Мэрилин Монро - Игорь Беленький

* * *

— В ту ночь я сделал много снимков с Мэрилин, — сказал Келли. — Продать их было трудновато. Где бы я ни показывал снимки, всюду сомневались, будут ли они пользоваться успехом. Один снимок купила за 250 долларов «Уэстерн литограф», еще один за 500 долларов купил Джон Баумгарт[14]. И за эти жалкие пять сотен я продал все свои права на них. Полагаю, этот Баумгарт заработал на них миллион. А Мэрилин так и вообще за них ничего не получила. Паршивые пятьдесят долларов. Надеюсь, это паблисити не повредило ей…

— А что случилось с другими двадцатью двумя снимками, которые вы сделали большой камерой?

— Не знаю, — сказал Келли. — Чертовы шуточки. Негативы хранились у меня в архиве, это наверху. Ну и как-то вечером туда вломился вор. Он не взял ничего из дорогостоящего оборудования! Ни к чему не притронулся, кроме… кроме негативов. Забрал их все. До единого. Псих, что ли?

* * *

Если бы у Мэрилин уже в те годы был присяжный биограф (каким позднее стал Морис Золотов) или хроникер-летописец (вроде Сиднея Скольского, который в пятидесятые годы описывал чуть не каждый ее шаг), он, конечно, отметил бы определенную тройственность существования будущей Богини экрана. Фотосеансы, профессиональная (актерская) подготовка и… то, что когда-то называли «опасными связями», — эти процессы шли параллельно и охватывали практически все стороны жизни Мэрилин. Интенсивные фотосеансы, увенчавшиеся «обнаженными» календарями, распространяли по городам и весям Америки свеженькое личико и эффектные пропорции молоденькой «старлетки», которая действительно представляла собой в ту пору «нечто новенькое» на рекламных щитах и страницах иллюстрированных журналов. Не менее интенсивно проходила и профессиональная подготовка — все те же классы, тренаж, декламация и проч. Помимо студийных занятий Мэрилин, по-видимому, под давлением новой подруги, Шелли Уинтерс, какое-то время занималась в Актерской лаборатории (Actors Lab). Эта школа была создана в 1939 году в Голливуде Морисом Карновским, Фёб Брэнд, Эдвардом Бромбергом и Романом Бохненом и представляла собой группу, отпочковавшуюся от знаменитой нью-йоркской Груп-тиэтр Х. Клермена, Л. Страсберга и Г. Крауфорда. То был первый контакт Мэрилин если не с самим Ли Страсбергом, то по крайней мере с его школой, с методом подготовки актера. О качестве преподавания в Актерской лаборатории сегодня можно судить, например, по словам той же Шелли Уинтерс: «Исполнение, которое я там видела, не имело ничего общего с тем, что называлось «исполнением» на «Коламбии» и обучение чему мне оплачивали». Кроме этого, опять же Шелли Уинтерс попыталась (правда, неудачно) ввести Мэрилин еще в одну группу по подготовке актеров, на этот раз возглавлявшуюся Чарлзом Лаутоном (впоследствии Мэрилин сыграла с ним в фильме «Полный дом О. Генри»).

В этой связи Гайлс полагает, что «основной проблемой, стоявшей перед Мэрилин как актрисой, было разрушение стены между ней и остальными, ей следовало добиться взаимодействия. Не нарциссизм был причиной этой стены — только оборона». Мне же кажется, что все было проще. Конечно, этот комплекс (своего рода защитный механизм), побуждающий человека то и дело замыкаться в себе, вполне реален. Только Мэрилин-то не имела к нему ровным счетом никакого отношения. Как и многие биографы, Гайлс убежден (по-видимому, со слов Джима Дахерти), что над Мэрилин всю ее жизнь довлело детство Нормы Джин, нежеланного и нелюбимого ребенка. «Даже у сильных мужчин в глазах появляются слезы, когда она рассказывает историю свой жизни». Это — из официальной биографии, составленной в отделе по связям с общественностью компании «XX век — Фокс».

Такова легенда. И некоторые объективные обстоятельства, естественно использованные в легенде, были действительно неблагоприятными. Но сама-то Норма Джин, как мы убедились, вела обычную детскую жизнь и никакой особой нелюбви к себе не испытывала. Я уж не говорю о ее природной способности к приспособлению, выработанной, как у собаки, в результате частой перемены места жизни. Поэтому я полагаю, что основная профессиональная проблема, стоявшая перед Мэрилин с первых и до последних дней ее кинематографической карьеры, — это отсутствие собственно актерских, исполнительских, лицедейских данных. И с этим недостатком не сумел справиться ни один педагог по актерскому мастерству, даже Ли Страсберг, вместе с женой опекавший впоследствии Мэрилин до конца ее жизни. Поэтому рискну высказать предположение, что Мэрилин никогда не была актрисой в прямом смысле этого слова, то есть не создавала образа, не жила «другой» жизнью. Разумеется, я опять забегаю вперед и в своем месте остановлюсь на этом подробно, но все неудачи Мэрилин в сороковые годы объяснялись не равнодушием того же Занука к никому не известной «старлетке» (раз платят деньги, какое уж тут равнодушие!) и тем более не враждой, а ее актерской беспомощностью, отсутствием исполнительского дарования. Можно не сомневаться, что, будь она действительно талантливой актрисой, Занук не расторг бы с ней опционного контракта даже в условиях, когда эти контракты со «старлетками» становились нерентабельными.

Доказательством тому — судьба ее подруги Шелли Уинтерс. Она прошла аналогичную школу позирования, играла на Бродвее, выступала в ночных клубах, а оказавшись в 1943 году в Голливуде (контракт с «Коламбией»), сыграла к моменту знакомства с Мэрилин в двенадцати фильмах. Конечно, это были маленькие роли, но они были (в отличие от Мэрилин, у которой их не было) и помогли ей затем получить более или менее серьезные роли в серьезных фильмах. Но, опять-таки в отличие от Мэрилин, у которой спустя четыре года также появятся роли, в том числе и в серьезных фильмах, контракт с Шелли не расторгался именно потому, что она была талантливой актрисой. Контракт же с Мэрилин был расторгнут в 1947 году и вновь заключен спустя четыре года, в 1951-м, не из-за расцветшего за эти четыре года дарования, а под влиянием финансовых обстоятельств, в какие вползал в ту пору Голливуд, На мой взгляд, это доказывает, что воздействие Мэрилин на зрителей опиралось на иной, не актерский дар, и фильмы, в которых она еще сыграет, и обстоятельства, при которых это произойдет, — яркое тому подтверждение.

Легче всего предположить, что секрет восхождения Мэрилин к «звездной» славе кроется в том, что чуть выше я назвал «опасными связями». Ничего подобного. Более того, многие из этих связей помешали и даже затормозили ее карьеру, особенно на первом этапе. Не говоря уже о том, что они, безо всякого сомнения, нарушили ее душевное равновесие, ибо — одни в большей степени, другие в меньшей — безответно требовали эмоциональных, нравственных, духовных затрат. Трудно, конечно, сказать с уверенностью, строила ли Мэрилин какие-либо планы на будущее в зависимости от того или иного своего романа, но если и строила, то, надо признать, делала она это крайне неудачно, ибо при всем своем природном — полевом — даре в людях она практически не разбиралась. Ни один ее избранник, кому она — корыстно ли, нет (как это сейчас определить?) — доверилась, надежд ее не оправдал. Но осуждать ли нам сейчас молодую и красивую девушку, поставившую перед собой и удивительную и так многим понятную цель — стать «кинозвездой»? С другой стороны, оригинальна ли она в этом? Кто нынче без греха? Да и сама околокинематографическая обстановка — не способствовала ли она этому? Разве во всем мире киногород — не то место, где совращаются или растлеваются неопытные души амбициозных подростков? «Послушайте, — говорила позднее Мэрилин, — Голливуд может быть очень безжалостным. Сколько мужчин там пользуются беспомощными и одинокими девушками, которые готовы на все, лишь бы стать снимающимися актрисами!» Во-первых, только ли Голливуд? Старожилы и знатоки любой крупной киностудии на каком угодно континенте могут рассказать массу историй подобного совращения — от самых сентиментальных до самых непристойных и даже кровавых. (Взять хотя бы историю Дороти Стратен, рассказанную в фильме Боба Фосса «Звезда-80».) Во-вторых, ситуация-то двояка: с одной стороны — «ценители» беспомощных девушек, а с другой — сами девушки, «готовые на все». То есть действительно на все. И если мы еще можем гадать по поводу умонастроения и нравственного состояния молоденькой Нормы Джин, только-только вступавшей в середине сороковых годов на голливудскую «землю обетованную», то уже в 1960 году Королева экрана имела все основания быть по отношению к себе да и к окружавшим ее пятнадцать лет назад людям обезоруживающе безжалостной: «Так поступали все девушки… Откажетесь вы — найдется двадцать пять других, кто не откажется. Знаете, когда продюсер вызывает к себе в офис актрису обсудить сценарий, о сценарии-то он как раз и не думает… Она голодает, ей негде спать, кроме как в собственной машине, и у нее и в мыслях не будет отказаться — если, конечно, она хочет получить роль. Мне это знакомо — у меня не было ни еды, ни крыши. И я спала с продюсерами. А что? Зачем лгать, будто я этого не делала?»