Собака Баскервилей (сборник) - Артур Дойл

«Вы уже тогда были с ним знакомы?» – спросил у нее я.

«Да, я хорошо его знала. Он даже одно время ухаживал за мной. Слава Богу, что у меня хватило ума бросить его и выйти замуж за другого, лучшего, хоть и не такого богатого, человека. Я была помолвлена с ним, мистер Холмс, когда мне рассказали ужасную историю о том, как он однажды запустил кошку в птичник. Эта жестокость меня так поразила, что я больше не захотела иметь с ним дела. – Она порылась в бюро и вытащила оттуда изрезанную ножом фотографию молодой женщины. – На фотографии – я, – сказала она. – В день моей свадьбы он прислал ее мне с проклятиями. Можете представить, в каком он был состоянии, когда это делал».

«Что ж, – сказал я, – по крайней мере, он вас простил, раз оставил вашему сыну все свое имущество».

«Ни моему сыну, ни мне не нужно ничего от Джонаса Олдейкра, ни от живого, ни от мертвого! – вскричала она. – Есть Бог на небесах, мистер Холмс! Покарав этого злодея, он не допустит, чтобы теперь мой мальчик пострадал за грех, которого не совершал».

Я попытался выудить из нее еще что-нибудь, но то, что я услышал, только подтверждает версию Лестрейда. Ни одной зацепки, которая могла бы хоть как-то помочь мне, наш разговор не дал. После этого я отправился в Норвуд.

Дип-Дин-хаус, дом Олдейкра, – это большая современная вилла из красного кирпича. Она стоит в глубине сада, перед фасадом – газон с кустами лавра. Сзади с правой стороны расположен тот самый склад древесины, на котором ночью был пожар. У себя в записной книжке я набросал план. Взгляните. Вот здесь слева – стеклянная дверь в комнату Олдейкра. С дороги в нее можно заглянуть, и это пока единственное, что подтверждает мою теорию. Лестрейда, между прочим, там не было, работой полиции руководил его старший констебль. Они весь день копались в золе, оставшейся от сгоревшего штабеля, и, помимо обуглившихся костей, нашли еще кое-что весьма ценное: несколько обгоревших железных кружочков. Изучив их, я выяснил, что это пуговицы от брюк. На одной из них мне даже удалось прочитать фамилию Хаймс, так звали портного Олдейкра. После этого я очень внимательно осмотрел газон, надеясь найти какие-нибудь следы, но сейчас сушь стоит такая, что земля стала твердой как камень. Я увидел только то, что какое-то тело или большой мешок волоком оттащили за дом через невысокие кусты, которые служат живой изгородью и идут вдоль склада. Все это, естественно, подтверждает официальную версию. Целый час я по такой жаре ползал по тому газону, а результата никакого.

Потерпев неудачу во дворе, я пошел в дом и стал осматривать спальню. Следов крови почти не было, я обнаружил лишь крошечные пятнышки, но они, несомненно, появились там недавно. Трость к тому времени уже увезли, но на ней пятна крови тоже были небольшие. В том, что трость принадлежала нашему клиенту, сомневаться не приходится, потому что он этого не отрицает. На ковре в комнате я увидел следы обоих мужчин, посторонних там не было, что опять-таки доказывало правоту Лестрейда. Как видите, он зарабатывал все новые и новые очки, а мой счет оставался неизменным.

Лишь один раз у меня появился проблеск надежды, да и тот погас. Я изучил документы из сейфа, большая часть которых лежала на столе. Бумаги были запечатаны в конверты, два или три из них были вскрыты полицией. Насколько я мог судить, ничего особо ценного там не было, да и банковская книжка мистера Олдейкра указывала на то, что он был не таким уж богатым, каким его считали соседи. Однако у меня сложилось такое впечатление, что чего-то не хватает. В бумагах я несколько раз наткнулся на упоминание других документов, возможно, более ценных, которых так и не нашел. Их отсутствие, разумеется, если мы сможем это доказать, обернет главный аргумент Лестрейда против него же. Зачем кому-то красть бумаги, которые все равно в скором времени должны перейти в его руки?

Наконец, обшарив там все до последнего закоулочка, но так и не напав на след, я решил попытать счастья с экономкой. Ее зовут миссис Лексингтон, она невысокого роста, темноволосая, молчаливая и никогда не смотрит прямо в глаза, все время косится в сторону, только иногда бросает на собеседника быстрый подозрительный взгляд. Я убежден, ей есть что рассказать, но она закрылась в себе, как устрица в раковине, и мне так и не удалось ничего у нее выпытать. Да, она впустила в дом мистера Макфарлейна в девять тридцать. Да, она жалеет, что рука у нее не отсохла, перед тем как она это сделала. В половине одиннадцатого она легла спать. Комната ее находится в другом конце дома, и того, что происходило в спальне мистера Олдейкра, она не слышала. Мистер Макфарлейн оставил шляпу и, насколько она помнит, трость в передней. Разбудили ее крики о пожаре. Ее бедного хозяина наверняка убили. Были ли у него враги? У каждого человека есть враги, но мистер Олдейкр мало с кем виделся, а если и встречался с посторонними людьми, то только по делу. Я показал ей пуговицы, и она подтвердила, что это пуговицы с той одежды, которая была на нем прошлым вечером. Сложенные доски были очень сухими, потому что дождя нет уже целый месяц. Они вспыхнули, как порох, и когда она увидела огонь, в нем уже ничего нельзя было различить. Она, как и пожарные, почувствовала запах горелого мяса. О бумагах мистера Олдейкра ей ничего не известно, равно как и о его личной жизни.

Вот так, дорогой Ватсон, я потерпел неудачу. И все же… И все же! – Он упрямо сжал кулаки. – Я точно знаю, что на самом деле все было не так. Я это нутром чую. Экономке что-то известно, только я пока не понимаю что. По ее глазам видно, что она знает что-то важное, но хочет это скрыть. Впрочем, что толку говорить об этом? Если какой-нибудь счастливый случай не поможет нам, я боюсь, что дело о норвудском исчезновении не войдет в хронику наших успехов, которая рано или поздно, я в этом не сомневаюсь, будет явлена вами терпеливой публике.

– Мне кажется, что по лицу этого молодого человека видно, что он просто не мог совершить такое ужасное преступление!

– Не скажите, дорогой Ватсон. Помните того ужасного убийцу, Берта Стивенса, который в восемьдесят седьмом обращался к нам за помощью? По виду это был милейший выпускник воскресной школы.

– Что правда, то правда.

– Если мы не сможем придумать другой версии, наш клиент обречен. Все в этом деле указывает на него, и чем дальше, тем больше. Да, кстати, изучая те документы, я обнаружил кое-что интересное. Думаю, начать новое расследование нужно будет именно с этого пункта. Просматривая банковскую книжку, я обратил внимание, что в течение последнего года Олдейкр выписал несколько крупных чеков на имя некоего мистера Корнелиуса, в результате чего лишился большей части своего состояния. Признаться, мне очень интересно узнать, кто такой этот мистер Корнелиус, с которым удалившийся от дел подрядчик заключал столь серьезные сделки. Может ли он иметь какое-либо отношение к делу? Возможно, это брокер, но расписок, соответствующих тем суммам, мы не нашли. Не имея других зацепок, мне теперь придется обратиться в банк, чтобы выяснить, кто обналичивал эти чеки. Увы, мой дорогой друг, я боюсь, что это ничего не даст, расследование наше бесславно закончится тем, что Лестрейд повесит нашего клиента, что для Скотленд-Ярда, несомненно, будет триумфом.

Не знаю, спал ли в ту ночь Шерлок Холмс, но, спустившись утром к завтраку, я застал его бледным и измученным, с темными кругами вокруг глаз, которые, впрочем, только подчеркивали их блеск. Ковер вокруг кресла, в котором он сидел, был усыпан сигаретными окурками и ранними выпусками утренних газет, на столе лежала вскрытая телеграмма.

– Что вы на это скажете, Ватсон? – Он взял конверт и бросил его мне.

Телеграмма была из Норвуда, вот что в ней говорилось: «Найдена новая важная улика. Вина Макфарлейна полностью доказана. Советую отказаться от дела. ЛЕСТРЕЙД».

– Звучит серьезно, – сказал я.

– Лестрейд уже трубит победу, – невесело улыбнулся Холмс. – Но отказываться от дела еще рано. В конце концов, новая важная улика – палка о двух концах, и вполне может оказаться, что она будет иметь вовсе не то значение, на которое он рассчитывает. Завтракайте, Ватсон, потом мы с вами съездим на место, посмотрим, что к чему. Я чувствую, что сегодня мне может понадобиться ваша моральная поддержка.

Сам мой друг не ел ничего: в минуты наивысшего напряжения он отказывал себе в еде. Я даже был свидетелем случаев, когда железная сила воли доводила его до голодных обмороков. «Я сейчас не могу позволить себе тратить энергию и нервную силу на пищеварение», – говорил он, когда я как врач пытался доказать ему, что это крайне вредно для организма. Поэтому я вовсе не удивился, когда тем утром он не притронулся к еде. Прибыв в Норвуд, мы увидели толпу зевак, окруживших Дип-Дин-хаус, который оказался самой обычной пригородной виллой, какой я ее и представлял. За калиткой нас встретил Лестрейд, который прямо-таки светился от удовольствия, предвкушая разгром Шерлока Холмса.