«Розовая горилла» и другие рассказы - Роман Кветный
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через год на праздновании годовщины со дня назначения нового губернатора праздничные столы были накрыты прямо на центральной площади. Люди пели, танцевали и любили друг друга. Все были слегка пьяны, но никто не напился и не подрался. Всем было хорошо. Но что самое поразительное, рядом с Губернатором за главным столом сидел Старик с собакой. И этому почему-то никто не удивился. Удивились другому: как похожи Старик и Губернатор, только Губернатор гораздо моложе и без бороды.
«А вдруг, это его сын! Нет, скорее, внук!».
Так подумали многие, но сегодня это уже было не важно. Старику, как самому почтенному жителю города, дали слово, и он произнес любимые слова губернатора: «Мы будем любить друг друга!».
Голос его звучал молодо и красиво, а собака сказала: «Да уж…». Или это только всем показалось. Ведь выпили же…
Конь
(написан под псевдонимом Анро Мышквей вместе с Анатолием Мышковским в конце 70-х в поселке Озерное во время службы в армии)
Посвящается супругам Васильевым
Впервые взявшему в руки мой роман и прочитавшему несколько глав может показаться, что он пошл и груб, что от каждой строки несет перегаром, шелестом карт и простыней. Но для того, чтобы понять замысел произведения необходимо быть существом мудрым, обладающим недюжинным умом, способным чувствовать юмор во всех его проявлениях. Ни для кого не секрет то, что многие из нас проводят свою молодость в окружении красивых женщин, хрустальных бокалов, а иногда просто граненых стаканов и с картами в руках, но это не мешает им впоследствии вносить свою более или менее значительную лепту в непрекращающееся движение человечества на пути к ИСТИНЕ. Такое духовное возмужание, постепенное, не сразу заметное, а в начале романа лишь предполагаемое, людей моего поколения я и хотел здесь показать.
АнРо МышКвей
Не впрячь в телегу скакуна,
Чья кровь чиста, свежа, вольна…
* * *
Стучат копыта, хвост трубой,
Да степь мелькает под ногой,
Да ветер свищет мне в ушах.
Спеши, ездок! Быстрее шаг!
И конь несется в облака,
Внизу поля, леса, река…
А вверх посмотришь: неба синь;
Кто на пути, кричу я – сгинь!
А не уходит – матом гну,
И вновь вперед – навстречу дню,
А вот забрезжит уж рассвет,
О, здравствуй, новый день, привет!
Я мчусь туда, где ярче, вглубь,
Покрылась мылом шея, круп,
И солнце палит в очи, пыль.
Сей трудный день не сказка – быль.
Но лишь пришпорю я коня,
Направлю в сердце, в гущу дня,
Подставлю ветру я лицо,
Еще чего, чего еще…
* * *
Где та земля, в которой нас зароют?
Где та мечта, к которой мы идем?
Где та вода, которой нас умоют?
Когда устав с дороги мы придем.
А где те женщины, что искренне мы любим,
И где друзья, способные понять,
Сегодня молодость мы безвозвратно губим,
А завтра будет нечего отдать.
Глава I. Поединок
Я ужасно люблю эти вещи.
Вы хотите узнать, что и как?
Так задуйте сознания свечи.
Назовем это просто – бардак.
Нет не тот бардак, пошлый и грубый,
Тот у нас запрещен навсегда,
Мы же с жизнью целуемся в губы,
И не помним где, как и когда.
Ядд выплеснул ему в лицо рюмку водки, она медленно потекла по красным потным щекам, черной бороде, капая на густую волосатую грудь и грязный, давно немытый пол. Здоровый фыркнул, облизнулся и растерянно огляделся по сторонам. Отовсюду на него смотрели жестокие, незнающие пощады глаза друзей.
– Пей, скотина, пей! – прокричал Бабников и спрятался за мощное плечо Ядда. Деваться было некуда, Здоровый грузно встал, тяжело вздохнул, не глядя нащупал стакан, оттопырив мизинец и высоко задрав локоть, привычным заученным жестом опрокинул его в широко раскрытый рот.
Гиканьем и криком толпа встретила очередную победу Здорового. Обезумевший Бабников элегантным движением сорвал с себя трусы и высоко взметнул их над головой. Но как не эксцентрична была его выходка, внимание всех уже было приковано к Ядду, размеренно и деловито наливавшему себе из бутылки. Наступила гробовая тишина. Борьба продолжалась.
Такие поединки они устраивали нередко, и победа, как блудливая женщина, кочевала от одного к другому. Секундировавшие подобные дуэли друзья заключали по этому поводу разнообразные пари. Сегодняшний вечер не был исключением. Большинство ставило на Ядда, так как Здорового с утра мучил приступ сенной лихорадки, сопровождавшийся обильным насморком. Лишь лейтенант Чуняев, недавно попавший в компанию и покоренный рослой объемной фигурой и всепоглощающей уверенностью в себя Здорового, поставил на него. Однако шансы Ядда были предпочтительнее еще потому, что он выступал в собственном доме.
Эта заброшенная бревенчатая изба в дремучем лесу в двадцати километрах от города, освещаемая свечами, с широкими деревянными кроватями, русской печью, темными, увешанными иконами стенами, досталась Ядду в наследство от предков. Он часто привозил сюда друзей, с которыми пил водку, играл в карты, любил женщин, а иногда, усталый, приезжал сам и в одиночестве писал стихи. Тогда он просыпался по ночам и царапал в полумраке на оборванных клочках бумаги неровные строки:
Пишу с натуры, с кошмара,
Презирая гнетущий рок,
Не чувствуя перегара,
Иронии полных строк…
или
Я баб похотливых встречаю с издевкой.
Оставьте себе любви излияния.
И только со смертью, последнею девкой.
Желаю сойтись для прелюбодеяния.
Сейчас, в наступившей тишине, Ядд подносил ко рту полный стакан, но выпить ему не удалось. Вдруг распахнулось окно, и друзья с ужасом увидели нагромождение женских тел, переваливающихся через подоконник. Когда пьяное воображение переварило действительные факты, то оказалось, что женщин всего две: Танька – невеста, неизвестно когда успевшего надеть трусы Бабникова, и Ирочка, делившая свое любвеобильное сердце на две части, одна из которых принадлежала кандидату по боксу Псову, а другая – всем остальным.
Нужно заметить, что не все оказались рады такому повороту событий – Ядд, Здоровый и Псов мечтали провести этот вечер в мужской компании. Бабников же, обожествлявший любое появление своей Таньки, и Чуняев, так долго слышавший «Смирно, ложись!» от кого угодно, но только не от женщин, были несказанно рады. Как бы там ни было, но появление женщин в корне изменило дальнейший ход событий. Продолжение поединка грозило превратить благородное состязание в глупый, никому не нужный фарс.
Задувать свечи было еще рано, и девушек усадили за стол. Началась обычная для этой компании пирушка с головокружительными тостами Здорового, заразительным смехом Псова и мучительными попытками сострить Бабникова. Вскоре голова Бабникова безжизненно поникла на стол, и разочарованная Танька стала в нерешительности переводить взгляд с продолжавшего философствовать с самим собой Здорового
