Собрание сочинений. Том 1. Второе распятие Христа. Антихрист. Пьесы и рассказы (1901-1917) - Валентин Павлович Свенцицкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А попробуйте-ка заговорите о том, о чём никогда не говорят, но что всегда переживают, – вам это обязательно покажется фальшью.
Но верьте, не часто вам придётся услышать в действительной жизни такие искренние признания, какие вы слышали от меня.
Пусть эта ночь была ночь бреда, может быть, припадка безумия, – но она была, она раскрыла мне всё, и я помню её с такой мучительной ясностью.
И как мне не говорить об этой ночи, когда в ней ключ ко всему.
Мне чудится, что я даже сейчас вижу своё искажённое лицо, свои безумные глаза, вижу себя как двойника своего, пришедшего рассказать мне все тайны моих постоянных мучений.
Как клочки разорванных облаков, неслись во мне дикие, бессвязные клочки мыслей, и я всё торопился, торопился догнать самую из них важную, самую нужную.
В природе масса отвратительного. Красива она издали, а приглядитесь-ка к ней. В ней всё смерть, разложение и пожирание одними других. Но я ничего не знаю отвратительнее насекомых под названием «наездники». Они кладут свои яйца в живых гусениц других насекомых, гусеница не умирает, она продолжает жить, но внутри неё уже живёт другая личинка, питается, растёт и наконец выводится вместо настоящей. Ну можно ли придумать что-нибудь более утончённое, более извращённо-жестокое, чем придумала это природа! Вдумайтесь только. Ведь это что-то прямо невероятное, какой-то кошмар, галлюцинация. Один прокалывает другого, живёт там, ест, растёт, а тот по виду всё прежний и лишь с отвращением чувствует, как внутри его что-то шевелится совсем другое, безобразное, чужое. Воистину только Божеская премудрость могла додуматься до такого фокуса! Но позвольте вас спросить, как это ни невероятно, как это ни похоже на сказку, осмелитесь ли вы отрицать это? Попробуйте, я ткну в природу пальцем. Да вы, конечно, и не станете отрицать этого. Вы скажете: это факт; мы можем ощупать его нашими руками и увидать собственными глазами своими. Но позвольте спросить вас: многое ли, самое даже важное, самое для всех драгоценнейшее, что совершается в душе вашей, можете вы осязать или видеть?.. И всё-таки это – факт. Вы скажете, что мы это чувствуем и сознание привыкло верить нашему чувству – таким образом, и чувство есть факт. Прекрасно. Так позвольте вам заявить следующее: я чувствую, что я именно такая гусеница с лицом человеческим и что меня проколол другой, и живёт во мне, и ест душу мою. Воображаю, как вам весело станет от этого признания. Разве не смешно, в самом деле, человек настоящий, говорит, ходит, улыбается и плачет – а под кожей-то у него «наездник». Те, что поглубокомысленнее, разумеется, уже спешат ответить мне: вы сумасшедший. У глубокомысленных господ всё просто делается: обругаются, и всё тут.
Но буду продолжать.
Там, на постели, после посещения Евлампия, я впервые сознал себя проколотой гусеницей, там впервые понял, что за птица тогда в первый раз во мне шевельнулась, почему таким страхом тогда сжалось моё сердце. Я понял, кто из меня с мучительным любопытством посматривал на Николая Эдуардовича и кто с такой мукой и торжеством говорил Евлампию о грядущем Антихристе…
Да, я понял всё. Была такая минута – нет, неуловимая часть времени, – когда вдруг вспыхнула во мне какая-то светлая точка и разом озарила всё…
Разом исчезли стены, раздвинулся потолок и страх ворвался отовсюду, пополз со всех сторон, холодными иглами вонзаясь в мою душу.
О, это был не тот игрушечный страх смерти, который всю жизнь, как зайца, травил меня. Это был настоящий мировой страх.
Я не видал ничего. Но они, все они были здесь. Я не видал острых глаз, мокрых тянущих губ, но я знал их.
Я центр мира, и всё медленно, до муки медленно, ползло и пронизывало меня.
Ужас и безумие сливалось в одно…
Я Царь! Я Бог!
Я не двигался; я ждал. Я ещё ждал «призванья», окончательного, бесповоротного. Слово ещё не было произнесено.
Я уже всё знал и ждал…
Точно миллионы длинных, цепких рук, таких неотступных, таких мертвенно-бледных, тянутся ко мне.
И всё я видел, и всё принимал, как единый властелин вселенной…
Тысячи голосов шептали мне в уши… И страх рос от этого шёпота. Хотя в нём не было ни слов, ни смысла…
Я себя увидал.
Маленьким-маленьким, ещё в белой чистенькой рубашечке. Я всё вспомнил. Точка светлая всё озарила мне, и в один миг, быстрее вихря, быстрей сознанья человеческого, всю жизнь свою снова принял в себя.
Я шёл в гимназию… Экзамены. Первый урок… Говели на страстной неделе… Заутреня… пихтой пахнет. Огни… Христос воскрес, Христос воскрес… Бабушка в гробу… Крымская ночь…
Всё, всё, чувства, мысли, каждое движение, каждое слово…
И так всю жизнь. И прошлое, и будущее. Один, только я один. Всё знаю, всё могу, всё принял…
Растёт, ширится. Шёпот совсем близко, почти в голове… Руки длинные, холодные, всё тянутся, почти хватают за горло.
Скоро, скоро. Я знаю, что скоро. Он близко.
Где-то далеко в тумане, как тени страшные и кривые, мелькнул ряд чёрных крестов…
Всё кругом оживает, шевелится. Страшные тени бегут одна за другой.
Огонь свечи становится красен, как кровь…
Я слышу шаги… Ещё!..
………………………
…Свершилось!..
В безумном ужасе, согнувшись, я бросаюсь в тёмный угол комнаты, прижимаюсь к холодной стене и, как сквозь сон, слышу свой нечеловеческий крик:
– Антихрист!.. Антихрист!..
* * *
Придя в себя, я с поразительной ясностью сознал, что у меня откуда-то явилась стройная и законченная «теория Антихриста». Откуда она взялась, было совершенно непонятно, так как я никогда не думал об этом вопросе отвлечённо.
Эту теорию необходимо передать здесь.
«Ты ли Царь Иудейский?» – спрашивал Пилат. «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» – спрашивал первосвященник. И эти два вопроса не могут оставаться без ответа. В этих двух вопросах жизнь или смерть.
Кто же был Христос? Царь, Сын Божий, искупивший мир, спасший его от зла, страдания и смерти, источник вечной жизни, восставший из гроба, грядущий судить живых и мёртвых? Или и Его создал всё тот же страх смерти, и Он
