Ты его не знаешь - Мишель Ричмонд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Замечательный блокнот, а? — обернулся ко мне Торп. — Отчет ФБР У меня там есть знакомая, Люси Рэнахан, она мне удружила. Давно это было. Определенно отдает Гувером. Такая жалость, что они больше их не выпускают, отчетов то есть. — Он лизнул палец, переворачивая одну страничку за другой. — Ах нет! Джеймс.
— Что, простите?
— Джеймс Уилер, а не Джон. Я ошибся. Вот его прежние координаты. Ему тогда было за пятьдесят и здоровье неважное. Вполне возможно, его и в живых уж нет. Хотя, если память мне не изменяет, жена у него была много моложе. — Торп вырвал страничку из блокнота и протянул мне.
Там значились имя, адрес и номер телефона.
— А это что? — я ткнула пальцем в набросок какого-то лица под номером.
— Так, привычка. Когда разговариваю с людьми, всегда их рисую. И жертв тоже рисую, по фотографиям. Помогает проникнуть в характер. Пытался уговорить редактора включить рисунки в книгу, а та уперлась: мол, уводит читателя в сторону.
Значит, есть и портрет Лилы? И мой? Я потянулась к блокноту, но Торп отвел руку:
— Я обещал одно имя.
— А есть и другие?
Он не ответил. Мы вернулись через дом. В холле у фонтана я задержалась, оттягивая момент ухода. Мне все еще хотелось спросить насчет вида из окна. Теперь было заметно, что вода в фонтане зеленая и мутная. На поверхности плавали дохлые насекомые.
— Хочешь?
— Простите?
— Фонтан хочешь? Это была идея Фло. Все никак не избавлюсь от него. Можешь взять, если нравится.
— Спасибо. Я подумаю.
Нам обоим было ясно, что не стану я думать ни о каком фонтане. Пару минут спустя мы уже стояли у распахнутой двери и было ясно, что удобный случай спросить про окно упущен. В утреннем свете садик при доме имел жалкий вид: лаванда чахлая и невзрачная, лоскуток газона отчаянно нуждается в прополке.
— В субботу увидимся? — спросил он.
Я кивнула. Стоя в дверях, Торп наблюдал, как я роюсь в сумке в поисках ключей, как сажусь в машину. Я уже отъезжала, когда он подбежал к обочине и постучал в мое окно.
— Удобная обувь! — крикнул он.
«Удобная обувь»? Это что, ключ к разгадке, какая-то головоломка, которая приведет меня к настоящему убийце Лилы?
— В субботу, — пояснил он. — До «Мангостана» путь неблизкий.
— Ясно.
Спускаясь с Алмазных Высот по извивающейся змеей дороге, я припомнила, как однажды на пикнике в Лоун-Маунтин поведала Торпу одну историю. Про нашу немецкую овчарку, Бориса, который появился у нас в доме, когда мы с Лилой были еще маленькими. В 1986 году пес серьезно заболел. Сердце в груди переворачивалось — так мучился, бедняга. Мы всячески старались облегчить его страдания. Всю свою собачью жизнь, готовясь отойти ко сну, Борис сам решал, кого нынче почтит своим присутствием — родителей, Лилу или меня, а сделав выбор, входил в облюбованную спальню с большой помпой: приседал, шумно принюхивался и лишь потом вразвалочку подходил к кровати и плюхался на нее. Мы все его обожали и тем не менее постоянно изобретали способы выманить Бориса из своей спальни и затащить в чужую: он жутко храпел и занимал столько места, что уснуть с ним в одной постели было просто немыслимо. Но стоило псу заболеть, как все наши игры прекратились. Мы поняли, что скоро нам будет ужасно недоставать этого хлюпающего храпа и громоздкой тяжести в ногах постели.
Недели за две до смерти Бориса, когда стало ясно, что это может произойти в любую минуту, мы составили расписание, чтобы кто-то постоянно оставался с ним дома. Страшно было подумать, что Борис может умереть совсем один. Если у родителей не получалось отпроситься с работы, Лиле или мне разрешалось не ходить в школу. В тот вторник была моя очередь. Обычно мы сидели возле него в гостиной, откуда он теперь редко выползал. Я и сидела подле него на полу — гладила мохнатую спину и читала ему вслух. И тут в дверь позвонили.
Это была соседская девчонка, Роксана, они жили через два дома от нас. Несколько лет подряд я подрабатывала у них нянькой, но пару месяцев назад Роксане стукнуло десять, и родители стали оставлять их с Робби, ее младшим братом, одних. Я открыла дверь и в ту же секунду поняла: стряслась какая-то беда. В расширенных глазах девочки застыл ужас. «Робби задыхается! Дома никого!» — только и смогла выдохнуть она. Я бросила взгляд на Бориса, тот смотрел на меня со своей подстилки на полу. «Я только на минуточку!» — пообещала я. Борис тихонько фыркнул, поднял голову и попытался встать. Он хотел пойти со мной, хотя по целым дням не двигался с места. «Лежать!» — сказала я, заперла дверь и бросилась к дому Роксаны. А там шестилетний Робби, который мне никогда особенно не нравился, корчился на полу с синим лицом. Я поставила его на колени, обхватила за живот и резко нажала, у мальчишки изо рта выскочил довольно крупный кусок чего-то. «Мороженый банан! — содрогаясь от рыданий, объяснила Роксана. — Говорила же ему — не ешь!» Убедившись, что с мальчишкой все в порядке, я велела Роксане позвонить матери и пулей помчалась домой.
Борис лежал в прихожей, недвижимый, с открытыми, но пустыми глазами. И не дышал. И пульса не было. Пока я спасала маленького сорванца с нашей улицы, Борис умер, пытаясь доползти до меня. Родители, конечно, похвалили меня за то, что помогла Робби, но сама я по сей день корю себя за то, что оставила нашего бедного пса умирать в полном одиночестве.
Годы спустя, на пикнике, Торп внимательно выслушал эту историю, помолчал. Я ждала, что сейчас он скажет что-нибудь вроде: ах, какая печальная история, и была потрясена, когда он наконец выдал: «Вот это да! Отличная концовка!»
«В Стэнфордском университете, на третьем этаже математического факультета, есть кабинет, — писал Торп в заключительных строках последней главы „Убийства в заливе“. — В кабинете сидит человек — высокий, представительный; само присутствие этого человека сгущает атмосферу кабинета. Быть может, сейчас он работает над гипотезой Гольдбаха, уверенный, что в один прекрасный день найдет доказательство. Когда он найдет его, разделить славу ему будет не с кем».
Оглядываюсь назад и сама себе дивлюсь: как же было сразу не сообразить! Финал книги явился Торпу не в процессе работы. Нет, он подгонял книгу под уже готовую «отличную концовку».
Двадцать два
Домой я добралась к половине шестого. Сразу стащила с себя всю одежду, сунула в стиральную машину, а сама залезла под душ — смыть запахи его дома. Я вся провоняла табачным дымом, даром что Торп не курил два месяца.
Звонить по тому номеру, что он мне дал, было еще рано. Я чертовски устала, но знала, что все равно не усну, а потому извлекла из тайника под кроватью Лилин дневник и отправилась на Хейз-Вэлли. Машину оставила на бульваре Октавиа и зашагала вниз по узкому переулку, мимо испещренных граффити слесарных мастерских, мимо черных кожаных корсетов, выставленных в витринах «Темного сада». Перед кофейной палаткой «Василек» выстроилась очередь. Частенько приходилось наблюдать, как наивные покупатели пытались заказать здесь «полукофеиновый двойной латте» или «ореховый капучино с соевыми сливками», а в ответ получали изощренную отповедь продавщицы, которая недвусмысленно давала понять, что если кому требуется паршивое пойло вместо доброй чашки крепкого кофе, то пусть катится в «Старбакс». Я и сама невысокого мнения о подобных фокусах. Разбавить «арабику» соевым молоком, приправить каким-нибудь сиропом? Да ни за что на свете!
Присесть в «Васильке» негде, можно лишь поставить стаканчик на небольшой, примостившийся на тротуаре прилавок, но это странным образом добавляло прелести заведению. Я с наслаждением вдохнула густой аромат йеменского «санаани», ощутив нотки абрикоса, табака, вина и пряностей. Первый глоток кофе поутру — самый-самый! Кровь ударяет в голову, туман в мозгах проясняется. Я отключилась от окружающего мира и открыла Лилин дневник с твердым намерением уж теперь разобраться, что к чему.
Прошлый раз я остановилась на странице, где Лила записала континуум-гипотезу. Любое бесконечное подмножество континуума является либо счетным, либо континуальным.
Далее следовали исторические выкладки по теме. На память пришел один наш с Лилой разговор у нее в спальне глубокой ночью, родители уже спали. Когда это было? За несколько недель до ее смерти, за несколько месяцев? Забыла. Но суть разговора помню.
Примечательность континуум-гипотезы в том, что ею открывается знаменитый список двадцати трех нерешенных задач, составленный Дэвидом Гильбертом[42] в 1900 году. В начале шестидесятых кто-то доказал, что определить истинность или ложность континуум-гипотезы невозможно. Однако у знаменитого математика Пола Эрдёша на этот счет имелась собственная точка зрения. По его мысли, если существует бесконечный разум, превосходящий возможности человеческого ума, то ему и решать — истинна эта гипотеза или ложна.