Ошибка архитектора (СИ) - Торен Эйлин

— Да, ваша светлость?

— А что происходит со жрицами Йетри, теми, которых возвращают в храм?

Горничная хмыкнула:

— Вы имеете ввиду, когда они выходят из храма в мирскую жизнь? В служение людям или в брак?

— Да, — кивнула герцогиня. — Когда они не выполняют свои обязанности, когда в них разочаровываются, их ведь возвращают в храм?

— Всё верно, госпожа, — подтвердила слова хозяйки служанка. — Их возвращают и там они несут вечный аддихан.

— Вечный? — переспросила Лана, не понимая, как это так — вечно молиться получается нужно?

— Да, ваша светлость, вечный, — и Эйва повела головой, нахмурилась слегка. — Их запирают в комнатах храма, одних, они получают самую скупую еду: вода и грубый хлеб…

— Запирают? Они не выходят из своих комнат? — переспросила герцогиня.

— Да. И с ними запрещено говорить. Они всё время проводят в единении и молитве.

— Подожди, это как тюрьма, получается? — Ланира была действительно удивлена, для неё было очевидно, что служанка что-то путает. — Они получаются, как заключённые, а не как жрицы?

— Они должны искупить вину за то, что подвели богиню-матушку.

— И долго можно прожить так? Это же какая-то пытка…

— Никто не знает, госпожа, сколько они живут, — ответила Эйва. — Об этом не говорят за пределами храмов, а из мира их никто не видит после того как их возвращают.

— Постой, — и это было так странно, так неприятно. — Может ты ошибаешься?

— Увы, — взгляд горничной был полон сожаления. — Я точно знаю об этом.

— Я думала, что их просто возвращают, — пробормотала Ланира скорее себе, чем служанке. — Что они просто живут в храме, больше не могут оттуда уйти, но что их закрывают в комнатах и… и морят голодом? И они только и делают, что молятся? Это ужасно…

За завтраком она смотрела на Шэйли и с одной стороны в герцогине было это непреодолимое желание избавиться от девицы, тем более, что за это возможно получить благословение и забеременеть, но с другой — такая участь. И дело было даже не в том, что Ланира судила по себе, дело было в том, что внутри было отвращение к её дядьке, отвращение к этой вот воле какой-то там богини — почему нельзя просто жить в своё удовольствие и не думать об этом всём?

В тот день она столкнулась с Ианом на лестнице и точно зная, что никого на втором жилом этаже нет, вцепилась в него, обнимая со спины. Это было скорее отчаянной попыткой сделать всё как было раньше, чем стремление к низменному и плотскому удовлетворению своего голода.

В Иане Ланира находила такую порой, как воздух необходимую поддержку. Он был держателем её секретов, знал о ней намного больше, чем кто бы то ни было, хотя Верон тоже знал, но не так интимно, как Иан, а главное младший Шелран никогда не осуждал её за прошлое.

— Лана, — рыкнул он, пытаясь скинуть её руки.

— Пожалуйста, Иан, — уткнулась она ему в спину. — Ну прости меня, я тебя прошу. Перестань, это же невыносимо. Ну, что ты хочешь, что мне сделать? Иан, мне так плохо без тебя…

— Лана, — он сжал её запястья так сильно, что она всхлипнула от боли, но отпускать его была не намерена.

— Нет, не пущу, — с трудом, но упрямством, прошептала она в него. — Хоть руки ломай.

— Прекрати истерику, — и конечно он смог расцепить её руки и уйти, оставив одну.

Несколько дней она, не в силах оставаться в доме, уходила в поля.

Ниилла её утомляла, Иан возился со своей убогонькой супругой, гулял или выезжал на неспешные конные прогулки, но чаще уезжал один. Верон оставался в доме с хозяйкой — не обращая на супругу никакого внимания, он светился заботой и участием по отношению к помещенной сестрице.

Мучаясь хандрой и не находя поддержки и развлечений, Ланира вспомнила, что умеет рисовать. Нашла в доме всё, что нужно, попросила экономку купить в городе краски, и теперь после завтрака отправлялась на природу, пытаться унять себя.

Стоя где-то в поле, лицом к горам, с целеустремлением безумца кропотливо переносила увиденное на холст. Когда она училась живописи, была лучшей ученицей, именно потому что всё всегда делала на отлично, она просто не могла позволить себе делать хуже, или не достаточно хорошо — Ланира зависела от похвалы так же как новорожденный от грудного молока.

Пейзаж был уныл и скуп на краски, но в этом как раз герцогиня видела что-то такое, особенное, словно проведение — вот она и этот пейзаж и всё такое… никакое!

А ещё было прекрасно, что тут не было ни души, поэтому не нужно было объяснять какого низшего она не берёт с собой сопровождающего, потому как только ненужной обузы ей не хватало, в виде Юллин, например.

В один из этих дней на завтрак заявился глава городского совета.

— Простите, ваша светлость, — оправдывался тучный, лысеющий мужчина, смущённо оглядываясь по сторонам. — Я не хотел вас отвлекать, просто лошадь захромала, поэтому я не успел к вам до завтрака.

— Ничего господин Фэдан, — повёл головой герцог и предложил гостю сесть за стол. К невероятному удовольствию Ланиры её место заняла Ниила, а герцогине пришлось сесть напротив Иана.

— И всё же, завтрак… так неловко получилось, — он снова склонил голову, извиняясь.

— Конюх займётся вашей лошадью, — успокоил его Верон. — Что вы хотели?

— Несколько дел, но я не знаю, стоит ли обсуждать их за трапезой, да и дамам может быть не очень интересно, — стал скромничать господин Фэдан. — Это касается починки моста, некоторых проблем в городе и просьбы отпустить вашего конюха к нам, в Хиит, на денёк.

— Мост и проблемы обсудим после, — согласился супруг Ланы. — А что с конюхом?

— Тот, что работал у вас, ведь после болезни слаб стал настолько, что не может больше работу свою выполнять полноценно. Делает, конечно, но в помощи нуждается иногда, — начал глава городского совета. — И вот Рэнд ваш, как оказалось, очень хорош. И нам очень помогал. Мы зимой сначала к вам сюда ходили.

— О, да, очень хороший, — воскликнула Ниила, сидящая напротив гостя. — Ходили много, бедные, мёрзли.

— Да, потом госпожа, — и он кивнул на вдовствующую графиню, — разрешила ему в город приходить раз в какой-то промежуток времени. И вот сейчас, я понимаю, что это накладно, но…

— Ничего, — ответил герцог. — Я спрошу у Рэндана. На днях полагаю он сможет прийти.

— Спасибо вам, ваша светлость.

Пока они вели эту скучную и неинтересную беседу Ланира перешла в наступление на Иана. Она часто так делала, особенно, когда они завтракали или обедали наедине, без Верона, но и при нём она иногда щекотала нервы, себе и Иану. Герцогиня вытащила ногу из туфли и дотянулась кончиками пальцев до ноги Иана.

Он отреагировал лишь подняв на неё тяжёлый взгляд, полный суровости, но сделать понятно ничего не мог, поэтому пришлось терпеть. Стол здесь был более узким, чем дома, поэтому ступня её легка на колено младшего Шелрана. Он сглотнул, повёл ногой, но Ланира не отстала и потому была удостоена ещё одного уничтожающего взгляда.

Ну и пусть — хоть какое веселье. А если Верон заметит, то вполне возможно разозлиться настолько, что решит уже наконец оказать ей внимание, без которого она вся уже извелась.

Но, к невероятному разочарованию Ланиры, Иан встал из-за стола:

— Простите меня, но мне надо в город, а потом я хотел исследовать дорогу в горы на предмет возможности погулять. Хочу успеть вернуться к обеду.

Верон нахмурился, но ничего не сказал.

— Аккуратнее, господин Шелран, — отозвался гость. — В лесу видели медведя.

— Правда? Спасибо, господин Фэдан, я учту, — и к ярости Ланиры, Иан вышел из столовой, а проходя мимо своей обожаемой Шэйли, пожал её плечо и поцеловал руку.

После завтрака, с трудом дождавшись его завершения, она злая и раздосадованная ушла со своим художественным ящиком и пледом в луга.

Было отчаянное желание быть сожранной медведем и стало интересно — будет ли хоть кто-то по ней скучать. Она дошла до луга, на котором обычно рисовала, плюхнулась в траву и заревела. Осознание, что никому не нужна, было таким острым и болезненным, что сдержать слёзы по себе самой стало невозможно.