Женский декамерон - Юлия Вознесенская

И отошла. Все было кончено. Засверкали перед бедной девчушкой огни рампы, зазвучали аплодисменты, замелькали афиши. А главное, все так близко, понятно — со школьной скамьи она у нас в буфете и театр, конечно, полюбила, отраву эту. И, конечно, волей-неволей, по простоте своей она мужу и показала, какие мечты у нее завелись. А муж, хоть и ловелас, но все-таки актер был не без понятия и таланта. Видит он, что у девочки данных никаких: ноги бочоночками, весу лишнего кило двадцать, а произношение и дикция самые варварские. И ее робкие надежды на его помощь привели мужа в бешенство.

И знаете, милые, что меня остановило на этом пути, несмотря на все мои успехи по изничтожению соперниц? Жуткая трата нервной энергии, которая на них уходила. Добившись своего, я долго чувствовала себя опустошенной или взрывалась истерикой, когда уже все было кончено и муж возвращался ко мне. Как-то я задумалась и поняла, что стерва во мне уничтожает в первую очередь меня самое, что с этим нельзя вести творческую жизнь, что это своего рода наркомания, разрушающая женщину. С тех пор мне очень жаль женщин, погрязших в этом бесовстве, — больше у них уже ни на что другое сил не остается. Если отношения пошли так, что бабу сделали стервой, то лучше для нее самой — уйти, и как можно раньше. Потому что остановиться, перестроиться она уже не сможет, уйдет в этот омут с головой и вынесет ее через годы разрушенной старухой на пустой берег.

После Эммы должна была рассказывать Иришка, и она начала.

История десятая,

рассказанная секретаршей Иришкой, повествующая о любящей матери, превратившейся в стервозную тещу

Эта история случилась с моей подругой Аллой. Отец оставил их с матерью, и они жили вдвоем в небольшой комнате в коммунальной квартире. Жили бедновато, мать работала парикмахершей, но Аллу она любила и баловала. Выросла Алла, кончила техникум, начала работать, а тут и жених у нее объявился — молодой морской офицер, красавец, умница, в Аллу влюблен без памяти. Плавал он на военных кораблях, на корабле и был прописан. Поженившись, они стали жить у Аллы, в одной комнате с матерью. Сначала все было ладно, теща зятя вроде бы приняла и даже полюбила. Но потом мы, подружки, стали замечать, что Алла с лица спадает, нервничает.

— Что с тобой происходит? С мужем нелады?

— Нет, с мужем все в порядке. Мать жизни не дает.

— Что такое?

Алла только рукой махнула. Но мне потом на ушко призналась. Мать ее почему-то возревновала к их интимной жизни. Комната одна, ну они шкафом отгородили материну кровать, а сами спят на раскладном диване.

Вечером ложатся и ждут, когда мать уснет. А та моду взяла: поворочается, а потом начинает похрапывать — вроде бы уснула. Только молодые примутся за свое дело, как она встает, выходит из-за шкафа и начинает искать то таблетку от головной боли, то воду — пить ей вдруг захочется, то еще что-нибудь. Бессонница, говорит, и все тут! Всю жизнь Алле с мужем отравляет. Стали они искать комнату. А попробуй сними комнату в Ленинграде — и не найдешь, и никаких денег не хватит. А тут еще Алла забеременела, ребенка ждут — а с ребенком комнату никто не сдаст, сами знаете. Алла пыталась с матерью поговорить, а та делает вид, что не понимает, о чем речь. Еще и оскорбленную невинность из себя строит: «Я пятнадцать лет без мужика живу, мне твоих забот не понять!»

Кончилось у них все очень печально. Отвез муж Аллу в родильный, дождался возле больницы, пока она родила мальчика, и на радостях побежал домой с бутылкой коньяка — бабушку поздравить с внуком! Выпили, лег он спать, теща за шкаф отправилась. А ночью она к зятю в постель залезла, представляете? А тот спросонья и спьяну навалился на нее… Потом взвыл, вскочил и бежать! Так и рухнула у Аллы вся семейная жизнь: муж от стыда больше и не показывается, хотя деньги на мальчика шлет, и немалые. А бедняга Алла поседела с горя.

И решили наши женщины, что, пожалуй, теща по стервозности опередила и жен, и свекровей. А назавтра решили они рассказывать о неверных мужьях и женах. Эмма при этом поставила условие:

— Милые дамы! Поскольку мы уже доверяем друг другу, то давайте договоримся: кто из нас сам изменял мужу — рассказывать без утайки все как есть!

— А если неверности не было, но была жуткая и неоправданная ревность, то можно про ревность рассказывать? — спросила Иришка.

Решили, что в таком случае, если уж с неверностью ничего не получилось и осталась одна ревность, то можно рассказывать и про ревность.

Так кончился четвертый день.

ДЕНЬ ПЯТЫЙ, ГЛАВА ПЯТАЯ,

в которой рассказывается о неверности и о ревности

Весь день наши рассказчицы лукаво поглядывали друг на друга, стараясь угадать, кто будет вечером исповедоваться в нарушении супружеской верности.

Подошел вечер, и начались рассказы. Первой, как обычно, начала рассказывать Лариса.

История первая,

рассказанная доктором биологии Ларисой, повествующая о двух типах женской неверности и представляющая собой обыкновенный анекдот

Поскольку мужа у меня не было, некому мне было изменять, некого было ревновать. Поэтому вот вам анекдот.

Коммунальная квартира. Встречаются в коридоре две соседки, у одной в руках простыня и подушка и несет она их к дверям, а сама плачет.

— Чем это вы так расстроены, Марья Ивановна, и куда несете постель?

— Ах, я только что на этой постели изменила своему мужу! Несу простыню и подушку на помойку выбрасывать, чтобы не напоминали мне о грехе.

— Ну, голубушка, если бы я начала выбрасывать все, на чем изменяла своему мужу, у меня в комнате остался бы один абажур. Да и то… Иван Иваныч такой шутник, такой шутник!..

Отсмеявшись, женщины повернулись к Зине — ее была очередь.

История вторая,

рассказанная бичихой Зиной и почти в точности повторяющая историю Отелло, Яго и Дездемоны, но в лагерном варианте

Была у нас на зоне одна пара: кобел Наташка Кузнецова по прозванию Натан и его жена Нинка Семиречная. Любовь промеж них была жуткая, друг без дружки и на развод не выходили. Натан свою жену берег и ревновал смертельной ревностью — бил то есть ежели кто на нее посмотрит из других коблов. Но Нинка ему верность хранила, с другими не связывалась. Боялась. И все ж таки Натан драмировал с ней по всякому поводу. Жили они, конечно, семьей, вместе питались, вместе и спали, как муж с женой. На ночь завесят иконки простыней и любятся в свое удовольствие, только скрип по бараку идет. Все про то знали, и никто из лагерного начальства их не трогал, потому что Нинка была хорошая швея, двойную норму на швейке гнала, а Натан — механик по швейным машинам, без него тоже не обойтись. Начальство, оно в таких случаях, когда план от коблов и ковырялок зависел, на их любовь сквозь пальцы смотрело. Поставят синюю полосу на личную карточку — знак такой, что занимается зэчка запрещенной «женской любовью», и дело с концом. Больше никакого воспитания не проводится. А коблы за такое понимание старались и сами норму гнать, и других зэчек заставлять. Поглядишь на зону, а что ни бригадир — то либо кобел, либо ковырялка. Да ведь и начальницы отрядов, офицерши, которые долго при лагере работали, тоже в «женскую любовь» с годами ударялись; мужики характеру их фашистского не выдерживали, сбегали, вот они и переходили на зэковскую любовь.

Так вот что случилось с неразлучной нашей парой, Натаном и Нинкой. Пригнали к нам на зону кобла с малолетки, Цыгана. Цыган собой невелик, вроде черного воробья, а любкий: всех ковырялок на зоне одну за другой перепробовал, одна Нинка своему Натану верная оставалась. А Цыгану это как нож в горло, ему и эту надобно попробовать, чтобы уж совсем «центровым коблом» считаться — первым, то есть, на зоне. Он Нинку и так и этак обхаживает, а та не дается да еще и грозит: «Натану скажу!» А Натан Цыгана вдвое выше ростом и в плечах что мужик-амбал. С пятнадцати лет на зоне и с первой ходки под мужика канает, вот у нее обличье мужское и выработалось. Груди нет совсем, зато плечи — ого!

И удумал этот Цыган такую подлянку, какой на зоне не бывало, чтобы Нинке с Натаном семью разбить. Натан, как водится у хороших мужей, дарил Нинке подарки разные: косыночку выменяет, полотенечко, лифик. И ходила Нинка в синей-пресиней такой косыночке.

Натановом подаренье. Как войдешь в швейный цех, так издаля эту косыночку видно, как василек в поле горит! И однажды пропадает у Нинки эта синяя косыночка. Поискала-поискала, а нет как нет. Ну, думает, «крысятницы» утащили, воровки лагерные. Тут седьмое ноября подошло, праздник. На зоне все готовятся, наряжаются: в клубе концерт будет и танцы опосля. Нинка надевает другую косыночку, красную. Натан это заметил и спрашивает: