Бальзаковские женщины. Возраст любви - Сергей Нечаев

Свои переживания в этот период Бальзак красноречиво отобразил впоследствии в своем романе «Шагреневая кожа»:

«Я был жертвою чрезмерного честолюбия, я полагал, что рожден для великих дел, — и прозябал в ничтожестве… Как все взрослые дети, я тайно вздыхал о прекрасной любви. Среди моих сверстников я встретил кружок фанфаронов, которые ходили задрав нос, болтали о пустяках, безбоязненно подсаживаясь к тем женщинам, что казались мне особенно недоступными, всем говорили дерзости, покусывая набалдашник трости, кривлялись, поносили самых хорошеньких женщин, уверяли, правдиво или лживо, что им доступна любая постель, напускали на себя такой вид, как будто они пресыщены наслаждениями и сами от них отказываются, смотрели на женщин самых добродетельных и стыдливых как на легкую добычу, готовую отдаться с первого же слова, при мало-мальски смелом натиске, в ответ на первый бесстыдный взгляд!.. Позже я узнал, что женщины не любят, когда у них вымаливают взаимность; многих обожал я издали, ради них я пошел бы на любое испытание, отдал бы свою душу на любую муку, отдал бы все свои силы, не боясь ни жертв, ни страданий, а они избирали любовниками дураков, которых я не взял бы в швейцары».

Между тем надо было жить. Теперь он обитал один на улице Турнон. Это была настоящая свобода, правда, мать иногда тайком платила за него квартплату (она так понимала свой материнский долг), но все же…

Известно, что в 1824 году Бальзак долго болел. Произошло это оттого, что он слишком много работал, буквально изнуряя себя и забывая вовремя поесть. Он по-прежнему мечтал прославить свое имя, однако продолжал писать под псевдонимом, стесняясь того, что приходилось создавать.

Неизменно благожелательный и бодро настроенный отец, как и раньше, писал своим родственникам:

«Оноре работает без передышки, он занят изящной словесностью, из-под его пера выходят славные и весьма интересные произведения, их хорошо раскупают».

Конечно, отец выдавал желаемое за действительное. Сам Бальзак судил себя гораздо строже; он до такой степени стал себе отвратителен, что иногда даже подумывал о самоубийстве. Так, по крайней мере, рассказывали те, кто знал его в ту пору. Вот, например, сцена, которой можно верить, а можно и не верить.

Однажды вечером литератор и журналист Этьен Араго, приятель Бальзака, проходя по мосту через Сену, заметил последнего: тот стоял неподвижно, облокотившись на парапет, и глядел на воду.

— Что вы тут делаете, любезный друг? — удивленно спросил Араго. — Уж не подражаете ли персонажу Мольера из «Мизантропа»? Плюете в воду и любуетесь расходящимися кругами?

— Я смотрю на Сену, — отвечал Бальзак, — и спрашиваю себя, не следует ли мне улечься спать, завернувшись в ее влажные простыни…

Услышав такой ответ, Этьен Араго остолбенел.

— Что за мысль! — вскричал он. — Самоубийство? Да вы с ума сошли! Вот что, пойдемте-ка со мной. Вы ужинали? Поужинаем вместе…

А. Труайя по этому поводу выражает очень большое сомнение:

«Попытка самоубийства, конечно, не была серьезной. После ужина с Этьеном она была забыта. Да и зов рабочего стола был сильнее, чем вод Сены».

Конечно, маловероятно, чтобы молодой человек, чья голова была битком набита всевозможными планами на будущее, и в самом деле собирался наложить на себя руки, однако, как говорится, чужая душа — потемки. Факт остается фактом, он просто не мог не страдать от мысли о том, что ему всю жизнь будет суждено вот так, под чужим именем, выполнять эту бессмысленную поденную работу для жаждущих наживы книготорговцев.

Шел 1825 год. Двадцатишестилетний Бальзак, живший на улице Турнон, почти ежедневно встречался с мадам де Берни, которая продала свой дом в Вильпаризи и поселилась теперь в Париже, неподалеку от своего возлюбленного. Она старалась дать ему все: обожание опытной женщины и материнскую любовь. Она знала свет и давала молодому человеку ценные советы, как там себя вести. Проницательная, насмешливая и страстная, не питавшая уже никаких иллюзий, но способная на безграничную преданность, она делала то, что было так необходимо Бальзаку, — она объясняла ему жизнь.

Весной 1825 года, теряя уже надежду добиться литературной славы, Бальзак вдруг решил попытать счастья в иной сфере: он решил стать предпринимателем.

Надо сказать, что молодой человек, как и его отец, обожал дерзкие начинания и легко загорался новыми идеями. Нетерпеливый от природы, он всегда стремился к быстрому успеху, пренебрегая всем, что хоть и было более надежным, но требовало слишком много сил и времени.

Однажды в лавке книготорговца Урбена Канеля Бальзак услышал о проекте издания собрания сочинений Лафонтена и Мольера. Идея месье Канеля показалась Бальзаку великолепной.

С. Цвейг описывает эту идею так:

«Отличный спрос на французских классиков все еще продолжается, и торговый оборот тормозится лишь тем обстоятельством, что эти достойные всяческого уважения господа слишком много понаписали. Полные собрания сочинений до сих пор выходили во множестве томов и занимали слишком много места в квартире буржуа. И вот у него возникла грандиозная идея: издать полное собрание сочинений каждого из этих классиков в одном-единственном томе. Если набрать комедии или драмы убористым шрифтом, да еще в два столбца, можно без труда вогнать всего Лафонтена или всего Мольера со всеми потрохами под один корешок. А если к тому же украсить подобный фолиант хорошенькими виньеточками, так ведь классиков этих будут расхватывать, как горячие каштаны!»

Для реализации идеи не хватало пустяка, а именно — не хватало необходимого начального капитала. Денег у Бальзака не было, но он сразу представил себе, как тысячи читателей бросятся приобрести столь удобные издания, а он сам, если примет участие в этом предприятии, почти без труда сколотит себе огромное состояние.

С. Цвейг по этому поводу иронизирует:

«Никогда высокомерие литератора не мешало Бальзаку делать дела. Он был готов торговать чем угодно: книгами, картинами, железнодорожными акциями, земельными участками, бревнами и железом. Он честолюбиво жаждал только одного — найти выход для своей энергии и пробиться, безразлично как и на каком поприще».

В результате Бальзак недолго думая заключил с месье Канелем контракт, по которому он должен был разделить с ним доходы, связанные с публикацией всех произведений Мольера в одном томе. Но для того, чтобы делить доходы, надо было сначала разделить расходы. Необходимые деньги нашлись легко. Друг семьи д’Ассонвилль ссудил Бальзаку 6000 франков, затем еще 3000 франков, но уже под большие проценты. Мадам де Берни также охотно дала ему 9250 франков. Внимательно выслушав Бальзака, она одобрила его план, к тому же ей очень хотелось, чтобы ее юный друг стал финансово независимым от семьи.