Дипломатия - Генри Киссинджер

Все это радикально меняет содержание, методику и, что важнее всего, масштаб международных отношений. Вплоть до современного периода различные континенты действовали в основном в изоляции друг от друга. Невозможно было соразмерить мощь, к примеру, Франции и Китая, поскольку у этих двух стран не было средств взаимодействия. Но как только расширились технологические границы, будущее прочих континентов стало определяться «концертом» европейских держав. Ни один из предыдущих международных порядков не обладал крупными силовыми центрами, размещенными по всему земному шару. И никогда еще государственные деятели не обязаны были заниматься дипломатической деятельностью в такой обстановке, когда события воспринимаются мгновенно и одновременно как лидерами, так и общественностью их стран.

Поскольку число государств увеличивается, а возможности взаимодействия между ними возрастают, на каких принципах может быть организован новый мировой порядок? С учетом сложности новой международной системы могут ли вильсонианские концепции типа «расширения демократии» служить путеводными указателями для американской внешней политики, а также в качестве замены стратегии сдерживания времен «холодной войны»? Ясно, что эти концепции не были ни безоговорочно успешными, ни безоговорочно неудачными. Некоторые из наиболее утонченных свершений дипломатии XX века уходят своими корнями в идеализм Вудро Вильсона: «план Маршалла», самоотверженное обязательство по сдерживанию коммунизма, защита свободы Западной Европы и даже злосчастная Лига наций, а также более позднее ее воплощение — Организация Объединенных Наций.

В то же время вильсонианский идеализм породил превеликое множество проблем. Некритическое применение принципа этнического самоопределения в том виде, как это отражено в «Четырнадцати пунктах», неспособно было учесть соотношение сил и дестабилизирующий эффект прямолинейного преследования этническими группами целей, связанных со скопившимся за продолжительный срок соперничеством и давней ненавистью. Неспособность снабдить Лигу наций механизмом военного принуждения усугубляла проблемы, являвшиеся неотъемлемой частью вильсоновского понятия коллективной безопасности. Неэффективный пакт Бриана—Келлога, заключенный в 1928 году, согласно которому нации отвергали войну как средство политики, демонстрировал пределы чисто юридических ограничений. Как предстояло доказать Гитлеру, в мире дипломатии заряженное орудие часто обладает большей потенциальной силой, чем юридическое предупреждение. Призыв Вильсона, обращенный к Америке, следовать путем демократии, вызвал деяния великой творческой силы. Он также привел к крестовым походам типа вьетнамского, обратившимся в катастрофу.

Окончание, «холодной войны» создало ситуацию, которую многочисленные наблюдатели называют «однополюсным» или «моносверхдержавным» миром. Но Соединенные Штаты на деле находятся не в столь блестящем положении, чтобы в одностороннем порядке диктовать глобальную международную деятельность. Америка добилась большего преобладания, чем десять лет назад, но по иронии судьбы сила ее стала более рассредоточенной. Таким образом, способность Америки воспользоваться ею, чтобы изменить облик остального мира, на самом деле уменьшилась.

Победа в «холодной войне» сделала еще более затруднительным воплощение вильсонианской мечты о всеобщей коллективной безопасности. В отсутствие потенциально доминирующей державы основные нации не воспринимают угрозы миру единообразно, и, кроме того, они не желают идти на одинаковый риск в преодолении тех угроз, которые действительно признают. (См. гл. 10, 11, 15 и 16.) Мировое сообщество в достаточной степени готово сотрудничать в деле «поддержания мира» — то есть в обеспечении существующих соглашений, не оспариваемых какой-либо из сторон, — но в достаточной мере уклончиво относится к «обеспечению мира», то есть подавлению реальных вызовов мировому порядку. Это неудивительно, ибо даже Соединенные Штаты , до сих пор не выработали ясной концепции того, чему будут противодействовать в одностороннем порядке после окончания «холодной войны».

В качестве подхода к вопросам внешней политики вильсонианство предполагает, что Америка обладает исключительными качествами, проявляющимися в неоспоримых добродетелях и неоспоримой мощи. Соединенные Штаты были до такой степени уверены в собственной силе и высокой моральности своих целей, что всегда видели себя в роли борца за собственные ценности в мировом масштабе. Американская исключительность должна была стать отправной точкой вильсонианской внешней политики.

По мере приближения XXI столетия могучие глобальные силы трудятся все упорнее, так что по ходу времени Соединенные Штаты лишатся части своей исключительности. В обозримом будущем у американской военной мощи по-прежнему соперников не будет. И все же американское стремление направить эту мощь на мириады крохотных конфликтов, которым мир явится свидетелем в течение надвигающихся десятилетий — типа Боснии, Сомали и Гаити, — явится ключевым концептуальным вызовом для американской внешней политики. Соединенные Штаты, вероятнее всего, в будущем столетии сохранят самую мощную в мире экономику. И все же благосостояние распространится гораздо шире, точно так же, как технология, обеспечивающая благосостояние. И Соединенные Штаты окажутся перед лицом экономической конкуренции такого рода, какая не проявлялась в период «холодной войны».

Америка останется великой и могущественной нацией, но нацией, с которой уже будет кому равняться; «первой среди равных», но тем не менее одной из ряда подобных. Американская исключительность, являвшаяся неотъемлемым фундаментом вильсонианской внешней политики, скорее всего в наступающем столетии в значительной мере утеряет свое значение.

Но американцам не стоит рассматривать это как унижение или симптом национального упадка. На протяжении значительной части своей истории Соединенные Штаты были на деле одной из многих наций, а не абсолютной сверхдержавой. Подъем прочих силовых центров: Западной Европы, Японии и Китая — не должен тревожить американцев. В конце концов, совместное использование мировых ресурсов и развитие иных обществ и экономик были типично американской задачей еще со времен «плана Маршалла». Но коль скоро вильсонианство становится все более не соответствующим времени, а обязательные принципы вильсонианской внешней политики: коллективная безопасность, обращение соперников в свою веру и приобщение американскому образу жизни, международная система решения споров юридическим путем и безграничная поддержка этнического самоопределения — во все меньшей степени находят воплощение на практике. На каких же принципах следует Америке основывать свою внешнюю политику в наступающем столетии? История не предлагает не только путеводителей, но даже более или менее удовлетворительных аналогий. И все же история учит силой примера, а поскольку Америка отправляется в плавание по не нанесенным на карту водам, ей стоило бы сопоставить эпоху, предшествовавшую появлению Вудро Вильсона, и «американский век», чтобы найти подсказки для грядущих десятилетий.

Концепция Ришелье относительно «raison d'etat», иными словами, принцип оправдания интересами данного государства средств, которыми оно пользуется, чтобы обеспечить эти интересы, всегда была отвратительна американцам. Речь идет не о том, чтобы американцы никогда не применяли принцип raison d'etat: имеется много примеров, начиная со времен «отцов-основателей», когда проводилась твердая и трезвая политика по отношению к европейским державам в первые десятилетия существования республики, и вплоть до целенаправленного обеспечения западной экспансии, проходившей под лозунгом «судьбоносных проявлений». Но американцы всегда чувствовали себя неловко, открыто признавая наличие у них эгоистических интересов. Воюя в мировых войнах или участвуя в локальных конфликтах, американские руководители всегда заявляли, что сражаются во имя принципа, а не ради собственных интересов.

Для любого, кто изучает европейскую историю, концепция равновесия сил выступает как нечто самоочевидное. Понятие равновесия сил, как, впрочем, и высших интересов государства, первоначально было введено в обиход еще английским королем Вильгельмом III, который пытался обуздать экспансионистские устремления Франции. Следовательно, концепция коалиции более слабых государств, объединяющихся, чтобы стать противовесом более сильному, не является чем-то из ряда вон выходящим. И все же поддержание равновесия сил требует неустанного внимания. В последующем столетии американским руководителям придется сформулировать перед общественностью концепцию национальных интересов и объяснить, как обеспечение национальных интересов — в Европе к Азии — служит поддержанию равновесия сил. Америке потребуются партнеры в деле сохранения равновесия в ряде регионов мира, и этих партнеров не всегда придется выбирать из одних лишь моральных соображений. Потому четкое определение национальных интересов потребуется для того, чтобы существенным образом направлять американскую политику.