Ад - Александра Маринина

– Говорите, Раиса, говорите, – подбодрил ее Родислав.

– Вам не кажется, что Лиза нуждается в лечении? Если раньше речь шла о бытовом пьянстве, то теперь, мне думается, впору подумать о самом настоящем алкоголизме.

– Но что же делать? – повторил Родислав. – Я ведь не могу насильно заставить ее лечиться. Как вы считаете, она сама понимает, что слишком много пьет?

– Родислав Евгеньевич, если бы Лиза это понимала, я бы не вела с вами этот разговор. В том-то и дело, что она, как настоящий алкоголик, ничего этого не видит и не понимает. Я пыталась говорить с ее матерью, но все бесполезно, мать плачет, причитает и ругает вас, она считает вас источником всех бед ее дочери, ничего конструктивного я от нее добиться не смогла. Я пыталась говорить и с самой Лизой, но у нее один ответ: вас наняли с Дениской сидеть – вот и сидите и не суйтесь, куда вас не просят. Но она же пропивает те деньги, которые вы даете на детей. Хорошо, если вы привозите деньги и отдаете мне, тогда я быстрее бегу в магазины и покупаю самое необходимое – одежду, продукты, книги, канцтовары и все прочее. Но если деньги попадают в руки Лизе, то можно заранее быть уверенным, что дети их не увидят. А теперь еще акции эти… Разве так может продолжаться?

– Я подумаю над вашими словами, – уклончиво ответил он. – И постараюсь отдавать деньги лично вам в руки.

Ну вот, еще один пушистый шкодливый щенок превратился в страшного прожорливого пса. Каким романтичным когда-то казался ему вечер, проведенный в постели с Лизой, когда рядом стояли бутылка коньячку и коробочка конфет, какой милой представлялась ему ее любовь к шампанскому, какой очаровательной выглядела Лиза, когда позволяла себе немного выпить, какой раскованной, радостной, искрящейся! И во что это вылилось? Лиза превратилась в худую, изможденную, вечно растрепанную бабу с красными глазами и длинным острым носом, с неприятным, визгливым, каким-то сипловатым голосом, злую и постоянно чем-то недовольную. И почти постоянно нетрезвую.

Лизу надо лечить, это очевидно. Но надо лечить и соседа Геннадия, иначе, не ровен час, дело может закончиться трагедией. Как это устроить? Теперь не советская власть, теперь без согласия больного никакого лечения не будет, если этот больной не совершает общественно опасных действий. Ни Лиза, ни Геннадий на лечение добровольно не согласятся, значит, придется терпеть и приспосабливаться, прятать от Лизы деньги, укрывать у себя Ларису и Татьяну Федоровну, которая в последнее время здорово сдала, часто и тяжело болеет, и Любе приходится с ней возиться, организовывать врачей, больницы и лекарства. С лекарствами совсем тяжело, в аптеках ничего нет, в больницах тоже, все надо доставать самим, хорошо еще, что есть Аэлла со своими связями и возможностями. Когда-то, много лет назад, они с Любой промолчали, позволили невинному человеку оказаться на скамье подсудимых, и теперь огромный зубастый кобель злобно лает у них под дверью и требует мяса, мяса, мяса… Этих кровожадных псов вокруг них целая стая, и в любую минуту они могут порвать их с Любой в мелкие клочья. Как же так вышло? Почему? Кто в этом виноват?

На улице лил дождь, у Родислава не было зонта, и он на несколько секунд замешкался в подъезде, прикидывая, как бы половчее добежать до припаркованной метрах в пятидесяти машины, не попав в глубокую, растекшуюся по тротуару лужу. Поставить машину ближе не получилось – прямо перед подъездом велись дорожные работы. Пока он размышлял, из-за угла появились Лиза и Даша.

– Привет, – хмуро бросила Лиза, вытирая мокрое от дождя лицо ладонью.

– Здравствуй, – ответил Родислав и повернулся к дочери: – Здравствуй, Дашенька.

– Здрасьте, дядя Родик, – угрюмо буркнула девочка, не глядя на него.

– Не дядя Родик, а папа, – поправила ее Лиза. – Сколько можно тебе повторять? Бери пример с Дениски, он его всегда папой называет.

– Был бы папой – жил бы с нами, – зло сказала Даша. – И денег бы больше давал. А то приходящий какой-то… Только одного Дениску и любит. Опять небось игрушек ему натащил и конфет дурацких, а у меня колготки рваные.

– А ты слушай, слушай, что ребенок тебе говорит, – голос Лизы сорвался на визг. – Сам как сыр в масле катаешься, а на детей лишнюю тыщу жалеешь. Мало того, что нас государство обобрало, так еще и от тебя помощи не дождешься.

– Тебя не государство обобрало, а мошенники, которые пирамиду построили. Кто тебя заставлял покупать акции? Я тебе даю деньги на детей, а ты их пропиваешь или тратишь непонятно на что. Лиза, когда это кончится, а?

– Что?! – она уже почти кричала. – Что должно кончиться? Дети твои должны кончиться? Конечно, ты был бы счастлив, если бы мы все умерли, вот так взяли в одночасье и сдохли: и я, и Дашка, и Дениска, и ты жил бы дальше, богатый и свободный. Мы тебе не нужны и никогда не были нужны, ты просто не знаешь, как от нас отделаться, подачки свои приносишь и думаешь – всё, откупился, отмазался. А то, что я на эти подачки хочу детям своим нормальную жизнь построить, потому и покупаю акции, – это как? Тоже неправильно? Вон сегодня снова полдня в очереди простояла и ничего не получила, деньги кончились! Тоже, скажешь, я виновата? Это вы там, в милиции, разожрались, разленились, пузо наели и в потолок поплевываете, а на то, что мошенники честных людей грабят, вам всем наплевать. Вместо того чтобы их ловить и под суд отдавать, а нам наши денежки возвращать, ты только и можешь, что поучать. И не смей мне говорить, что я детские деньги пропиваю, я на свои пью, на заработанные, а дети у меня накормлены, одеты и ухожены, не хуже других. И вообще, я не пью, а отдыхаю. И не твоего ума дело, на что я свою зарплату трачу. А если ты такой умный, так лучше поговорил бы с кем надо, чтобы мне деньги вернули. У тебя наверняка связи есть, вот и сделай для нас хоть что-нибудь полезное.

Только тут Родислав наконец заметил слезы на глазах у Лизы. А он-то считал, что небрежно наложенная косметика на ее веках и ресницах расплылась от попавших на лицо капель дождя. Сейчас она казалась ему некрасивой и старой, даже старше Любы, и какой-то отталкивающей. «И эту женщину я должен содержать? Почему? Зачем? Как так получилось, что она повисла на моей семье тяжким бременем? Неужели я любил ее до самозабвения? Трудно в это поверить… И эта девочка рядом с ней, моя дочь, к которой я не испытываю ровным счетом ничего, кроме раздражения. Даже странно думать, что это мой ребенок. Почему я ее совсем не люблю? Ведь говорят, что матери больше любят сыновей, а отцы – дочерей, но я очень люблю Дениску, а Дашу не люблю совсем. Совсем. Она для меня чужая и какая-то неприятная. И давать деньги на ее содержание мне не хочется. Была бы моя воля, я бы давал деньги только на Дениса. А еще лучше – отобрал бы его у Лизы и воспитывал бы вместе с Любой. Любаша согласится, я уверен. Тем более Колька у нас неудалый, гордиться нечем, а так была бы возможность воспитать еще одного сына. Любаша поняла бы меня, ведь она сама говорила о второй попытке, когда отпускала меня к Лизе девять лет назад, сразу после рождения Дениса. Господи, что за мысли лезут в голову! Мало Люба настрадалась, мало ей проблем, так я собираюсь еще и Дениску на нее повесить. Идиот… Ладно, пусть будет так, как есть, только нельзя, чтобы Лиза узнала размер моих доходов, иначе совсем проходу не даст».

– От тебя вообще никакой пользы, – продолжала между тем Лиза дрожащим от ярости голосом. – Что ты для нас сделал за все эти годы? Чем помог? Подачками своими? Нет чтобы квартиру нам выбить побольше или на хорошую работу меня устроить, чтобы зарплата была, на которую можно безбедно жить! Толку от тебя никакого!

«Ну вот, конечно, – с каким-то мрачным удовлетворением подумал Родислав, – как только она узнает, что я стал полноправным партнером в крупном бизнесе, так сразу же начнет требовать квартиру. Она ведь ни перед чем не остановится, станет звонить домой, терроризировать Любу. Как же меня угораздило так вляпаться? Зачем мне нужна была эта женщина? Зачем мне ее дети? Зачем мне все эти проблемы? Интересно, как бы я отреагировал, если бы мне сказали, что Лизы больше никогда не будет в моей жизни и Даши не будет, но не будет и Дениса. Я бы согласился? Наверное, да. Я, конечно, люблю мальчика, но не настолько, чтобы ради него все это терпеть. И куда мне теперь деваться? От Лизы все равно не отделаться, она присосалась, как пиявка. Любаша столько лет терпит это унижение, а я ничего не могу сделать. Мне cтыдно признаться жене, что я равнодушен к собственным детям, она перестанет меня уважать, настоящий мужчина в ее представлении обязательно должен любить своих детей и заботиться о них. И мне точно так же стыдно признаться ей, что женщина, ради которой я все разрушил в своей семье, теперь вызывает у меня только брезгливое отвращение. Получается, что Лиза – это был всего лишь кратковременный каприз, а я ему в угоду так оскорбил Любашу. Правда, она всегда напоминает мне, что договор предложила она сама, и предложила она его в тот момент, когда я фактически застал ее с любовником, но она говорит так только для того, чтобы мне было легче. На самом деле и любовник-то этот несчастный, мальчишка, пацан, появился только потому, что я перестал уделять ей внимание, отстранился, охладел, начал изменять, закрутил романчик с Лизой. Дурак я, дурак! Слабый, безвольный дурак! Зачем, ну зачем я тогда согласился? Надо было попросить прощения, пообещать все, что угодно, порвать с Лизой, но сохранить супружеские отношения. Но это я сейчас так думаю, потому что остыл и успокоился, а тогда мне казалось немыслимым прожить без Лизы хотя бы день, и я готов был на все, лишь бы иметь возможность ложиться с ней в постель. Разве могло мне тогда прийти в голову, что настанет время, когда Лиза будет мне отвратительна, а сам я готов буду на все, что угодно, лишь бы иметь возможность лечь в постель хоть с кем-нибудь! Лишь бы у меня хоть с кем-нибудь что-нибудь получилось! Черт, стыд какой… И посоветоваться не с кем, разве можно в таком признаваться?»