У Троицы окрыленные - Тихон (Агриков)

Христианские страдания радостотворны, очистительны, лучезарны. Золото очищается в огне, душа — в страданиях. Страдает христианин пороком винопития — скорбь или болезнь отрезвляют его; равнодушен он к своим христианским обязанностям

— горе семейное или служебные неприятности заставят его серьезно подумать и изменить

отношение к ним. Крестные страдания, очищая и просвещая душу человека, возвышают его и возносят к Богу.

Тесна земля, слишком тесна для бессмертного существования. Всякий день мои шаги становятся все тяжелее. Люди-друзья изменяют, верных похищает смерть, слава и знания меркнут, здоровье увядает, как иссохшая трава… Где надежная отрада и постоянство? Где неувядаемая красота и немерцающий свет жизни и счастья?..

Христианин более чем кто-либо ощущает непостоянство и ничтожность временного и тленного. Его душа невольно рвется туда, где живет вечная Правда. Неся свой крест, он знает, что не напрасно он терпит напасти и гонения, скорби и лишения… Если удары учащаются, слышится как бы неперестающий гром, он знает, что именно тут-то и раскрывается вся нежность Божественной любви.

…Человек высокообразованный и почтенный имел двух красавиц-дочерей шестнадцати и девятнадцати лет. Он был горд отцовской гордостью, чувствуя, что возродился в детях. Но неожиданно младшая была скошена тифом; старшая заразилась от нее и пошла следом… Целую неделю отец не выходил из уединения… Вышел же другим человеком. Его счастье, что он был убежденный христианин. Он понял, что эти удары — ласка Божественной любви. Его взгляд на жизнь земную стал иным. Когда он умер и вознесся от этой жизни, две его красавицы-дочери встретили его, преображенные сиянием небесной славы. Бог разлучил их на мгновение, чтобы соединить в блаженстве вечного света.

Так христианский крест светлеет все ярче и ярче среди испытаний жизни. Драгоценные камни, изумруды все более и более украшают венец на главе того, кто смиренно несет свои страдания. Из этих страданий вытекают свет и красота, чистота и воздушность, которые возносят душу к Богу.

Очищаясь и возвышаясь страданиями, душа расширяется в любви. Страдание животворит и умножает пламень духовной крепости. «Сердце наше расширено» (2 Кор. 6, 11), — говорит святой апостол Павел в послании к коринфским христианам. «Ты, страдание, производишь истинных людей», — говорит поэт. Мы видим самую великую и существенную причину страдания: оно расширяет душу и умножает любовь. Чуть было не сказал, что страдание вновь созидает душу, вкладывает в нее красоту глубоких чувств, трогательность, величие. Ни гений, ни слава, ни добродетель без страдания не могут дать человеку истинного величия. Вот почему все святые герои, гении, все великие души были воспитанниками страданий. Лавровый венок всегда покоился лишь на измученном челе. Никогда душа не раскрывает своих сил в более трогательной и истинной красоте, как перед лицом страданий, когда она забывает себя ради ближнего. Это высшие красота и величие. Один мыслитель сказал: «Знаете, в чем завидуют нам ангелы? Ни в чем, кроме того, что мы, люди, можем страдать ради Бога, а они никогда ради Него не страдали».

Величие и красота души расположены по ступеням, по силе страдания. На вершине те, у которых горит на челе пламя добродетели и страдания, ниже — менее страдающие и более легкомысленные, еще ниже встречаешь уже смеющихся. Высота страдания кладет на душу красоту серьезности как спутницу великих людей. Лицо, как и сердце, становится более прекрасным и одухотворенным.

Страдание творит чудеса. Оно почти как таинство, со своей невыразимой внутренней силой…Молодой человек, без страха и благоговения прикасающийся к святыне, нечувствительный к духовному озарению, рассеянно погруженный в свои страсти, как только коснулось его страдание, стал серьезным, тихим и молитвенным. Жизнь — это громадная мастерская, в которой души закаляются в горниле страданий и готовятся на Небо.

Итак, сущность христианских страданий кроется в обновлении человека и любви Небесного Отца. Человек страдающий, болезнующий, лишаемый, гонимый идет по ступеням терпения выше и выше; он ведет за собой других к вершинам горних озарений и вечного спасения.

Пророк Божий Моисей

Когда мы говорим о ветхозаветном священстве, то его нельзя мыслить без Моисея. Он является основателем ветхозаветной Церкви и ее пастырства. Он — как бы пастыреначальник иерархического ветхозаветного священства. Это положение обязывает нас сказать несколько слов о пророке Божием Моисее, о его исключительной твердости в вере, полной жертвенности и преданности делу своего служения.

«…Он, как бы видя Невидимаго, был тверд» (Евр. 11, 27). «Он был тверд» — какое прекрасное выражение, которым слово Божие характеризует всю жизнь Моисея, представляя поразительный контраст со всем тем, что мы видим ныне!

Находятся ли среди нас люди воли? Кто из нас не стонал, размышляя днями, а может, годами, и колеблясь от одного верования к другому, без действительного направления и цели? Кто не испытал с унижением и горечью, как ныне трудно желать и упорствовать? Многие, может быть, в некоторые часы чувствовали, как в тайнике их существа принципы колебались вместе с верованиями до такой степени, что их нравственная жизнь казалась им на точке разрушения.

Итак, слабые дети расслабленной эпохи, вот перед вами пример человека Божия, который тверд, — пророка, который был дан человечеству как бы для того, чтобы показать в его делах эту господствующую черту характера и основать здесь, на земле, нечто самое непреклонное и устойчивое, что только видел свет, — Церковь Божию.

Законодатели сего века, создатели многих постановлений, более кратковременных, чем листья лесов! Зрите то необыкновенное чудо, единственное пережившее века, по прочности сего творения узнавайте Творца, и если вы не видите здесь Божественной руки, то признавайтесь, что человеческий гений не производил ничего чудеснее!

Если бы мы спросили у пророка Моисея, что составляет секрет его силы, то он сказал бы нам, что сила его не является даром природы или результатом развитой воли. Робкий и малоспособный для посягательства на миссию пророка Божия, он отступал перед своей задачей и принял ее дрожа. Его сила явилась ему «не от плоти и крови» — она нисходила по Божественной милости, и он обрел ее верою. «Ибо он, как бы видя Невидимого, был тверд». Практическое, живое толкование этих дивных слов я хочу вам показать на примере земного поприща Моисея.

Священное Писание отмечает в его столетней жизни три последовательных и одинаковой продолжительности периода. Дни своей юности Моисей проводит в Египте, при дворе фараона; во время возмужалости, когда его волосы начинают седеть, он блуждает одиноко в необъятной пустыне, предаваясь созерцанию своего высшего назначения; наконец, последние сорок лет своей жизни он борется во главе своего народа, ведя его к обетованной земле.

Мы в Древнем Египте, в той эпохе, когда эта страна была колыбелью мировой просвещенности. Именно там в первый раз на нашей земле появились искусства и науки, и Египет предвестил свою великую судьбу. Еще поныне ум останавливается в некотором остолбенении пред чудесными памятниками, построенными народом Египта, и мы спрашиваем себя: с помощью каких тайн, неизвестных нашим инженерам, возвысились его гигантские пирамиды? На современных всемирных выставках можно видеть великих художников, рассматривающих с восхищением изящные драгоценные изделия и украшения двора фараонов.

Моисей, молодой израильтянин, был призван, по странному стечению обстоятельств, к самому блестящему будущему, какое когда-либо льстило тщеславию человека. Сын изгнанников, он мог достигнуть всех почестей; свет протягивал ему свою обольстительную чашу: ему стоило лишь наклониться, чтобы пить из нее большими глотками. Если он жаден к наслаждениям, то где он может их найти изысканнее и утонченнее, как не при дворе, где было все для удовлетворения прихотей господ? Если его влечет наука, он лучше всего может проникнуть в ее тайны, собрав вокруг себя всех мудрецов и исследователей природы, теснящихся в школах и таинственных святилищах этой страны, одаренной всеми преимуществами. Если, наконец, его соблазняет власть, если он хочет повелевать толпами, направлять армии, видеть, как его прохождение приветствуется криками восторга, слышать свое имя, возглашаемое тысячами голосов, и при жизни присутствовать при своем обоготворении — ему открыт трон.

Моисей виден, как проносились пред ним эти мечты и великолепие. Когда-нибудь, может быть, его сердце и смущалось обольстительными видениями, но его преследуют другие мысли, не давая покоя. Он мечтает о своем народе и своем Боге; народ в рабстве, Бог непризнаваем; Моисей видел своих братьев, избиваемых сборщиками податей, подавленных работою под жгучим африканским солнцем, покрываемых поношениями; он видел в царских дворцах и общественных местах чудовищных идолов, пред которыми египтяне склоняли колени, и, как у апостола Павла на афинских улицах, его верующее сердце наполнялось горечью и глубокой скорбью. Видимые обольщения богатством, удовольствиями и славой могут его настигнуть, но волны моря не поколеблют скалы. Он тверд, потому что видит Невидимого. Он Его видит, и этого достаточно: это его Бог, Которому он хочет послужить. Моисей хочет, чтобы Божие дело восторжествовало, и так как его народ несет с собою обещание Освободителя, долженствующего прийти, то есть Мессии, Который должен основать Царство Божие, то Моисей, как говорит Писание, «…поношение Христово почел большим для себя богатством, нежели Египетские сокровища» (Евр. 11, 26), потому что он служил делу Христа и спасения мира.