Бабочка в ладони - Александр Ткаченко

Лучше уж оставить традиционную версию сказки, которая совершенно очевидно напоминает евангельскую притчу о блудном сыне. Обе эти истории помогают понять важнейший смысл страданий человека, соприкоснувшегося со злом: страдая, люди приходят в себя.

«Придя же в себя, сказал: сколько наемников у отца моего избыточествуют хлебом, а я умираю от голода; встану, пойду к отцу моему и скажу ему: отче! я согрешил против неба и пред тобою…» (Лк. 15, 17–18)

Дым большой нелюбви

Андрей Макаревич в одной из своих песен нашел очень точное с православной точки зрения определение человеческой истории — «Эпоха большой нелюбви». Люди, в сердцах которых не было любви к своему Создателю, оказались неспособны любить и друг друга. Более того, они не смогли с любовью относиться и к прекрасному миру, который Бог дал им в удел. Всё зло мира, все страдания человечества на протяжении всей его истории — это лишь отражение нашей нелюбви к Богу, друг к другу, и к миру вокруг нас. Обижать, обворовывать, мучить и убивать можно только тех, кого не любишь. В этом корень всех людских страданий и бед. Даже природные катаклизмы зачастую являются следствием нравственной деградации человека. Мы не можем с точностью отследить эту зависимость во всех случаях, но иногда она вполне очевидна. Когда летом вся Москва бывает затянута едким дымом от горящих торфяников, нужно знать, что у этого стихийного бедствия есть конкретные авторы. В годы первых пятилеток советской власти правительством было принято решение осушить Каширские торфяные болота, чтобы создать огромный ресурс топлива для Каширской электростанции, работавшей тогда на торфе. Делалось это под девизом: «Мы не должны ждать милостей от природы, взять их у нее — вот наша задача!» Болота осушили, электростанция давно уже работает на угле и мазуте. А вот торф осушенных болот каждый год горит из-за небрежности туристов и местных жителей, посаженных на эту пороховую бочку борцами с природой, не желавшими ждать от нее милости. В результате — страдают все москвичи. Но не Бог виноват в этом, а человеческая нелюбовь к Богу и Его творению.

Два пути

Но, может быть, Господь слишком уж развязал человеку руки? Может быть, некоторых «буратино», таких, как Гитлер или Чикатило, все же стоило бы прибить к полу и лишить возможности реализовывать свою свободу полюбившимися им способами? Увы, тогда пришлось бы каждого из нас заковывать в наручники еще в младенческом возрасте. Потому что нет и не было на земле человека, который хоть однажды не причинил бы боли другим людям. Но кто, кроме Бога, может определить меру зла, скажем так — «допустимую» для того, или иного человека? Мы возмущаемся жестокостью злодеев, представших перед судом. А сколько злодеев еще не пойманы, сколько вокруг нас людей, с виду вполне нормальных, но в душе которых тлеет тьма злых замыслов… Наконец, сколько в нас самих всякой мерзости, сколько мелких или больших гадостей мы совершили, или, что гораздо страшнее — можем совершить из-за того, что не любим Бога и ближнего…

Но Господь не спешит останавливать человека на его путанных житейских дорогах. Он ждет нашего покаяния, ждет, когда каждый из нас просто не сможет без отвращения смотреть на следы зла в своей душе. У Шекспира Гамлет «…повернул глаза зрачками в душу, а там, повсюду — пятна черноты». Увидав эту греховную черноту в своем сердце, человек, опять же, свободен в выборе своего отношения к увиденному. Он может ужаснуться и сказать: «Господи, неужели это — я? Какой кошмар! Но я не желаю быть таким, я хочу измениться. Боже, приди и помоги мне!»

Бог терпеливо ожидает этого приглашения от каждого из нас. Удивительное дело: всемогущий Бог смиренно просит разрешения войти в наше запятнанное грязью сердце, чтобы не нарушить нашей свободы: «Вот, стою у двери и стучу; если кто, услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со Мною» (Откр. 3, 20). И если эта встреча человека с Богом состоялась, начинается их совместная работа по восстановлению всех разрушений, которые зло произвело в человеческом естестве. Это — путь покаяния.

Но свобода выбора предполагает также и другой путь. Черные пятна видны только на светлом фоне. Если же вся душа станет черной, пятна перестанут бросаться в глаза. Поэтому, увидав в себе зло, человек может полностью подчинится ему, утешая себя мыслью о том, будто это и не зло вовсе. И тогда окажется, что обиженные были сами виноваты, пострадавшие — заслужили свои страдания, а целые народы будут записаны в «недочеловеки», с которыми можно делать все, что только придет в больную голову. До такого почерневшего сердца уже не достучаться… Но что же после смерти происходит с душой, изуродованной злом до такой степени?

Роковой перевертыш

Церковь говорит, что не покаявшийся грешник спасения не наследует и идет в муку вечную. Тут очень важно понимать, что спасение — не подарок Деда Мороза, не путевка в привилегированный дом отдыха и не выигрыш в лотерею. Это — единение духа человеческого с Духом Божиим, взаимопроникновение Творца и сотворенного им человека, вселение Бога в наши сердца как следствие взаимной любви. Но сможет ли после смерти полюбить Бога тот, кто всю жизнь Его ненавидел? Страдание — результат соприкосновения зла с добром. Но если сама душа стала злой, любое прикосновение добра будет для нее мучительным. В этом чудовищном перевертыше естества грешника — причина его страданий. После его смерти Бог, конечно же, не лишает его Своей любви. Но вся беда в том, что почерневшая, пропитанная злом душа воспринимает любовь Божию как мучение. Преподобный Исаак Сирин говорит об этом так: «Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви! И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что погрешили они против любви, терпят мучение большее всякого приводящего в страх мучения; печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания».

Чем можно помочь тому, для кого источником страдания является любовь Божия? Вот действительно неразрешимая загадка. Но противопоставлять любовь Бога и вечные мучения грешников, по меньшей мере, некорректно. Грешник может мучиться вечно, потому что Бог вечно будет любить его. И никакого противоречия здесь нет. Есть другой вопрос, более интересный и важный.

Церковь учит, что Бог каждому человеку в его жизни попускает ровно столько страданий, сколько тот способен вынести. Иными словами, страдания используются Богом как горькое, но необходимое и строго дозированное лекарство. Но что же происходит со страдающими от любви Божией после смерти? Преподобный Исаак Сирин говорит: «Бог — не мститель за зло, но исправитель зла. Первое свойственно злым людям, второе свойственно отцу». И если грешники в аду будут мучиться бесконечно, то в чем же заключается исправление зла, которым они поражены?

Стоп! А откуда, собственно, может быть известно, что зло мучимых в аду грешников никогда не будет исправлено? Апостол Павел пишет, что Христос «Спаситель всех человеков, а наипаче — верных» (1Тим. 4, 10). Бог всем желает спастись, и кто же возьмет на себя ответственность заявить, что Бог никогда не осуществит это Свое желание — спасти всех?

Иногда можно услышать — так учит Церковь. Что ж, давайте посмотрим, что Церковь говорит по этому поводу.

«Там Киева нет»

Со всей определенностью можно заявить, что в Церкви нет догмата, который говорил бы о бесконечности адских мучений. Ни на одном Вселенском Соборе такой вопрос даже не обсуждался. Потому что спасение грешников — дело Бога, и никто не может диктовать Ему условия этого спасения или предсказывать результаты Его действий. Наш Символ Веры говорит о бесконечности грядущего Царства Христова: «…Его же Царствию не будет конца». Но о бесконечности адских мук там нет ни слова. Догмата такого нет, есть один из анафематизмов, принятых на Константинопольском соборе 543 года (и впоследствии подтвержденных Пятым Вселенским собором), который гласит: «…Если кто говорит, что наказание демонов и нечестивых — временное и будет иметь после некоторого срока свой конец, т. е. что будет восстановление (апокатастасис) демонов и нечестивых людей, — анафема».

Вот из этой формулы, на первый взгляд, действительно можно сделать вывод, будто Церковь утверждает бесконечность страдания грешников. Но этот вывод будет неверным.

Потому что истины веры Церковь формулирует не в анафематизмах, а в догматах, в Символе Веры. Анафематизм же лишь свидетельствует, что некая идея или учение не соответствует учению Церкви. И простое рассуждение «от противного» здесь неуместно. Представьте, что вы едете, скажем, в город Киев и на одном из перекрестков вдруг обнаруживаете, табличку с указанием направления и надписью «Там Киева нет». Означает ли это, что Киев находится в направлении, строго противоположном указанному? Очевидно, нет. Так же и анафематизм свидетельствует лишь об искажении истины, но найти саму истину, исходя из анафематизма, невозможно.