Я был похоронен заживо. Записки дивизионного разведчика - Петр Андреев

К приходу немцев население относится по-разному. Есть и такие, кто их ждет. На вопрос, что это, видно, бывшие кулаки, хозяин назвал несколько имен и охарактеризовал их как самых бедных во всей деревне. В некоторых названных семьях сыновья или братья были в армии.

Хозяева дома были на редкость добрыми. Накормили картошкой со свиным жиром и хлебом. Дали в дорогу краюху хлеба и кусок сала. Благословляли на подвиг. Старуха разрыдалась, да и старик не мог сдержать слезы. У них двое сыновей в армии, и с июня месяца не было писем.

После сытного завтрака шагалось легко. Километрах в пяти, как нас и ориентировали, вышли на маленькую окруженную лесом деревню. Решили зайти. После тщательного наблюдения прокрались огородами в один из домов. Немцев в деревне не было. Старик, хозяин дома, рассказал, что вездесущие ребята ходили на место боя и кое-что принесли. В том числе и винтовки. Помог найти ребят и уговорил их обменять три «трехлинейки» на одну немецкую. Нашлись и патроны. Дальнейший путь был уже без приключений.

Путь в неизвестность

(продолжение)

Дивизия использовала каждый нелетный для немецких самолетов час для движения вперед. Нелетные часы приходились на ночь, облачную, дождливую погоду или снегопад. Солдаты, да и командиры, не знали направления движения и пунктов сосредоточения. Карт района движения в подразделениях не было. Вел колонну полковник Сиязов. Мы его иногда видели проезжающим вдоль колонны на белом коне в сопровождении дивизионных разведчиков. На его лице никогда не было ни тени уныния. Он всегда был строг и подтянут. И это вселяло в нас уверенность. Во всяком случае, никто даже в самых трудных обстоятельствах не роптал, не высказывал недовольства или неверия в благополучный исход нашего дела.

Разведку пути вела дивизионная конная разведка во главе с командиром взвода лейтенантом Варопаевым. Варопаев был смелым и решительным человеком. Рослый, хорошо сложенный, всегда подтянутый, он обладал недюжинной силой и имел хорошую физическую подготовку. В совершенстве владел вольтижировкой и клинком. Уже позже, на подходе к реке Упе, в Тульской области, когда на его пути выстроилась немецкая конная разведка – около 40 всадников, он не задумываясь повел свой отряд, уступавший противнику в численности вдвое, в сабельную атаку. И выиграл бой. Немцы дрогнули и повернули назад, оставив на поле боя около десятка убитых. После выхода из окружения Варопаев был награжден орденом Красного Знамени и отправлен на учебу в Военную академию.

А мы с вами, дорогой читатель, подошли к той самой переправе через реку на важном для немецких войск пути движения на восток и к так успешно закончившемуся для нас короткому бою. И теперь, через десятилетия прожитых лет, мне кажется, что этот бой сильно отразился на моральном состоянии бойцов. Мы после боя стали чувствовать себя сильнее, увереннее, поверили, что даже в кольце врага, даже при отсутствии продовольствия и минимуме боеприпасов мы представляем силу, способную себя защитить. После боя была оставлена мысль об уходе из части и формировании партизанского отряда, о чем подумывали некоторые солдаты.

Все дальнейшее движение проходило без каких-либо особых приключений. Но это был нечеловеческий труд всего личного состава. И особенно тяжело было солдатам. Их труд можно сравнивать только с трудом тех окруженческих лошадей. Днем и ночью, в мороз, дождь и снег, промокшие до нитки, грязные и голодные, они тащили на себе орудия, повозки и двуколки. Тащили солдаты, потому что лошади были не в силах тащить. А если случалось пройти по относительно сносной дороге, где оси пушек и повозок не сдвигали перед собой грязь, как бульдозерный нож, то солдаты отдыхали, а вернее, спали на ходу в самом буквальном смысле, выстроившись цепочкой и держась друг за друга.

Рассветало. Прошла еще одна ночь пути. День, предвещало, должен был быть солнечным. Это нас радовало. Двигаться становилось с каждым днем тяжелее. Маршрут пролегал по каким-то лесным, а скорее, болотным дорогам. Лошади от суточных переходов и без корма обессилели. И все чаще пушки, повозки и двуколки по непролазной грязи приходилось тащить солдатам. Но самое неприятное – это когда ты постоянно находишься под моросящим осенним дождем и не можешь нигде укрыться, даже стать под дерево. И нет у тебя надежды, что где-то остановишься, очистишь от грязи одежду и обсушишься. Поэтому, когда проясняется небо, на душе у солдата становится веселее. Солнечный день – значит, отдых. На день надо затаиться. Обнаружить себя нельзя. Во время таких остановок можно умыться, пособирать каких-то кореньев, чтобы заморить червячка, и вволю выспаться. Мы так приспособились к обстановке, что спали и на ходу, и стоя, и под дождем и снегом, и в грязи, и на мерзлой земле. Голод и непосильный труд сделали нас какими-то безучастными. Не было слышно смеха, разговоров. Не было и агрессивности. Со стороны мы были, наверное, похожи на осенних мух, которые двигаются, но медленно и не создавая шума.

По колонне передали команду «Привал!». Рассредоточились по лесу. Сосновый бор. Место сухое, песчаное. Управленцы расседлали, а огневики и ездовые распрягли лошадей. Безлошадные в это время спали, устроившись под деревьями. Мы, имевшие лошадей, всегда им завидовали. Ехать в седлах мы не могли. Стоило сесть в седло, как тотчас же засыпал. А уснул – значит, упадешь с седла. А падаешь с седла обычно вниз головой. Так что это опасно. Но лошадь не бросишь, даже если она тебе и помеха. На марше ее надо все время вести в поводу, а на привале покормить и напоить. С водой легче, а вот корма нет. Его надо найти и заготовить. Нарвать сухой осоки и наломать сосновых или еловых ветвей. Других кормов не было.

Во второй половине дня поступила команда зарыть в землю военное имущество. Оставить только оружие и боеприпасы. Личные документы, кроме комсомольских и партбилетов, сжечь. Это нас встревожило. Понимали, что обстановка усложнилась. И в то же время обрадовало. Легче стали повозки, а мы избавились от так мешавших на переходах противогазов. Каски были выброшены еще раньше.

Завершением одного из ночных переходов была дневка в лесу, недалеко от какой-то деревни. Кто-то из нашего взвода незаметно проник в деревню и похитил старую телячью шкуру, видно, долгое время висевшую где-нибудь на чердаке. Шерсть ее была сильно попорчена молью, а сама шкура наполовину съедена мышами.

Мы завернули шкуру в плащ-палатку и, отойдя подальше от расположения подразделения, на костре из сушняка, чтобы не обнаружить себя дымом, опалили. Опалили, правда, плохо. Сделать это было очень трудно. Как только сунешь кусок шкуры в огонь, она тут же сворачивается в трубку шерстью вовнутрь. Обработанную таким образом шкуру разрезали на мелкие части и сварили. И должен вам сказать, что я до сих пор ничего вкуснее не едал. Несмотря на то, что ели мы ее все-таки с шерстью.