Незваный гость - Б. П. Уолтер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Словно читая мои мысли, мама говорит:
– Если хочешь, я могу поговорить с ним заранее. Сказать, что мы все…
– Нет, – твердо говорю я. – Думаю… думаю, пока стоит оставить все как есть. Оставить его в покое. Я пытался поговорить с ним вчера вечером, но он закрылся.
Я вижу тревогу в маминых глазах.
– Я просто беспокоюсь, что мы очень многого не знаем – очень многого никто из нас не понимает. И полиция догадается, что мы не говорим правду, если мы сначала не определимся, какой хотим видеть свою версию правды. Ты меня понимаешь? Сейчас все карты у Рейчел. Мы можем часами обсуждать, почему или что она задумала, но важно, в случае, если она изменит свои показания, чтобы мы опирались на крепкий фундамент – не на слабые предположения и догадки.
Я могу только кивнуть и сказать:
– Я знаю.
Мне трудно смотреть на нее. Все, что она говорит, запускает волну страха, которую я запер внутри с момента пробуждения, и она угрожает накрыть меня с головой. Не говоря ни слова, я выхожу с кухни, поднимаюсь наверх, и через несколько минут меня рвет в раковину в ванной. Я смываю рвоту водой из крана и вздрагиваю, увидев в зеркале отражение Титуса. У него такой вид, будто он только что встал с кровати, волосы взъерошенные и спутанные.
– Извини, – говорю я, быстро пробегаясь рукой по раковине, не зная, за что извиняюсь.
– Все нормально, – говорит он, его лицо бледное и опустошенное. – Меня тоже стошнило.
Глава 16
Рейчел
За десять месяцев до
Ужин у Аллертонов-Джонсов шел хорошо, пока не появилась мать Чарли. Кассандра Аллертон казалась одной из тех очень вежливых, но чопорных женщин – не вполне напыщенная и высокомерная, но и не вполне доброжелательная и приветливая. Было в ней что-то от Мэгги Тэтчер, хотя ее вкус в одежде был более стильным и современным. В любом случае, наш приятный маленький ужин прервался, когда она вломилась без приглашения, словно хозяйка дома (такое вполне могло быть), и села есть с нами. Тогда-то и случился странный момент. Она что-то говорила, когда внезапно остановилась на полуслове и посмотрела на меня так, словно я крайне смущающий призрак. Я прямо видела, как ворочаются ее мозги, пытаясь понять, что именно во мне ее поразило. И у меня появилось ужасное ощущение, что все это симптом дежавю. И точно, когда она наконец заговорила, это стало кристально ясным.
«Извините, – сказала она, – я просто… знаете, дорогая, это так странно, но мне кажется, что мы встречались раньше».
Я постаралась не дергаться. Притворилась, что у меня просто «такое лицо». Но меня беспокоило, что мои усилия подружиться с Аллертонами-Джонсами очень быстро могут пойти прахом. Я всю голову сломала, гадая, как она меня узнала, пытаясь вспомнить, встречались ли мы когда-либо раньше. Возможно, она где-то видела мое фото. Я не была уверена. Или может быть, только может быть, это было чистое совпадение – что она когда-то знала кого-то похожего на меня, а я придаю этому слишком много значения.
Что бы это ни было, домой я шла более растревоженной, чем надеялась, беспокоясь, что играю в гораздо более опасную игру, чем думала поначалу. К тому времени, как я дошла до дома, я уже ревела. Правда, без всхлипов – прохожие, наверное, даже не заметили бы – но слезы свободно текли по моему лицу, отчего кожу щипало на холодном ветру. Я знала, что буду делать, как только войду. Я весь ужин ощущала эту отчаянную потребность, глядя на сидящего напротив Титуса и Мэттью слева от меня. Эту знакомую тоску, привычную боль, чувство, которое никогда не пройдет, сколько бы я ни прожила. Или, по крайней мере, пока я не закончу то, для чего приехала.
У подъезда я увидела, что кто-то придержал для меня дверь, и побежала перехватить ее. Это оказалась сплетница-соседка, Аманда, с пакетами универмага «Питер Джонс».
– О Боже, у вас все в порядке? – спросила она, увидев мои слезы.
– Да, все хорошо. Извините, это от холода. Глаза слезятся.
Если она мне не поверила, то не показала этого.
– Ох, так сильно похолодало! Я отчасти жалею, что не поехала обратно на автобусе.
Я посмотрела на ее пакеты, чувствуя, что надо поддержать беседу, пока мы шли к лифту.
– Ранняя рождественская закупка? – спросила я.
– Вроде того, – ответила она. – У моей сестры целая толпа детей; никак не могла перестать плодиться, молодец. Старшему уже за сорок, младшему двадцать три, и у некоторых уже свои дети. Чудо, что я не разоряюсь каждый год с их днями рождения.
Я кивнула, хотя не имела опыта большой семьи.
– У вас есть свои дети? – спросила я и тут же пожалела об этом, поскольку ее лицо помрачнело, а губы сжались в линию.
– Нет, – сказала она. – К несчастью, у меня не получилось.
Лифт, дернувшись, остановился, и мне отчаянно захотелось закончить этот неловкий разговор и оказаться в безопасном уединении своей маленькой квартирки.
– Простите, мне не следовало…
– О, все в порядке, – сказала она, покачав головой. – У меня есть падчерица, от первого брака моего мужа, но мы не слишком близки.
Я сделала шаг назад, чтобы выпустить ее первой, и вышла следом.
– На самом деле, она немного стерва, – продолжила Аманда с некоторой горечью в голосе, пока мы шли по коридору к нашим дверям. – Очень эгоистичная. Важны только ее переживания, ее проблемы. Вероятно, оттого, что она единственный ребенок.
Перед своей дверью она остановилась и взглянула на меня:
– Боже, простите, вы единственный ребенок?
Я искала в сумке ключи, и ее вопрос настолько выбил меня из колеи, что я уронила их на пол, а затем и все содержимое сумки, когда наклонилась поднять их.
– Господи, я сегодня такая неуклюжая, – сказала я.
Аманда поставила свои пакеты и помогла мне собрать вещи. Хоть я и злилась на себя, но была благодарна суматохе, давшей мне возможность не отвечать на вопрос Аманды. Мой голос звучал почти нормально, когда я попрощалась и вошла в квартиру.
Еда у Аллертонов-Джонсов была превосходной, но я вдруг поняла, что дико проголодалась, и залезла в холодильник в поисках чего-то легкого, что можно закинуть в духовку. Я выбрала дешевую, переработанную пиццу, которую неделю назад взяла в отделе с уцененными продуктами в
