Марта с черепами - Дарья Варденбург

– Привет, – запыхавшись, выдохнула я.

До этого момента они делали вид, что меня не замечают, но тут им пришлось на меня посмотреть.

– Чо надо? – спросила Маша светским тоном.

Я протянула Рыжему руку ладонью вверх:

– Отдай ключ, пожалуйста.

– Какой ключ? – не понял он.

– Который ты у Риты Георгиевны стащил.

Бледное лицо Рыжего стала заливать краска.

– С какого я те должен его отдавать?

– Я его ей верну, – сказала я и добавила: – Про тебя не скажу, не волнуйся.

– Вернешь? – с издевкой повторил Рыжий. – Или будешь с гномом кувыркаться?

Маша ухмыльнулась, а я даже не сразу поняла, про что Рыжий говорит. А когда поняла, задохнулась от негодования.

– Ты совсем, что ли?!

Рыжий сплюнул, сказал, что ничего не отдаст, и отодвинул меня с дороги. Они прошли мимо, и Маша окинула меня взглядом, в котором мешались жалость и презрение.

79

По дороге к кабинету музыки я увидела Татьяну Геннадиевну. Она сидела на банкетке, положив руки на колени, и печально смотрела в пол. Рядом стояла И Дэ с сочувственным видом. Школа уже опустела, и в коридоре, кроме них, никого не было. Я подошла поздороваться с Татьяной Геннадиевной, и она грустно мне покивала.

– Я сегодня последний день, – сказала она.

– Ой, – сказала я.

Она приложила ладонь к одной щеке, потом к другой, словно проверяя, на месте ли они.

– Мне ужасно жаль, – проговорила я. – Это несправедливо. Вы такого не заслужили.

Кажется, я повторяла фразу из какого-то фильма, но мне действительно было жаль Татьяну Геннадиевну.

– Двадцать лет в этой школе, – пробормотала она.

Что-то мне это напомнило.

– Департамент меня переводит, я теперь буду…

– Директором районной библиотеки? – воскликнула я, вспомнив Лидию Ивановну, которую грозили кем-то заменить.

– Какой библиотеки? – изумленно подняла на меня глаза Татьяна Геннадиевна. – Детского сада! В Новогирееве!

– Новогиреево – хороший район, – прошелестела сверху И Дэ.

– Угу, хороший, – пробурчала Татьяна Геннадиевна и посмотрела на учительницу. – Ты-то теперь администратором при Панкратове будешь, так ведь?

И Дэ развела руками с видом оскорбленной добродетели – мол, надо же кому-то работать, и разве она виновата, что выбрали ее?

– Я вам сочувствую, – очень серьезно сказала я Татьяне Геннадиевне, – и желаю удачи в детском саду.

80

Вечером в бабушкину квартиру явился с визитом дядя Толя. Он вручил мне коробку пастилы, сказав, что это мне от Антона с горячим приветом, и стал ждать бабушку на кухне. Бабушка выпорхнула из своей комнаты в наряде Миледи, который она выкупила у костюмера кукольного театра за две своих пенсии и теперь не снимала ни днем ни ночью. Черепа она пришила обратно на пояс.

– Мама, – потрясенно проговорил дядя Толя, медленно поднимаясь с табуретки.

– Сидите, – царственным жестом опустила его на место бабушка.

– Мама, это я, – пролепетал дядя Толя, с трудом улыбаясь.

Бабушка, нахмурив брови, с недоумением воззрилась на него, но через несколько секунд тень воспоминаний пробежала по ее лицу, и она недоверчиво спросила:

– Толя?

Он кивнул.

– Когда ты успел стать таким… старым? – потребовала ответа бабушка.

– Мама, но ты тоже… – начал дядя Толя, но вовремя остановился.

– Так и не женился, – сказала бабушка, оглядев его.

Дядя Толя хотел возразить, но она наклонилась, чмокнула его в редеющую макушку и удалилась в свою комнату, бросив на ходу:

– Заходи в субботу, хоккей посмотрим!

– Какой хоккей, она никогда не любила хоккей, – забормотал дядя Толя, растерянно глядя на папу, который стоял все это время, прислонившись к раковине, и наблюдал.

– Ты любил, – сказал папа. – Тридцать лет назад.

– Боже, – прошептал дядя Толя и опустил лицо в ладони.

Папа шагнул к нему и ободряюще похлопал по плечу.

– Все не так плохо, как кажется со стороны.

Дядя Толя мелко закивал, потом поднял лицо и сказал папе:

– У меня к тебе вопрос есть. Можем… обсудить?

И он как-то странно скосил глаза в моем направлении. Папа удивленно выпрямился, но потом кивнул и пригласил его в свою комнату. У дяди Толи явно был какой-то секрет.

Под дверью я подслушивать не стала, зато открыла на кухне окно. Папа и дядя Толя стояли на балконе, дядя Толя курил.

– Слушай, напиши моему дурню курсовую, а? – говорил дядя Толя уже совершенно другим тоном. – Он вот до сего дня проваландался, и ничего. А уже сдавать. Есть у меня человек, но я про тебя вспомнил. Всё лучше – деньги в семью. Заплачу как положено.

Папа какое-то время молчал, потом спросил:

– А сам Антон знает, что ты ему курсовую купить хочешь?

Видимо, дядя Толя кивнул.

– И что он по этому поводу думает? – спросил папа сдержанно.

– Да кто его спрашивает, что он думает! – с нервным смешком воскликнул дядя Толя. – Писал бы сам – никаких вопросов. Так профукал же все сроки! Буи пинал весь год!

– Так он, кажется, не хотел туда совсем поступать, это ты решил, – начиная уже терять сдержанность, сказал папа.

– Вот не надо мне сейчас вот этого, – недовольно протянул дядя Толя. – Мораль читать.

– Ты думаешь, это нормально? Порядочно? – уже не мог остановиться папа.

Дядя Толя шумно вздохнул и снова щелкнул зажигалкой.

– Легко быть порядочным, когда ты на… никому не нужен, – заговорил он, выдыхая дым. – Когда от тебя не зависит компания с полста сотрудниками, и у каждого дети, жены, бабки, дедки, внучки и жучки! И за всех ты отвечаешь – чтоб им было что есть завтра и послезавтра! Легко рассуждать о морали, когда тебе не нужно крутиться каждый гребаный день, из кожи вон лезть – пятнадцатый год подряд!

Дядя Толя распалялся все больше, в голосе его звучала глубокая обида.

– Да, я помню, что ты пятнадцатый год не щадишь себя ради размещения рекламных щитов на остановках, – спокойно проговорил папа. – Но при чем тут курсовая твоего сына?

После секундного замешательства дядя Толя послал его куда подальше, громко протопал через комнату в прихожую и выскочил из квартиры, оглушительно хлопнув дверью.

Папа вернулся на кухню, устало выдохнул и сказал мне:

– Все слышала? Я видел твой длинный любопытный нос.

Потом подошел, обхватил руками мою голову и прижал к себе.

– Красивый у тебя нос, извини.

Помолчал и говорит:

– Бедный дядя Толя.

На следующий день он занял денег у меня и у мамы (занял бы и у бабушки, да она всё спустила на платье) и сам пошел к дяде Толе возвращать долг. Папа мне ничего не объяснял, но я и так поняла, что ему неудобно оставаться у брата в долгу, раз они поссорились.

81

В пятницу вернулась из больницы Ника, и я пошла к ней в гости. Отчим был на работе, а ее мама осталась дома и пекла блины, чтобы накормить нас до отвала. Ника съела полтора – в нее пока много не влезало. Если бы я не проявила волю и не отказалась после четвертого, Никина мама закормила бы меня до потери пульса. Она была очень внимательна и добра, и мне пришло в голову, что если бы не съеденные Никой таблетки, такой перемены не произошло бы – она бы по-прежнему говорила с дочерью не больше, чем с водопроводным краном, и целыми вечерами лежала с пивом на диване, равнодушно уставившись в телевизор, а отчим курил бы рядом и орал «Ника, вытряхни пепельницу!». Хотя это была очень подлая мысль с моей стороны.

Мы с Никой поглазели на австралийских вомбатов на девяносто седьмом зоологическом канале и пошли гулять. Стояла жара, на кустах начала проклевываться сирень, на детской площадке Сережа и Олежа увлеченно пели «Поедем, поедем, пока еще жив». Напротив на скамейке, поставив тележку рядом, сидели Шухрат и Рустам – качали головами и подпевали там, где успевали за незнакомыми словами. С тех пор, как установилась летняя погода,