Письма полумертвого человека - Самуил Лурье

... Утешительный. Так; но человек принадлежит обществу.

Кругелъ. Принадлежит, но не весь.

Утешительный. Нет, весь...

У той же Авиловой есть рассказ, давно надрывающий мне сердце: она любит Чехова, он должен вечером к ней прийти, наконец-то они будут наедине, она трепещет, но вдруг вваливаются незваные пошляки, вцепляются в литературную знаменитость, Чехов вянет... все пропало - и, как оказалось (Лидия Алексеевна закончила воспоминания много спустя после смерти их героя), безвозвратно.

Блок (тоже "живший, в сущности, одиноким", а кончивший еще хуже Чехова) пишет другу Евгению Иванову из Шахматова 25 июня 1905-го (по нынешней промозглости хочется думать, что - в сверкающий прекрасный летний день): "... одиночество, пока оно остается чувством, томит и нежит, и думать не дает, и рукой манит. А потом вдруг оно становится из чувства - знанием, и тогда оно крепит, и на узде держит, и заставляет себя же черпать. Черпай, черпай, пока не иссохнет гортань, а если выживешь - силу узнаешь". Если...

Письмо XXXII. С. Л. - Д. Ц.

2 октября 2002

Узда Клодта

Ну да, ну да

Жить на вершине голой,Писать простые сонетыИ брать от людей из долаХлеб, вино и котлеты.

И чтобы эти люди с котлетами (или конфетами?) появлялись не когда им вздумается и даже не по расписанию, а тотчас по первому зову, - не раньше, не позже. Стань передо мной, как лист перед травой, - ко мне передом, к лесу задом. Брать собеседника из окружающей тишины, точно книгу с полки; включать собутыльника нажатием кнопки - так же и вырубать...

Романтики вечно грезят вслух про тишину и одиночество - громче всех, если не ошибаюсь, Марина Цветаева (помните, конечно: без ни-лица, без ни-души!) Это вроде как заповедь: невзлюби ближнего, как самого себя.

Интеллигентский тик - добавил бы я неделю назад, но теперь не решаюсь: не совсем прилично и вообще несправедливо. Тут по ящику показали уездного предводителя местных интеллигентов - помните, в прошлом году был у них слет, в ходе которого (так сказать, между лафитом и клико) избили журналиста? На экране предводитель не дрался - читал нотацию: отсутствует у них профессионализм, - говорит, - безнравственность... Буквально так построил фразу. Признаюсь, я не стал дальше слушать, так что не могу verbatim et litteratim пересказать, о чем был гундос; осмелюсь предположить - про журналистов же: наверное, мы, злоумышленники пера, избитые и пока еще нет, омрачаем начальственным мыслителям предпраздничный восторг. Не даем поликовать всласть, а юбилей на носу, и, что ни день, все краше становится населенный нами пункт, с легкой руки первого интеллигента-государственника Ф. В. Булгарина называемый Северной Пальмирой.

Везде следы - если не довольства, то, по крайней мере, труда. Выйдите на улицу, пойдите куда глаза глядят - хоть налево, хоть направо, непременно шагов самое большее через сто будет яма, канава, шурф: как если бы кто-нибудь неутомимый обнаружил у себя множество неучтенных талантов и спешит зарыть их в землю - мол, целее будут.

А над ямой - выше голову! - парит роскошное виденье: чуть не в натуральную величину фото Укротителя с Аничкова моста в тот самый момент, когда бедный гуигнгнм уже почувствовал узду: кончилась вольная пастьба, пожалуйте в стойло. И надпись: "Так держать!" И подпись: Комитет по подготовке юбилея.

Кто-то из нас, говорящих акул, пытался при помощи сомнительных острот навести тень: якобы не всем понятно - растолковали бы, дескать, публике что держать. Что, что... Коня в пальто. Не подменяйте смысловой акцент. Не что, а как - то есть как нарисовано, а именно - в узде надо держать. Кого ясно кого. Кому - тоже не бином Ньютона: в высшей степени было бы странно, если бы здешние чиновники обратились с подобной челобитной к деятелю со стороны, какому-нибудь варягу.

Как изящно совмещена идея узды с намеком на желательность многократности! Барон-то Клодт изваял, оказывается, аллегорию большого творческого пути: на плакате предвосхищается третий этап, а скульптур на Аничковом, к нашей радости, четыре...

Замечательный плакат. Шедевр уздозвонства. Поистине украшает культурную столицу. Прекрасно смотрится на фоне классических руин. Сразу видно, что заказчик - тоже интеллигентный человек. У другого бы, чего доброго, просто еж в рукавицах перегибал через колено Александровскую колонну. Тоже, положим, неплохо и даже как бы прозрачней, но и прозаичней, без этой петербургской утонченности. А тут - стоишь на краю ямы, любуешься - и пошлые мысли типа: сколько, интересно, стоит эта штука? - даже не приходят в голову. Очевидно же, что сколько бы ни стоила - этим деньгам (наверняка все равно иностранным) лучшего применения не найти. Разве настрогать садовых скамеек? Но на них ведь тотчас же рассядутся старики и старухи, как правило - не нарядные, и праздничный ландшафт немедленно потускнеет. Иностранцам станет грустно, руководству неприятно. А стариков у нас миллион, всех бесплатная медицина когда еще изведет...

На днях вызывал я "скорую помощь" к старику, с которым случилась беда, причем такая, что без врача - конец нынче же. Дозвонился, объяснил, в чем дело, сказали: ждите. Через час не выдержал - напомнил; диспетчер говорит: ждите терпеливо! понятия не имею, когда к вам приедут; где, говорит, возьму я вам врача? рожу, что ли? у меня, говорит, их всего-то двое, и оба на вызовах, причем один пьян, а другой уже устал и навряд ли захочет куда-то еще тащиться за гроши... С опозданием, уже повесив трубку, я осознал этот чеканный, извините, месседж: ключевые слова - "за гроши". Пробился опять рассеял опасения, - все завертелось.

Я это совсем не к тому, чтобы тревожить атмосферу звуками про развал самой гуманной в мире. Я не забыл, как соседа по коммуналке - лет двадцать или больше назад - хватил кондрашка, - я вызвал "скорую", потом сам побежал умолять (станция "скорой помощи" находилась через квартал)... Сосед умер через сорок минут, врач явился через час. Денег на медицину и тогда не было (были - на Афганистан и Анголу, на плакаты и портреты начальников), а усилилась с тех пор только подсознательная - ответная - ненависть раба к рабовладельцу, возросло - и возрастает в геометрической прогрессии презрение к человеческой жизни, к жизни вообще; чужая-то во всяком случае не стоит труда.

Я это к тому, что старики у нас - низшая каста; перетопчутся без скамеек. Как и без лекарств (потому что Чечню еще не дочиста укротили, а вроде пора воевать Грузию). Да мало ли способов; самый дешевый - чуток притормозить отопление - вот как сейчас, на грани октября: глядишь, и перепись упростится слегка.

Короче говоря: так держать! Особенно - прессу. Не то распоясается вконец.

Вы ведь знаете эту нашу с Вами скверную привычку раздувать разные мелочи, отпугивая наиболее вероятного инвестора.

Стоит кому-нибудь нарисовать свастику на памятнике (да и памятник-то одно название, самый обыкновенный камень из Соловков) - мы опять пристаем: кто да кто нарисовал, нельзя ли узнать, да нельзя ли поймать... А какое наше дело? К тому же камень-то обозначает убитых врагов народа - убитых, спрашивается, кем? друзьям народа, может, обидно, что эта глыба посреди города лежит. Нисколько не украшает, настроение только портит. А огорченный человек склонен мыслить государственно. Руки просятся к баллону с краской, баллон - к поверхности камня... Это даже удивительно: каждый третий читает в год менее одной (!) книги, а вот нарисовать свастику очень многие умеют хоть в темноте. И еще приписать: "Мало стреляли!"

Да только нам, шакалам печати, про это лучше помалкивать: потому что немцев, например, свастика нервирует.

В общем, Вы, разумеется, правы: жить надо в скобках - квадратных, круглых, угловых. А окружающую среду взять в кавычки - и так держать изо всех сил. Мы же с Вами - не интеллигенты какие-нибудь, Господи прости, - а простые клоуны грамматики.

Письмо XXXIII. Д. Ц. - С. Л.

20 ноября 2002

Сосуд скудельный

"Чихирь - кавказское вино. Чихнуть... мудрено". Так изъясняет букву "ч" знаменитая апокрифическая "Гусарская азбука".

Мудрено. Но, как оказалось, возможно.

Возвращающихся из Таиланда принято спрашивать, вкусили ли они тайского массажа и - видели ли они это.

Да, видел. Воочию, близко. Действительно, девушка причинным местом открывает бутылку кока-колы: непосредственно туда засовывает горлышко, изгибается, тужится... наконец, кола, бурно пенясь, хлещет, артистка тряпицей подтирает черный линолеум, устилающий эстраду - небольшое возвышение в центре этого вертепа...

Шоу длится примерно час. Гиды так и говорят: увидите, что всё пошло по новой, - можете уходить, ничего другого уже не будет. В течение часа это место употребляли и другими способами - всевозможными, но, как постепенно стало ясно, довольно однообразными. Женщины доставали оттуда: бритвы, нанизанные на веревочку (для пущей убедительности отважная исполнительница этими лезвиями располосовала кусок бумаги); цветные ленты; гирлянды (на манер тех, какими у нас к Новому году украшают детские сады и продуктовые магазины). Одна шоуменка, засунув туда фломастер, принялась что-то им шкрябать на картонке - как вскорости показал результат фокуса, "I v Thailand": право, да и что бы еще ей писать! Зато другая вставила пару сигарет и их запалила, затем она же, испустив облако дыма, на место табачных изделий поместила дудку - и издала на ней (ею?) несколько довольно вульгарных звуков. Здесь, кстати, сбылись сразу несколько анекдотов: и про нашу соотечественницу, на некоем соответствующем конкурсе обскакавшую англичанку и француженку, возгласив задницей "Серафим Туликов. Песня о Родине"; и про другую финалистку аналогичного состязания - "Она в рот, а я два! Да как свистну!!" "Вот так жизнь иногда идет наперебой самой невероятной сатире" (М. Е. Салтыков-Щедрин).