Звезда Стриндберга - Ян Валентин

– Коллодиум, – сказал Эберляйн, – нитрат целлюлозы, растворенный в алкоголе. Экспозиция десять минут. Неплохая резкость, не правда ли?

Дон еще раз посмотрел на пластинку, но с его места изображения видно не было. Он увидел только отражающиеся в темном стекле глаза Эвы Странд.

Эберляйн вынул из шкатулки еще один слой ватина. Под ним лежала пачка пожелтевших бумаг, перевязанных тонкой медной проволокой. На первой странице был синий штемпель:

СТОКГОЛЬМ. ВЫСШАЯ ШКОЛА.

ЛАБОРАТОРИЯ БЕРЦЕЛИУСА

Ниже штемпеля шли ряды цифр и формул. Фиолетовые чернила, небрежный почерк.

Немец положил пачку документов рядом с пластинкой, раскрутил проволоку и протянул Дону первый лист вместе с парой белых перчаток.

Почерк был еще более небрежным, чем Дону показалось на первый взгляд, – кроме нескольких обозначений химических элементов, он не мог прочитать ни слова.

Он недоуменно поднял глаза на Эберляйна.

– Стенография, – улыбнулся тот. – Стенографическая система Аренда. Нильс Стриндберг часто ее пользовался. Особенно когда работал в одиночестве. То, что вы видите, – описание экспериментов с различными кислотами. Позже он пытался воздействовать на артефакты и другими химикалиями, но всякий раз безрезультатно…

Эберляйн просмотрел несколько листов и отодвинул их в сторону.

– Вот… эти записи сделаны поздно ночью, когда он начал изучать надписи на металле. Он пользовался и лупой, и микроскопом, но так и не понял, как они сделаны, – ведь ему-то не удалось добиться даже минимального воздействия на загадочный материал! Даже алмаз – лучший лабораторный алмаз! – оказался бессилен нанести хоть малейшую царапину. Его удивляло все. Например, вес… – Эберляйн показал на строчку с подчеркнутыми цифрами. – Он взвесил артефакты на лабораторных весах. Всего несколько граммов… Всего несколько граммов…

Он перевернул еще пару листов.

– Через несколько дней безуспешных попыток Нильс вообще начал сомневаться, металл ли это. Металлический блеск и отражающая способность вроде бы характерны для металла, но с другой стороны – нулевая электро– и теплопроводность. Тогда Стриндберг попытался нагреть крест и звезду на бунзеновской горелке, но даже при 1500 градусах не обнаружил никаких изменений. И самое главное – чтобы вытащить их из огня, не нужны были никакие щипцы. После получасового нагревания при такой температуре оба предметы оставались ледяными… Но двадцать седьмого июня 1895 года случился прорыв.

Немец полистал документы хлопковыми пальцами и нашел нужный лист.

Запись сильно отличалась от предыдущих, видно было, что пишущий очень спешил. Тут и там виднелись лиловые кляксы.

– Видите ли, бунзеновская горелка в лаборатории Берцелиуса давала максимальную температуру около полутора тысяч градусов. К вечеру двадцать седьмого июня Нильс Стриндберг подсоединил к горелке баллон с чистым кислородом – ему хотелось поднять температуру еще хоть на пару сотен градусов. А дальше… возможно, по небрежности, но скорее всего, просто из лени он стал нагревать оба артефакта одновременно – положил звезду на поперечину креста и включил горелку. И не успел он даже подкрутить вентиль, крест и звезда сплавились между собой! Он посмотрел на термометр – температура была…

– Тысяча двести двадцать градусов, – неожиданно произнесла Эва Странд.

Дон вздрогнул. Она улыбнулась и показала на обведенную кружком и украшенную восклицательным знаком цифру на листе.

– При температуре в тысячу двести двадцать градусов, – кивнул Эберляйн, – оба предмета сплавились. Нильс Стриндберг пишет, что, как ему показалось, звезда словно бы вплыла в крест, без единого шва и без заметного перехода, словно оба этих предмета когда-то составляли единое целое. Но ведь раньше и крест, и звезда были совершенно нечувствительны к нагреванию!

Амфетамин, должно быть, начал действовать – Дон ощутил внезапный прилив бодрости и знакомую сухость во рту.

– Можете сами посмотреть, – сказал Эберляйн и показал на рисунок.

На эскизе были видны пять тонких лучей звезды Себа, словно бы припаянной к поперечине креста сразу под петлей. Рядом – еще один рисунок карандашом: вертикальная проекция. Дон перевернул бумагу и прочитал:

Навигационный инструмент…

сливаются, как лужицы ртути…

Он поднял глаза на Эберляйна:

– Навигационный инструмент?

Он еще раз посмотрел на рисунки. Весь лист был испещрен торопливыми набросками креста со звездой под разными углами, а на рисунке в самом низу листа, над изображением сплавившихся артефактов, было небрежно затушевано синим карандашом полушарие, нечто вроде купола.

– Потом у него получилось лучше, – заметил Эберляйн, дал Дону насмотреться и подвинул еще один лист.

Теперь Нильс Стриндберг рисовал уже без спешки – два следующих эскиза были проработаны гораздо детальнее.

На верхнем рисунке была изображена уже знакомая Дону серо-голубая полусфера, словно куполом накрывшая сплавленные между собой крест и звезду. На полусфере обозначены семь точек, составляющих знакомый с детства рисунок. Словно бы специально, чтобы не оставлять места сомнениям, над самой верхней точкой было написано:

Северная звезда в Крыле Дракона

– Крыло Дракона, – тихо сказал Эберляйн. – Нильс Стриндберг так называл созвездие, которое сегодня принято называть Ursa Minor,Малая Медведица, или Малая Карлова Колесница. – Его палец заскользил по рисунку. – Вот эти две двойных звезды зажглись первыми, Феркад и Кохаб. Эта называется Анвар аль Фаркадин, а эта – Алифа аль Фаркадин. За ними идут Уроделус и Иилдун, и наконец, выше всех – Полярная звезда, или Северная, как ее называет Стриндберг. Звезда, которая всегда стоит в зените над Северным полюсом.

Эберляйн помолчал, разглядывая рисунок.

– Нильс Стриндберг пишет, что это созвездие возникло словно из ниоткуда в тот момент, когда крест и звезда сплавились в единое целое. Ему сначала показалось, что это просто случайные искры от горелки, и он никак не мог уразуметь, почему они ни с того ни с сего повисли в воздухе. Через несколько минут вокруг созвездия возникла первая сфера – вы видели эскизы. Он описал это как ореол вокруг головы святого.

– Вы сказали – перваясфера? – спросил Дон.

Эберляйн кивком показал на нижний рисунок.

Дон провел языком по пересохшим губам и вгляделся. Под небесным сводом с изображением Малой Карловой Колесницы и в самом деле был изображен еще один купол с нанесенным на него контуром, не узнать который было невозможно.

– Он же нарисовал Северное полушарие!

– Он нарисовал вторую сферу,– сказал Эберляйн с нажимом и провел по рисунку одетым в хлопок пальцем. – Сибирское побережье Северного океана. Кольский полуостров. Фьорды на севере Норвегии… Исландия, Свальбард. Шетландские острова… Северное побережье Канады, тундра на Аляске вдоль Берингова пролива. А здесь… – палец вернулся в середину нижней полусферы, – Северный полюс.

– А это что такое? – спросила Эва.

От Полярной звезды к точке рядом с пальцем Эберляйна тянулась тонкая, еле заметная линия.

– А это луч. Когда закончилась реакция, луч от Полярной звезды упал на определенную точку Северного полушария. Нильс Стриндберг сразу решил, что это своего рода указатель.

Они осторожно подняли пожелтевший лист лабораторного журнала поближе к свету.

Луч Полярной звезды на рисунке упирался в точку, помеченную на рисунке крестиком. В свете лампы стало заметно, что таких крестиков не один, а несколько и все они тщательно пронумерованы. Цифры были выписаны на полях.

– После многих неудачных попыток Нильсу Стриндбергу удалось с впечатляющей точностью зафиксировать координаты, куда падал луч, – сказал Эберляйн, когда Дон поднял на него глаза. – Как вы видите, постоянно происходят небольшие отклонения. Прошло немало времени, прежде чем ученому удалось выявить какие-то закономерности.

Немец перелистал еще несколько страниц. Рисунки двух полусфер и таинственного луча становились все более детальными, а в конце обнаружилась тщательно составленная таблица.

Эберляйн провел пальцем по колонкам:

– Это, насколько нам известно, первая сводная таблица, сделанная Нильсом Стриндбергом. Он закончил ее в начале августа 1895 года. Ему приходилось работать очень быстро, потому что реакция продолжалась всего около десяти минут. Потом крест и звезда вновь распадались. Никаких следов сплавления Стриндбергу обнаружить не удалось. И что удивляло его более всего: оба предмета, когда он вынимал их из огня горелки, по-прежнему оставались холодными. Никаких следов сплавления, словно бы ничего и не было!