИРИС-1.