Только когда мы вдвоем (ЛП) - Лиезе Хлоя

Райдер проворачивает волшебный фокус и убеждает Мака дать нам разрешение на пропуск занятий, поскольку это единственный день, когда мы можем организовать подобное с учетом моего расписания тренировок и игр. Мы договариваемся выйти в девять утра в наш поход на весь день, но перед этим мы с Руни рано утром тащимся на тренировочное поле, чтобы попинать мячик.

У нас есть любимое поле, которым мы пользуемся, но там оказалось занято, так что мы продолжаем идти до более уединённого и менее ухоженного поля, которое обычно используется для любительских матчей.

Шагая рядом с Руни, я стараюсь дышать глубоко и выпустить всю тревогу, которая скручивает моё нутро. Я нервничаю из-за сегодняшнего дня, но не знаю, что именно вызывает у меня опасения. Просто с моей бешеной вылазки в клуб всё между мной и Райдером кажется напряжённым в неком необъяснимом, но осязаемом смысле. Да, есть явное сексуальное напряжение, но происходит нечто большее. Я просто не могу понять, что именно.

Он чуть мрачнее обычного. Я занята сильнее обычного. Я могла бы поговорить с ним о случившемся, но это было бы... ну, это было бы чрезвычайно дискомфортно. Я так не поступаю. Я покроюсь сыпью и запутаюсь в собственных словах. А ещё это означает предпринять усилие, и если есть что-то, чего Уилла Роуз Саттер не делает с мужчиной, будь то друг или враг — это попытки предпринять усилия.

Как и почему я стала такой — это сложный коктейль. Во-первых, это ненависть к мужчине, который предоставил 50% моей ДНК, а потом свалил в закат. Отчасти моё нежелание найти мужчину и тем более серьёзные отношения вызвано тем, что меня тошнит от мысли — вдруг парень, в которого я влюблюсь, отвергнет меня точно так же, как папаша «донор спермы».

Во-вторых, это взгляды моей матери на мужчин. Мама редко говорила, какими не заслуживающими доверия она считает мужчин. Думаю, она хотела, чтобы я сформировала своё мнение о противоположном поле. Но всю свою взрослую жизнь она показывала мне, что мужчины — это то, что ты используешь и выбрасываешь, поматросил и бросил. Всё, что выходит за рамки этого — приглашение к разочарованию.

Шагая с Руни и краем уха слушая, как она болтает о каком-то задании по курсу химии, которое я ни за что не сумею понять (зачем, спрашивается, будущему юристу записываться на курс по химии? Потому что она задротка-мазохистка, которая хочет быть юристом-биомедиком, вот почему), я гадаю, почему я так зациклилась на динамике наших отношений с Райдером. Мы напарники по проекту. Мы пререкаемся меж собой. И есть некое сексуальное напряжение. Ладно. В чём проблема-то?

Я пыталась отбросить эти мысли, но не могу перестать думать о том, то за все эти часы, проведённые вместе с моим врагом-ставшим-нежеланным-союзником, мы в какой-то момент подружились. Да, мы те друзья, которые постоянно испепеляют друг друга уколами настолько, что мы уже слегка поджарились с краёв. Ладно, мы скорее друзья-враги, нежели просто друзья, но это уже лучше, чем откровенное и прямолинейное неприятие друг друга. Даже если так, то что? Разве мужчина и женщина не могут быть друзьями-врагами? Особенно если они оба испытывают аллергию к чему-то большему?

— Чёрт, эта сумка такая тяжёлая, — Руни фыркает, только ради этого прервав свой монолог про химию. — Сколько мячей ты взяла?

Я забираю у нее сумку и взваливаю на своё плечо. Я всегда беру слишком много мячей, но их не бывает слишком много, особенно учитывая то, как часто Руни их портит.

— Хамка! — она пихает меня.

Похоже, я сказала это вслух.

Когда мы проходим поворот к любительским полям, Руни снова начинает ныть про химию, а именно про то, как профессор несправедливо оценил её работу по сбалансированным уравнениям. Я замираю и резко хлопаю её ладонью по груди.

Дальше на поле стоит мужчина, чеканящий мяч и опустивший голову в той лёгкой манере, которая появляется, когда ты просто дурачишься и способен чеканить мяч даже во сне. Его волосы собраны в маленькую гульку на затылке. Его светлая борода подсвечивается солнцем, когда он пинком подбрасывает мяч, ловит его спиной и легко балансирует между лопатками. Мяч замирает там, пока парень не сбрасывает его плечом. Пока мяч ещё в воздухе, он быстрым пинком отправляет его прямиком в ворота.

Свист Руни нарушает тишину.

— Ну привет, и кто же заказывал горячего красавчика?

Я снова шлёпаю её по груди. Моё сердце бешено стучит.

— Руни, мне кажется, насос для мячей выпал из сумки. Тебе лучше пойти обратно и проверить.

— Что? — она хмурится. — Как я могла выронить...

— Руни?

Наконец, она замечает опасно едкие нотки в моём голосе. Посмотрев на поле, Руни прищуривается и смотрит несколько долгих секунд.

— Погоди, это... срань господня. Срань. Господня.

Я не могу выдавить из себя даже кивок в знак согласия.

— Ладно, я, эм... я пойду проверю свой вросший ноготь на ноге. Побуду вон там вдали.

— Спасибо, — бормочу я.

Я настолько отвлечена, что так и иду с огромной сумкой, свисающей с моего плеча. Я тащусь через ворота, ведущие на поле, при этом эгоистично и, наверное, ошибочно стараясь идти как можно тише. Я не думаю, что он (если это Райдер, а я готова поспорить, что это он) надел слуховой аппарат. С такой двигательной активностью он легко может выпасть.

Пока я шагаю, опаляющая боль пронзает мою грудную клетку. Это как изжога, только в сто раз хуже. Теперь он делает «радугу», перекидывая мяч с одной ноги на другую с такой же лёгкостью, как щенок подкидывает игрушку, и искусно ловит его каждый раз. Я достаточно близко, чтобы узнать эту косматую бороду. Этот идеальный нос. Это он. Это Райдер.

Сложно не оценить то, как шорты сидят на его бёдрах, как он носит сползшие на лодыжки высокие футбольные носки, точно так же, как и все горячие футболисты, которые слишком круты для щитков на голени. Его бутсы потрёпанные, а значит, совершенно комфортные. Бутсы всегда становятся удобными именно тогда, когда пора брать новые. Его мышцы натягивают футболку, когда он задирает подол и вытирает им лицо, обнажая узкую талию, полоску загорелой кожи прямо над шортами. У этого засранца есть ямочки на пояснице. Ну естественно.

Я не знаю, почему именно мои глаза щиплет от слёз, или почему ошеломительное ощущение предательства подступает к горлу, сдавив его до боли.

Внезапно Райдер разворачивается, и его глаза раскрываются шире, заметив меня. Слава Господу, борода всё ещё на месте. Я уже не уверена, что смогу справиться ещё с какими-либо переменами за один день.

Райдер инстинктивно бросает мяч, бежит ко мне, без труда сдёргивает огромную сумку с моего плеча и вешает на своё. Он склоняет голову набок, вытаскивая телефон из кармана. «Что ты здесь делаешь?»

Я читаю его сообщение и испускаю долгий прерывистый вздох. Острые лезвия спутанных эмоций впиваются в моё горло, когда я пытаюсь сначала сглотнуть, потом заговорить.

— Просто пришла немного попинать мячик.

Райдер изучает меня, затем его глаза опускаются к телефону. «Почему ты выглядишь расстроенной?»

У меня есть два варианта. Я могу сказать ему, что это значит для меня. Излить душу. Признать шокирующую обиду из-за того, что он не доверяет мне и не позволяет заглянуть за личину мрачного лесоруба; что я не могу уложить в голове, почему он так хорош и почему он не играет. Потребовать объяснений, ведь он знает, как много для меня значит этот спорт, но скрывает свою связь с ним.

Или я могу сделать то, что делаю всегда. Подавить боль, обойти неприятную правду и двигаться дальше.

— Я в порядке, Райдер.

Он щурится и стискивает зубы. Он вот-вот взбрыкнёт и поймает меня на лжи. Не думаю, что этим утром сумею вынести ещё больше требований или едких пререканий, так что я останавливаю его, взяв за запястье.

— Увидимся через несколько часов, ладно?

Прежде чем он успевает ответить, я сдираю сумку с его плечу и несу обратно в другой конец поля. Когда я бросаю мячи и машу Руни, показывая, что всё чисто, я чувствую на себе взгляд Райдера.